его пришлась аккурат на канун праздника Великого Октября (5 ноября 1973-го) и вызвала массу противоречивых слухов в кругах интеллигенции. Одни утверждали, что 61-летний писатель покончил жизнь самоубийством, застрелившись из наградного пистолета, а поводом к этому стала смертельная болезнь – рак. Другие отстаивали версию убийства, причем в качестве убийц чаще всего назывались те силы в руководстве страны, которые симпатизировали либералам (в том же КГБ была сильная прозападная группировка). Наконец, третью версию озвучила официальная пропаганда: в газетах «Советская культура» и «Литературная газета» написали, что смерть Кочетова наступила в результате тяжелой и продолжительной болезни.
Разного рода слухи о смерти не слишком пожилого писателя еще долго будут витать в интеллигентских кругах, будоража умы. Что вполне объяснимо, учитывая то положение, которое покойный занимал в литературной элите и в том противостоянии державников и западников, которое длилось уже не одно десятилетие. Особую окраску этим слухам придавало то, что это была уже не первая смерть представителя державного лагеря за последние два года.
Сначала, в феврале 1971 года, из жизни ушел писатель Леонид Соболев, причем в народе тоже ходили упорные слухи, что он застрелился. Слухи оказались правдой: писатель и в самом деле свел счеты с жизнью при помощи своего наградного пистолета (Соболев был бывшим морским офицером). Поскольку покойный являлся влиятельным писателем-державником (возглавлял Союз писателей РСФСР) и пользовался большим авторитетом во властных кругах (у того же Михаила Суслова), власти распорядились тщательно расследовать обстоятельства его гибели. Но следствие быстро установило, что причиной самоубийства стало здоровье покойного: у писателя был рак желудка в последней стадии. Похороны Соболева были обставлены по высшему разряду, а от официальных властей на них были делегированы представители «русской партии»: премьер-министр СССР Алексей Косыгин, главный идеолог Михаил Суслов, премьер-министр России Геннадий Воронов и еще один влиятельный член Политбюро, Андрей Кириленко.
Совсем иначе выглядела другая смерть – писателя Ивана Ефремова, которая последовала в начале октября 1972 года. Ефремов был известнейшим писателем-фантастом, автором таких бестселлеров, как романы «Туманность Андромеды» (в кино эту книгу экранизировал в 1968 году киевский режиссер Евгений Шерстобитов), «Лезвие бритвы», «Час быка». Последнее произведение вызвало гневную реакцию председателя КГБ Юрия Андропова, который усмотрел в нем идеологическую крамолу: дескать, в этом романе Ефремов под видом критики общественного строя на фантастической планете, по существу, клевещет на советскую действительность. Однако истинной причиной нападок на писателя, судя по всему, было другое: то, что он был противником той разрядки, на которую нацелилось руководство СССР. Ведь еще в феврале 1957 года Ефремов весьма скептически оценил перспективы Запада, на который так усердно молились советские либералы:
«Человечество подходит к своему кризису. Дело не столько даже в атомных опасностях, сколько в том, что дальше так жить нельзя. Капиталистическая система изжила себя, религия – тоже, потому что гигантские массы все растущего человечества, чтобы жить, требуют новой экономики, нового государственного устройства, новой морали и воспитания. И если важно переустройство экономики, то не менее важно и создание нового человеческого сознания, чтобы ею, этой новой экономикой, можно было управлять. Вот мы и пришли к выводу: если человечество не поймет этого и не станет бесповоротно на путь создания высшего коммунистического общества, то не сумеет решительно перевоспитать себя, создав новых людей, – тогда оно будет ввергнуто в такие пучины голода и истребления, о каких мир еще не слыхивал. Но как написать об этом для всех – пусть хороших, но разных? Я сам, пожалуй, лишь к 50 годам научился простой мудрости – если у человека нет соответственной жилки в душе, чтобы откликнуться на ваши мысли, он не поймет, как бы красиво и сильно ему об этом ни говорили…»
После критики Андроповым романа «Час быка» тот был назван антисоветским и запрещен к публикации. А вскоре последовала смерть самого писателя (отметим, что ему было 65 лет) при весьма загадочных обстоятельствах. И скрыть эти обстоятельства от общественности не удалось, поскольку у происшедшего имелись живые очевидцы. Одним из них оказался сосед Ефремова, который в день смерти писателя заметил в его квартире каких-то подозрительных людей и тут же вызвал милицию. Прибывший по вызову наряд и в самом деле обнаружил у Ефремова неизвестных людей в штатском, которые оказались… сотрудниками КГБ, проводившими в писательской квартире обыск. Спустя несколько часов после этого обыска Ефремов и скончался.
Между тем, чтобы сбить волну разговоров вокруг этой смерти, в обществе был запущен слух о том, что Ефремов был… английским шпионом с многолетним стажем. Даже ребенку было понятно, что слух этот возник из недр КГБ.
Спустя ровно год последовала еще одна громкая смерть – Всеволода Кочетова, которая опять же была окружена не меньшим количеством слухов, чем две предыдущие.
Еще ровно через год – в самом начале октября 1974 года – из жизни ушел человек, который в народном сознании олицетворял собой совесть русского народа и был известен сразу в трех ипостасях: писателя, кинорежиссера и киноактера. Речь идет о Василии Шукшине, которого смерть настигла в донских степях на 46-м году жизни во время съемок фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину».
Стоит отметить, что Шукшин и Кочетов одно время были близки по творческим делам и на многие общественные проблемы имели схожие воззрения. Достаточно сказать, что именно кочетовский «Октябрь» открыл писателя Шукшина массовому читателю: в марте 1961 года в журнале были напечатаны три его рассказа, в январе 1962 года – еще один, в мае следующего – еще три. Однако затем пути-дороги Шукшина и Кочетова разошлись, а отношения испортились.
Поводом к этому послужила не только «измена» Шукшина (он стал печатать свои произведения в других изданиях, в том числе и в ненавистном для Кочетова «Новом мире»), но и все большее расхождение во взглядах (Кочетов был сталинистом, Шукшин – почвенником). В итоге в своем упоминавшемся уже романе «Чего же ты хочешь?» Кочетов изобразил Шукшина (правда, под вымышленным именем) этаким бойцом и пробивным человеком, заведомо отрицательным «типом» от искусства. Видимо, Кочетов не мог простить Шукшину его нелюбви к советской власти, которую Василий Макарович считал повинной во многих бедах России, в том числе и в своей личной беде – многие его родственники пострадали в сталинские годы (отец и один дядя были расстреляны, другой дядя четыре раза сидел в тюрьме, еще один в тюрьме умер, двоюродный брат сидел в тюрьме трижды). И шукшинский «Степан Разин» появился на свет во многом именно из этой нелюбви. Интересны на этот счет воспоминания писателя Василия Белова, который долгие годы был другом Шукшина. Цитирую:
«Прочитав сценарий «Степана Разина», я сунулся с подсказками, мое понимание Разина отличалось от шукшинского. Разин для меня был не только вождем крестьянского восстания, но еще и разбойником, разрушителем государства. Разин с Пугачевым и сегодня олицетворяют для меня центробежные силы, враждебные для русского государства. Советовал я Макарычу вставать иногда и на сторону Алексея Михайловича.
«Как же ты так… – нежно возмущался Макарыч. – Это по-другому немножко. Не зря на Руси испокон пели о разбойниках! Ты, выходит, на чужой стороне, не крестьянской…»
Горячился и я, напоминая, что наделали на Руси Пугачев и Болотников. Вспоминали мы и Булавина, переходили от него напрямую к Антонову и Тухачевскому. Но и ссылка на Троцкого с Тухачевским не помогала. Разин всецело владел Макарычем. Я предложил добавить в сценарий одну финальную сцену: свидание Степана перед казнью с царем. Чтобы в этой сцене Алексей Михайлович встал с трона и сказал: «Вот садись на него и правь! Погляжу, что у тебя получится. Посчитаем, сколько у тебя-то слетит невинных головушек…»
Макарыч задумывался, слышалось характерное шукшинское покашливание. Он прикидывал, годится ли фильму такая сцена. Затем в тихой ярости, однако с каким-то странным сочувствием к Разину, говорил о предательстве Матвея и мужицкого войска. Ведь оставленные Разиным мужики были изрублены царскими палашами. Он, Макарыч, был иногда близок к моему пониманию исторических событий. Но он самозабвенно любил образ Степана Разина и не мог ему изменить…»
Кстати, особенность, подмеченная Беловым у Шукшина – та самая, когда оппозиционеры умеют лишь
