своим запахом. Короче, благодать, да и только. Вот этой благодатью и наслаждался Дин. Тем более что поезд по трассе шел медленно – рельсы только проложили.
Однажды, когда Дин в очередной раз стоял у окна и наблюдал за пейзажем, он увидел картину, которая поразила его не менее сильно, чем местные красоты. Он увидел, как по тайге медленно идет человек в рваной телогрейке и треухе. И это в тридцатиградусную жару! Пораженный этой картиной, Дин обернулся за объяснениями к своему переводчику Олегу Смирнову. Тот в ответ грустно резюмировал:
– Это же места, где раньше были сплошные лагеря. Перед нами типичный зэк – то есть заключенный. Судя по всему, у него пожизненный срок. Такие весной убегают, все лето в тайге скрываются, а зимой возвращаются обратно на зону.
Приехав на Западный участок БАМа, Дин дал там концерт прямо под открытым небом – на импровизированной площадке. Народу на концерт пришло несколько тысяч человек – практически все строители с этого участка трассы. Ничего подобного в жизни Дина еще не было – ведь до этого он всегда выступал только в залах, а здесь пришлось играть под палящим солнцем в присутствии огромной аудитории. Нечто вроде знаменитого Вудстока.
Кстати, это было не единственное новшество Дина во время тех гастролей. Также он впервые в жизни пел песни, стоя… на крыше литерного поезда, а его в это время с вертолета снимали на пленку документалисты телевизионного творческого объединения «Экран» (этот эпизод станет одним из самых эффектных в будущем документальном фильме о пребывании Дина Рида на БАМе «Я желаю вам счастья»).
После Западного Дин побывал на Бурятском участке БАМа. Затем по плану стоял Центральный участок, а именно – столица БАМа город Тында. Однако Дин попал туда не сразу. В течение двух дней стояла нелетная погода и вертолетчики не имели возможности взлететь. И только когда распогодилось, поездка Дина по БАМу продолжилась.
На эвенкийском языке слово «тында» означало место, где перепрягают оленей. Именно этим делом здесь до революции и занимались, так как место для этого было удобное – здесь не дули ветры, поскольку тракт в Якутию шел поперек распадка. И три первых дома в Тынде построили тоже поперек. А потом стали строить как придется, из-за чего город в скором времени стал похож на столицу ветров. Поскольку город строили в основном москвичи, дома в нем были похожи на столичные, из «спальных» районов. Однако бараки были – как по всему БАМу. Кстати, в 1974 году, когда возобновили строительство БАМа, ударный отряд комсомольцев разделился на две группы: первая начала стройку из Усть-Кута, другая – из Тынды. И к лету 1979 года строители прошли уже половину пути навстречу друг к другу (стыковка случится через пять лет – в 1984 году).
В Тынде Дина встречало все руководство города во главе с женщиной-мэром. Во время разговора с последней произошел курьезный случай. Дин поинтересовался у мэрши, чем знаменит ее город, и она, начав за здравие – с рассказа о победе в социалистическом соревновании, о трудовом энтузиазме тындинцев, закончила свою речь «за упокой»:
– В нашей стране мы держим первое место по сифилису и гонорее.
Переводчик Олег Смирнов, услышав последнюю фразу, был в шоке, не зная, что делать: переводить ее Дину или нет. Наконец он решил, что не стоит портить гостю настроение, и перевел слова мэрши следующим образом: дескать, в городе имеются определенные проблемы в здравоохранении.
В Тынде Дин дал концерт под крышей – в Доме культуры «Юность». Вот как описывает это Ханс Дитер Брайер: «Все места в Доме культуры, новеньком, как и все в этом новом городе, возникшем у железной дороги, которая пройдет на 3100 километров от Усть-Кута до Комсомольска-на-Амуре, давно проданы. Но все равно у входа толпятся сотни юношей и девушек в надежде на „лишний билетик“: вдруг кто-нибудь заболел или вынужден выполнять какое-то срочное задание. Ведь такое случается однажды: на БАМе, в центре тайги, выступает Дин Рид!..
Два часа длится концерт. Дин, как говорят у него дома, «в нокауте», болит каждый мускул, каждая голосовая связка, болит даже рука, которая перебирает струны гитары. Но восторг зрителей вновь и вновь подталкивает его к микрофону. «Еще, еще», – просят слушатели. Сколько же песен он исполнил на бис? Семь, восемь? Дин не считает. Это делает за него на следующий день журналист местной газеты…»
Кстати, советская пресса достаточно подробно освещала турне Дина Рида. Причем писали о нем не только крупнейшие газеты («Гудок», «Восточно-Сибирская правда» и др.), но и более мелкие, вроде тындинской.
На следующий день Дин совершил поездку по этому участку трассы: побывал в поселках линии Тында – Беркакит. А вечером он снова выступал с концертом в ДК «Юность». Это выступление было внеплановое – об этом Дина попросило руководство города, мотивируя это тем, что в первый раз на его концерт не смогли попасть все желающие. Дин согласился без всяких раздумий. Затем у Дина был еще один концерт, на этот раз под открытым небом – на фестивале самодеятельной гитарной песни «БАМ-79», который проходил на сопке Фестивальная. В отличие от ДК «Юность» там собралось несколько тысяч человек. Участием в этом фестивале закончилось турне Дина по БАМу. И он вылетел в Москву, поскольку спешил успеть на последние дни Международного кинофестиваля в Москве.
21 августа Дин был уже в столице, где дал пресс-конференцию в Комитете молодежных организаций в Москве и подробно рассказал о своих гастролях на БАМе. Затем Дин участвовал в работе Московского кинофестиваля – исправно ходил на наиболее громкие его премьеры. Так, 25 августа он посетил кинотеатр «Россия», где демонстрировался внеконкурсный фильм его земляка, американца Фрэнсиса Форда Копполы, «Апокалипсис наших дней». Весь мир давно судачил об этой грандиозной ленте, посвященной войне во Вьетнаме, и столичная элита просто не имела права остаться в стороне от этого шедевра. Пришли практически все: парт– и госноменклатура, люди искусства, журналисты, иностранные дипломаты, а также директора крупных магазинов, баз и даже преступные авторитеты.
Вот как вспоминает о той премьере тогдашний председатель Госкино Ф. Ермаш: «Весь партер занимали иностранные гости, которые с неменьшим, чем наши соотечественники, трепетом ожидали показа. Но перед началом случился серьезный конфуз. Неожиданно падает занавес. Все замирают. Кагэбэшники в зале переполошились. В этом усмотрели диверсию. Я, правда, не склонен так думать. Просто обычная неполадка.
На ее устранение потребовалось полтора часа. Проблемы возникли потом. На вечер того дня для иностранной делегации была запланирована поездка в Ленинград. Для этих целей заказали специальный поезд. Но поскольку показ задержали, то, соответственно, гости опаздывали на поезд. Я звоню начальнику Ленинградского вокзала и прошу перенести время отхода состава. Он в ужасе. Говорит, что это невозможно. Добираюсь до самого министра путей сообщения. Была суббота, он уже выехал на дачу, но что было делать? Подробно объясняю ситуацию. После долгих колебаний он все же отдает необходимое распоряжение…»
Кстати, Дин тоже находился в том же поезде и ехал в одном купе с одним советским кинокритиком, который считался специалистом по американскому кинематографу и прекрасно владел английским. В ту ночь обоим так и не удалось сомкнуть глаз: под мерный стук колес они откупорили бутылку водки «Посольская», открыли банку черной икры и почти всю ночь проговорили о проблемах мирового кинематографа. А началось все с того, что на восторженную реплику о том, что Коппола молодец, сняв такую грандиозную картину о вьетнамской войне, Дин заметил:
– Однако долго же он к ней шел – спустя пять лет после окончания войны во Вьетнаме.
– Лучше поздно, чем никогда, – парировал критик. – Зато теперь она покорила весь мир и наверняка возьмет «Оскар».
– В последнем я сомневаюсь: американские академики вряд ли захотят отдать пальму первенства фильму о войне, в которой Америка потерпела сокрушительное поражение, – возразил Дин (будущее покажет, что именно он окажется прав: лучшим фильмом 1979 года в США творение Копполы не станет. –
– И все же, что бы вы мне ни говорили, Дин, однако ваш кинематограф семимильными шагами идет вперед, а наш советский топчется на месте, – вливая в себя очередную порцию «Посольской», произнес критик. – Мы отстаем буквально во всем: и в техническом плане, и в тематическом. Наше сегодняшнее кино какое-то запуганное, оно боится обращаться к самым актуальным проблемам современности. И страх этот исходит оттуда, – сказав это, критик воздел свой указательный палец вверх.
