то кажется, что от мощного хора голосов сейчас сорвёт крышу. Шестой и пятый классы, конечно, знают, что «отважный Брук» из Шеннона не имеет никакого отношения к нашему старшему Бруку. Четвероклассники в этом не очень уверены, а большинство из них придерживается мнения, что старший Брук действительно
Затем поднимается Уорнер, глава корпуса, и хочет что-то сказать, но не может, потому что все присутствующие уже знают, о чём пойдёт речь. Старшие, сидящие за столами, колошматят по ним и кричат «Ура!»; младшие, стоящие сзади, тоже кричат «Ура!» и колошматят друг друга, и с восторженными криками носятся по холлу. Когда, наконец, устанавливается порядок, Уорнер напоминает им о старинном обычае Школьного корпуса в первый вечер пения пить за здоровье тех, кто покинет школу в конце этого полугодия. Конечно, он видит, что они уже и так знают, что он собирается сказать, — говорит он среди одобрительных возгласов, — и потому не задержит их долго, а только просит встретить этот тост так, как он того заслуживает. За капитана команды по крикету и футбольной команды корпуса, за нашего лидера в этот славный день — за Патера[85] Брука!
Снова раздаются вопли восторга и стук по столам; шум становится особенно оглушительным, когда старший Брук поднимается на ноги; тишина наступает только после того, как ломается один стол и около галлона[86] пива проливается на пол, а глотки успевают как следует пересохнуть. Старший Брук начинает говорить, опершись руками на стол и слегка наклонившись вперёд. Речь его такая же, как его игра — сильная, ясная и простая, ни ораторских приёмов, ни патетики.
— Джентльмены Школьного корпуса! Я очень горжусь тем, как вы встретили сейчас моё имя, и мне очень многое хотелось бы сказать вам в ответ. Я знаю, что всё сказать не получится. Но постараюсь всё- таки сказать то, что должен, как я считаю, сказать парень, который вот-вот уйдёт из школы, в которой провёл изрядную часть своей жизни. Целых восемь лет, и таких восьми лет у меня больше уже не будет. И я надеюсь, что вы все меня внимательно выслушаете (громкие возгласы «Конечно!»), потому что я собираюсь говорить серьёзно. Вы должны меня выслушать, потому что какой же смысл называть меня «патером» и всё такое прочее, если вы не прислушиваетесь к тому, что я говорю? А я собираюсь говорить серьёзно, потому что считаю, что это действительно необходимо. Сегодня мы веселимся; приближается конец полугодия, и к тому же мы забили гол в первый же день (бурные аплодисменты), хотя это была одна из самых тяжёлых и жёстких игр за все эти восемь лет (неистовые крики). Должен сказать, что Школа тоже играла здорово до самого конца. Эта их последняя атака могла бы снести дом. Я уж и не надеялся снова увидеть старину Краба, разве что какие-нибудь клочки, когда они его повалили (смех и крики, ближайшие соседи хлопают Джонса по спине). Но мы у них выиграли (радостные крики). Да, но почему мы выиграли? Кто мне ответит? (крики «Ты сделал игру»). Ерунда! Дело не во мне и не в начальном ударе — этого недостаточно. И не в том, что у нас в корпусе шесть лучших игроков во всей школе. Я бы не променял Уорнера, и Хеджа, и Краба, и моего младшего на любых шесть игроков с их стороны (бурные возгласы одобрения). Но шесть человек не могут два часа продержаться против двух сотен. Так почему же тогда? Я скажу вам, что я думаю. Это потому, что мы больше полагаемся друг на друга, у нас больше чувства товарищества и единства, чем у Школы. Мы лучше знаем друг друга и больше можем друг на друга положиться, — вот почему мы победили сегодня. Мы едины, а они разделены, вот и весь секрет (возгласы одобрения). Но как нам поддерживать это дальше? Как сделать так, чтобы это ещё усиливалось? Вот в чём вопрос. Ведь мы, как я понимаю, все хотим победить Школу, даже если в остальном цели у нас разные. Сам я скорее выиграю два матча Школьного корпуса подряд, чем получу когда-нибудь стипендию Бэллиол-колледжа [87] (неистовые крики одобрения).
— Я горжусь нашим корпусом не меньше других. Я считаю, что наш корпус лучший в школе, самый- самый (одобрительные возгласы). Но ему ещё далеко до того, каким бы я хотел его видеть. Во-первых, наезды.[88] Я прекрасно об этом знаю. Я не разнюхиваю и не вмешиваюсь, потому что тогда это просто станут делать тайком, и я не хочу приучать младших бегать к нам, размазывая сопли, и ябедничать, — от этого будет только хуже. Вообще вмешательство шестого класса — не Бог весть какое доброе дело, запомните это, младшие. Вы все станете только лучшими игроками в футбол, если научитесь выдерживать это, и защищаться, и стоять за себя. Одно могу сказать — ничто так не разрушает единство корпуса, как эти наезды. Те, кто этим занимается — трусы, а один трус плодит многих. Поэтому мы можем сказать «прощай» матчу Школьного корпуса, если это будет продолжаться и усиливаться. (Бурные аплодисменты со стороны младших мальчиков, которые многозначительно поглядывают на Флэшмена и других). А потом, есть ещё некоторые, которые шатаются по пабам и пьют пунш и ещё всякую гадость. От этого вы не станете хорошими игроками, можете мне поверить. Здесь вам дают достаточно хорошего пива, и этого с вас довольно; в пьянстве ничего хорошего нет, и мужественного тоже, что бы вы там себе ни думали.
— И вот о чём я ещё хочу сказать. Многие из вас и думают, и говорят, я сам слышал: «Этот новый Доктор здесь появился позже многих из нас и уже меняет старые обычаи. Рагби и особенно Школьный корпус катятся к чертям. Постоим за старые добрые обычаи, долой Доктора!» Я не меньше вас люблю старые обычаи Рагби, а пробыл я здесь дольше вас всех, и дам вам добрый совет, потому что не хочу, чтобы кого-нибудь из вас исключили. Сказать «Долой Доктора!» гораздо легче, чем сделать. Не скрою, я полностью на его стороне, и вряд ли вы сможете меня переубедить. Какие обычаи он отменил? Был у нас, например, добрый старый обычай вытаскивать на ярмарках чеки из колёс двуколок фермеров и торговцев, и, прямо скажем, обычай этот был трусливый и подлый. Все мы знаем, что из этого выходило, и неудивительно, что Доктор этому воспротивился. А теперь давайте, назовите ещё какой-нибудь обычай, который он устранил!
— Собаки, — выкрикнул один из пятиклассников в зелёном охотничьем сюртуке с медными пуговицами и вельветовых брюках, предводитель приверженцев охоты, имевший репутацию отличного наездника и спортсмена вообще.
— Да, мы много лет держали в корпусе штук шесть — семь паршивых гончих, а Доктор, я это признаю, запретил это. Но только что в этом было хорошего? Только стычки со всеми егерями на десять миль вокруг; а большая игра в «Зайцев и собак» всё равно в десять раз интереснее. Что ещё?
Молчание.
— Ну, значит, я не буду продолжать. Пусть каждый как следует подумает, и вы увидите, что он никогда не вмешивается в то, что действительно хорошо и приносит пользу. И я снова повторю, если вы пойдёте против Доктора — берегитесь, это доведёт вас до беды. Вы прекрасно знаете, что я не из тех, кто поддерживает учителей, что бы они ни делали. Если бы он запретил футбол, или крикет, или купание в речке, или спарринг, я, как и вы, встал бы на защиту этих обычаев. Но он этого не делает, наоборот, он всё это поощряет. Разве вы не видели, как он сегодня полчаса наблюдал за матчем? (Громкие крики «Ура Доктору!») Он хороший человек, и сильный, и очень умный, и сам тоже окончил публичную школу. (Одобрительные возгласы). Так давайте же поддержим его, и не будем больше говорить всякие гадости, и выпьем за его здоровье как главы нашего корпуса. (Громкие одобрительные крики). Ну вот я и сказал всё неприятное, и очень этому рад. Грустно думать о том, что придётся расстаться с местом, в котором провёл восемь лет и которое любишь; и если в такой момент можешь сказать что-то такое, что пойдёт на пользу старому корпусу, то нужно это сделать, даже если это неприятно. Если бы я так не гордился нашим корпусом и всеми вами — да, никто не знает, как я всеми вами горжусь, — я бы всё это не говорил. А теперь давайте петь. Но, прежде чем я сяду, я хочу поднять тост, за который следует выпить с девятикратным ура. Надеюсь, что за это ни один из нас, где бы мы потом ни оказались, никогда не откажется выпить, вспоминая свои школьные годы. Это тост за наш Школьный корпус — лучший корпус лучшей школы в Англии!
Дорогие мои читатели, юные и не очень, если вы принадлежали или принадлежите к другим школам и другим корпусам, то, когда дойдёте до этого места, пожалуйста, не надо швырять мою бедную книжку по комнате, и ругать её и меня, и клясться, что больше вы не прочтёте ни строчки. Признаю, определённые основания для этого у вас есть. Но посудите сами, смогли бы вы уважать того, кто не верит, что именно его школа и его корпус — самые лучшие, и не готов защищать своё мнение? Вы сами знаете, что нет. А в таком
