стали исключением и страны соцлагеря, в первую очередь Чехословакия, где среди идеологов и руководителей «бархатной революции» было много евреев: уже упоминавшийся Гольдштюкер, а также Гоффмейстер, Ледерер, Кригель, Роган и др.
Именно под их влиянием началась радикализация реформ, краеугольным камнем которой была критика сталинской системы (камнем преткновения вновь стали репрессии – любимый «конек» либералов). Они клеймили Сталина за его якобы антисемитизм, хотя, как мы знаем, тот таковым никогда не был: он преследовал прежде всего националистов, причем не только еврейского происхождения, но и русского, грузинского, татарского и т. д. Но чешским реформаторам необходим был жупел, с помощью которого они могли бы перекинуть мостик от Сталина к современности, дабы дискредитировать всю систему социализма. И на первом этапе у них это получилось.
Процесс радикализации чехословацких реформ начался в январе 1968 года, когда реформаторам удалось-таки сначала сместить Новотного с поста 1-го секретаря ЦК КПЧ, а потом и с поста президента страны (в марте). И Москва, явно не разобравшись в ситуации, не вмешалась в происходящее, хотя Новотный просил ее о поддержке. Однако Брежнев считал преемника Новотного Александра Дубчека чуть ли не своим другом, поэтому с радостью воспринял его приход к власти. Генсек даже бросил такую фразу своим соратникам: «Я Саше доверяю». Отрезвление наступило уже очень скоро.
При Дубчеке либералы, что называется, «закусили удила». Вот как об этом пишет чешский публицист И. Валента:
«Средства массовой информации, освобожденные от запретов, высказывались все более критически не только в отношении Новотного и его сторонников, их прошлой политики в области прав человека, обвиняя бывшее руководство в ухудшении экономического положения, но иногда затрагивали также и вопросы внутренней политики соседних стран – союзников Чехословакии по Варшавскому Договору.
Поразительная стремительность событий в Чехословакии в январе – апреле 1968 года создала дилемму для советского руководства. Отставка ориентировавшихся на сторонников Новотного и особенно реформистские программы руководства Дубчека и возрождение свободы печати привели, с советской точки зрения, к опасной политической ситуации в одной из наиболее важных стран Восточной Европы. Потенциально эта ситуация могла затронуть соседние восточноевропейские страны, да и сам Советский Союз. Чехословацкий лозунг «социализм с человеческим лицом» подразумевал, что облик советского социализма вовсе не гуманный...»
А это слова другого человека – уже знакомого нам советского писателя Всеволода Кочетова:
«У революционера, у революции – история вновь и вновь напоминает об этом – нет более смертельного врага, чем беспечность, утрата бдительности. Утрачивает же бдительность и впадает в беспечность прежде всего тот, кто позабывает о классовой структуре общества на земле, о том, что класс эксплуататоров никогда не расстанется добровольно с таким порядком, при котором он мог бы присваивать результаты труда эксплуатируемых.
Двадцать лет прошло с того дня, когда Чехословакия стала народной; срок, казалось бы, немалый, целое поколение сменилось за эти два десятилетия, о какой, дескать, реставрации капитализма поминают некоторые чудики-догматики, антагонистических классов нет, все единодушны, сплочены, все засучив рукава, плечом к плечу, строят социализм.
Все вроде бы и так, но забыта досадная «мелочь»: если антагонистических классов нет в данной стране, то они еще есть, еще сильны, вооружены до зубов там, за кордонами, в мировом сообществе, и от вожделений еще процветающего на земле империализма отгородиться и обезопаситься одними полосатыми пограничными столбиками никак невозможно. А во-вторых, если внутри страны нет класса капиталистов как класса, то в ней, среди миллионов и миллионов, всегда найдутся в том или ином числе носители мелкобуржуазных взглядов, которым трудно подчинять свое «я» интересам рабочих и крестьян. Они, эти обладатели излишне раздутого «я», шире-де в своих стремлениях, интересах, полете мысли, чем те, эмблема которых какой-то устаревший молот и еще более устаревший серп. Они – носители духовного, они – соль земли, они – элита... А в итоге – сорок тысяч заговорщиков в контрреволюционном подполье, пулеметы и ящики с боеприпасами в Доме пражских журналистов, десятки подпольных радиостанций, возводящих ложь и клевету на компартию, на государственные народные учреждения, империалистическая агентура в редакциях газет и журналов, постепенно, поэтапно вытеснявшая и вытеснившая людей, преданных партии и народу, идеям строительства социализма. Соотечественники позабыли о тревожном, набатном предупреждении одного из сынов чешского народа, обращенном к людям перед смертью с фашистской петлей на шее. (Речь идет о чешском писателе-коммунисте Юлиусе Фучике, который перед казнью в фашистской тюрьме в сентябре 1943 года бросил фразу-призыв: «Люди, я любил вас. Будьте бдительны!» – Ф. Р.)
Люди не были бдительны. Беспечные люди одного за другим верных делу партии коммунистов отдавали на произвол улюлюкающей толпе. А когда настал тяжкий для страны час, вдруг увидели эти люди, что вокруг-то уже совсем чужие лица, чужие руки, чужие перья, чужие голоса...»
Брежнев тоже какое-то время был беспечен, взирая на то, что происходит в Чехословакии. Однако весной 68-го года он наконец по-настоящему испугался того, что происходило в стране-союзнице. Он понял, что эту страну соцлагерь может неминуемо потерять, несмотря на все заверения «друга» Дубчека о том, что ЧССР ни в коем случае не выйдет из Варшавского Договора. «Это он сейчас так говорит, а стоит ему победить, как из его уст зазвучит совсем другая песня», – видимо, решил Брежнев.
В отличие от генсека советская либеральная интеллигенция, наоборот, нисколько не испугалась радикализации реформ в Чехословакии, а встретила ее с восторгом, надеясь, что это станет поводом к таким же процессам и в Советском Союзе. Поэтому любое проявление государственного насилия к тем, кто призывал последовать примеру чехословаков, встречало у либералов гневное возмущение. Например, стоило КГБ в начале 1968 года провести ряд арестов среди советских диссидентов, как тут же группа киноведов в лице Н. Зоркой, В. Божовича, Н. Каджинской и И. Рубановой выступила с письмом протеста против «произвола спецслужб». А секретарь Союза кинематографистов СССР Александр Караганов, следуя в фарватере чехословацких реформ, поставил перед ЦК КПСС вопрос о резком ограничении практики цензурного вмешательства в творческий процесс создания фильмов.
Караганов (а он озвучивал позицию большинства в СК), видимо уловив во властных структурах некую симпатию к чехословацким реформаторам, думал, что его предложение «покатит». Но ошибся: симпатизировавших чехословакам в кремлевских кабинетах действительно хватало, однако к лету 68-го года они уже держали языки за зубами, поскольку руководство страны взяло курс на жесткое решение вопроса. Именно этим объясняется и твердая позиция Госкино, которое в пику предложению Караганова обратилось в ЦК КПСС с другим предложением: отказаться от участия советской кинематографии в очередном кинофестивале в Венеции с целью проучить дирекцию этого фестиваля, которая в течение последних лет последовательно приглашала только «полочные» советские фильмы.
Однако решение этого вопроса взяли на себя танки Варшавского Договора, которые 21 августа вошли в Прагу, подавив «бархатную революцию». После этого многие зарубежные фирмы и кинематографические организации разорвали сделки или объявили бойкот советскому кинематографу. Это, конечно, ударило по престижу Советского Союза, но не настолько, чтобы петь ему отходную. Главную задачу танки Варшавского Договора все-таки решили, поскольку в противном случае это могло привести к выходу Чехословакии из Восточного блока и ее последующей капитализации. Случись подобное, и престиж Советского Союза в мире упал бы еще ниже, чем после ввода, так как показал бы противникам, что великая держава не в силах навести порядок даже в пределах зоны своих интересов. И, наконец, отпускать Чехословакию нельзя было в память о сотнях тысяч советских солдат, сложивших свои головы на полях этой страны в годы Второй мировой войны. Последний аргумент особенно яростно осуждался советскими либералами. Владимир Высоцкий даже написал песню «Мы вращаем Землю», где были такие строчки: «как прикрытие используем павших».
Стоит отметить, что «пражская весна» была подавлена практически бескровно: в ходе этой военной операции погибло около десяти человек (во время подавления идентичных событий в Венгрии в 1956 году потери были гораздо большими: на улицах Будапешта и других венгерских городов погибло более 5 тысяч человек, более 19 тысяч были ранены, а потери советской стороны составили 640 убитых и 1250 раненых солдат и офицеров). Как пишет американский исследователь С.
