тяжелым алкоголиком. Невинные забавы тринадцатилетнего мальчишки, впервые принявшего в компании вина, через десять лет привели к хронической болезни. А ведь еще мудрый Платон предостерегал юношей до 18 лет от пагубного влияния алкоголя, ибо не годится, как писал философ, «к огню добавлять огня».
К концу жизни, уже не делая секрета из своей болезни, Высоцкий признавался Марине Влади: «Я уже пьян до того, как выпью. Потому что меня заносит. Потому что я на самом деле болен».
Вадим Туманов, касаясь этой же темы, вспоминал: «Иногда при нем скажу: а, этот… пьянь поганая». У Высоцкого глаза становятся такие виноватые, такие грустные. «Да это же я не про тебя, Володя…»
Внутри Высоцкого как бы жили два разных человека, два его Я, одно из которых толкало его наверх, к свету, другое — упорно убивало в нем личность, тянуло в пропасть. Точнее, чем он сам об этом написал, вряд ли скажешь:
Владимир Высоцкий тем самым повторил судьбу многих российских поэтов, особенно трагическую судьбу Сергея Есенина, на могилу которого он так часто приходил в молодости и с кем позднее разделил землю Ваганьковского кладбища. В книге «Высоцкий на Таганке» есть прекрасное сравнение двух гениальных людей XX века: «С Есениным у Высоцкого вообще своя родственность. Нетрудно заметить самым поверхностным взглядом — немногие поэты имеют судьбу, так легко становящуюся легендой. Они эту легенду как бы сами и творят — еще при жизни. Другая родственность глубже и еще заслуживает изучения. В ней и «кабацкие мотивы», и та любовь — тоска по родине, которая не покидает нигде, ни за рубежом, ни дома. У каждого свой «черный человек» и своя «Русь уходящая», и нежность к слову, и надрыв, и внутренняя песенность слуха, и — временами — неизлечимая, ничем не заливаемая тоска».
Тоску эту и Есенин, и Высоцкий заливали одним — водкой. Мариенгоф писал о тяжком недуге Сергея Есенина: «В последние месяцы своего трагического существования Есенин бывал человеком не больше одного часа в сутки.
От первой, утренней рюмки уже темнело его сознание. А за первой, как железное правило, шли — вторая, третья, четвертая, пятая…
Время от времени Есенина клали в больницу, где самые знаменитые врачи лечили его самыми новейшими способами. Они помогали так же мало, как и самые старейшие способы, которыми тоже пытались его лечить…»
Есенинская трагедия чрезвычайна проста. Врачи это называли «клиникой», он и сам в «Черном человеке» сказал откровенно:
Но не являлось ли это пьянство своего рода отдушиной, тем средством, которое помогало Есенину или тому же Высоцкому снять с себя то колоссальное напряжение, которое наваливалось на них в периоды гениальных поэтических или иных озарений? И не прав ли М. Буянов, заявляя: «Художник всегда независим, он не повинуется начальникам, он сам по себе, он свято исполняет свое предназначение, он всегда неуправляем и непослушен. Он даже пьет, чтобы от него отвязались, чтобы не уподобляли себе».
Сергей Есенин, как и Владимир Высоцкий, был истинно народным поэтом, вкушавшим от официальных властей лишь тычки и зуботычины, но в народе имевшим стойкую любовь и признание. Он, как и Высоцкий, был женат на иностранке, что придавало его имени еще большую сенсационность и служило возникновению все новых и новых скандалов.
10 мая 1922 года, через неделю после того, как Сергей Есенин и Айседора Дункан поженились (Дункан в то время было 45 лет, Есенину — 27), они уезжают сначала в Европу, затем в Америку.
На Есенина заграница не произвела приятного впечатления, о чем он не преминул сообщить своей супруге. Начинаются первые скандалы. Есенин стал пить, и это несмотря на «сухой закон» в Америке…
Самый грандиозный скандал разразился в парижском отеле «Крийон». Крупнейшие американские газеты, такие, как «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йорк геральд», сразу же откликнулись на скандал в Париже, поместив сообщение о нем под огромными заголовками: «Айседорин поэт впадает в бешенство в парижском отеле», «Он рехнулся!» («Поэт разносит в щепки мебель в отеле. Танцовщица заявляет, что брак между ними невозможен»). Действительно, в номере, где остановились Дункан и Есенин, в ночь с 16 на 17 февраля 1923 года была разрушена вся мебель, разбиты зеркала и стекла, разорваны шторы — короче, был совершен настоящий погром. Наутро 17-го не только газеты, но и весь Париж занят исключительно погромом в отеле «Крийон»…
После этого скандала Есенин уезжает в Германию, бросая Дункан. И, как судачат злые языки, прихватывает с собой «в качестве сувенира» очаровательную 17-летнюю служанку Айседоры.
В конце марта Дункан на автомобиле прибывает в Берлин. Встреча ее и Есенина бурно отмечается в ресторане отеля «Адлон» и заканчивается новой ссорой, битьем посуды и попытками сокрушить мебель.
После этого наступает новое примирение, и 27 мая, вернувшись в Париж, Дункан устраивает Есенина в частную и очень престижную лечебницу «Маисон де Сантэ» в пригороде Парижа. В ней Есенин пробыл всего три дня, после чего выписался…
Основываясь на подобных безрассудных поступках Есенина, многие характеризуют его не только как алкоголика, но и как сумасшедшего. Был ли он таким на самом деле? Если был, то тогда остается только поражаться, как такой человек мог писать истинные поэтические шедевры. Например, в последнюю свою психиатрическую лечебницу Есенин лег 28 ноября 1925 года. И уже 28 ноября из-под его пера появляется стихотворение «Клен ты мой опавший» — шедевр. Неужели подобное мог сотворить умалишенный? Или, быть может, создание гениальных творений — это удел только умалишенных, людей «не от мира сего»? Хватило ведь духу ленинградскому «Клиническому архиву гениальности и одаренности (эвропатологии)» в 1925 году отнести к разряду «ненормальных» таких писателей, как Лев Толстой, Глеб Успенский, Лермонтов, Пушкин, Загоскин, Некрасов, Горький, Белинский, Гончаров, Блок, Фет, Бальзак, Стендаль, Эдгар По, Вольтер, Гюго, Кант, Гегель…
Что касается Глеба Успенского или Загоскина, не знаю, но вот Эдгар По, к примеру, был единственным тяжелым алкоголиком среди ведущих американских писателей XIX века и умер от перепоя в Балтиморе в 1849 году в возрасте всего лишь 40 лет. Да и вообще чуть ли не вся американская литература была создана алкоголиками. Из шести американских писателей — нобелевских лауреатов по литературе трое — Синклер Льюис, Юджин О’Нил и Уильям Фолкнер — в течение длительных периодов жизни были запойными пьяницами, алкоголиками. Двое других — Эрнест Хемингуэй и Джон Стейнбек — тоже много пили.
Если же проводить параллель между русскими и американцами в отношении приверженности к алкоголю, то можно обнаружить много сходного. По мнению В. Коваленко: «Наука сегодня склоняется к мнению, что пристрастие людей к алкоголю определяется преимущественно генетически… Видно, вся восточнославянская популяция в генетическом отношении очень неблагоприятна в смысле восприимчивости к алкоголизму… Как известно, русские в генетическом отношении — в отличие, допустим, от австралийских
