это порочит имя столицы — образцового коммунистического города.
Один сотрудник сообщил, что примерно в 9 — 10 вечера этот человек обычно покидает ресторан на Калининском проспекте, предупредив завсегдатаев: «Сегодня буду петь в таком-то месте…»
Послали туда агентуру. Вход обошелся недешево: с иностранцев брали по 100 «зеленых», с советских граждан — по тысяче рубликов. Собиралось там всякое жулье, «теневики», сорили деньгами направо и налево — словом, кутили с купеческим размахом часов до пяти утра. Потом «извозчики» доставляли господ и их дам по «номерам». Часто такие оргии устраивались в ресторане «Южный» на Ленинском проспекте. Песни Звездинский исполнял по заказу в сопровождении небольшого оркестра. За вечер собирал выручку от 20 до 50 тысяч рублей.
Для нас сложность была в том, чтобы определить, в каком именно заведении в очередной раз появится «объект» и каким образом, не вызывая подозрений, всучить ему микрофон без шнура, чтобы тайно сделать запись на радиоаппаратуру. Мы долго искали такой микрофон (по тем временам это было редкостью), все-таки раздобыли, но певец, увы, на наживку не клюнул. Наши сильно переживали, ведь Трушин дал команду записать репертуар для прослушивания Гришину. Видимо, того разбирало любопытство, что же Звездинский вытворяет. Как мне доложили подчиненные, явной антисоветчины нет, в основном эмигрантские песни типа «Поручик Голицын». Моим ребятам, кстати, они понравились. Однако Трушин остался недоволен: качество записи было плохое, и по этой причине он не стал показывать ее Гришину.
В операции задействовали очень много сотрудников — человек триста, словно ловили особо опасного рецидивиста. Мы узнали, что перед 8 Марта он «снял» ресторан в Советском районе.
Гости стали съезжаться к двум ночи, многие — на шикарных иномарках. Менее состоятельные — в автобусах. Группа захвата затаилась в расположенном рядом недостроенном доме. Все было на мази. Но карты спутал один из почитателей Звездинского, опоздавший на концерт. Подкатывая к ресторану, он засек гаишные машины и заподозрил неладное. Опасения усилились после того, как он срисовал расставленные на всех подъездных путях патрульные экипажи. Влетев в зал, отзывает Звездинского: «Миша, сматывайся, ты обложен кругом!»
Поднялась суматоха, из-за столов повскакивали иностранцы, возмущаясь: «Не имеете права!» Муровец за словом в карман не полез: «Вы знаете, что постановлением Московского Совета ресторанам разрешено работать до 23 часов? А сейчас сколько? Почему нарушаете наши порядки?» В общем, он их поставил на место…»
Далее послушаем рассказ М. Звездинского: «Милиционеры ворвались в зал как раз в тот момент, когда солист, оркестр и вся публика гремели знаменитым припевом из моей песни: «Эх, мальчики! Да вы налетчики! Кошелечки, кошельки да кошелечечки!..» «Всем оставаться на своих местах! — закричали милиционеры. — Оружие и документы на стол!» Находившиеся в зале женщины испуганно завизжали. Кто-то запротестовал, потребовал объяснений. Загрохотала посуда с опрокидываемых столов. Девицы с перепугу совали в салат драгоценности, которых у них быть не должно. Кто-то рванулся было к выходу, но не тут-то было — путь преградил заслон. Побежали на чердак, кто-то прыгал через окна в сугробы, где попадал в руки милиционеров из оцепления. Я тоже попытался скрыться. Молодой был, сильный, крутой. Выпрыгнул в окно, сбил подоспевших милиционеров. Но все же меня настигли, повалили в сугроб, скрутили руки, бросили в «воронок».
Н. Миронов: «Группа захвата вывела пьяную публику, рассадив в автобусы. Задержанных отвезли на Петровку, 38. Чтобы забрать всех, пришлось делать рейса три. Допросили около двухсот человек, более или менее трезвых. Они сразу раскололись, подробно рассказали, сколько заплатили своему кумиру. А вскоре сюда же доставили и самого Звездинского…»
М. Звездинский: «После допроса меня отвели в камеру. Представляете, попадаю к блатным в тройке от Кардена. Я же выступал на праздничном концерте и соответственно был одет. Кому-то не понравилось, что я так вырядился. Пришлось уложить двух недовольных на пол — карате я увлекался всерьез. Пока они приходили в себя, услышал из угла: «Ты — Звездинский?» Так воочию убедился, что поклонниками моего творчества были не только «сливки» общества, писатели, художники, артисты, но и… воры в законе, захаживавшие на мои концерты. По тюремному телеграфу немедленно пронеслось: «Звездинского не трогать!»
Вскоре после этого состоялся суд, который осудил Звездинского по статье 153 ч. 1 и 174 ч. 1 УК РСФСР к 4 годам лагерей и 2 годам «химии» за дачу взятки и частное предпринимательство. Первую половину срока Звездинский отбывал в лагере под Улан-Удэ. Именно там его вскоре застала весть о том, что на свободе у него родился сын — Артем.
С матерью своего ребенка — Нонной — Звездинский познакомился примерно за год до этого ареста. Нонна училась в Институте стран Азии и Африки, была активисткой-комсомолкой, увлекалась художественной самодеятельностью. И вот однажды Звездинский приехал с выступлениями к ней в институт, а после концерта были устроены танцы. На танцах они и познакомились. Когда в 80-м Звездинского осудили, Нонна не отреклась от него и почти каждый свой отпуск проводила у него — в зоне под Улан-Удэ.
В 1988 году Звездинский освободился и вернулся в Москву. У него тогда не было ни жилья, ни прописки. На помощь пришла все та же Нонна, на которой он женился и под крышу которой перебрался со всем своим небогатым имуществом. С 1989 года Звездинский вновь возвращается на сцену. Он выступает с гитарными концертами в небольших аудиториях, пишет новые, современные аранжировки старых хитов, «засвечивается» на Московском и Всесоюзном радио и телевидении (первые ТВ-показы состоялись в Московской программе в августе).
Воскрешение Звездинского не всем пришлось по душе. В середине 1991 года на него ополчилось несколько крупных печатных изданий, обвинив в воровстве — мол, большинство знаменитых хитов Звездинского («Поручик Голицын», «Сгорая, плачут свечи» и др.) написаны не им. В доказательство приводились свидетельства разных людей. Приведу лишь часть из этих свидетельств, опубликованных в газете «Мегаполис-экспресс».
Ж. Бичевская: «Примерно в 1983 году в Париже после концерта ко мне подошла странная пара. Пожилой джентльмен с палочкой и его взрослая дочь. Они поблагодарили меня, и есаул Колокольников — так он представился — подарил мне текст песни, которую он знал со времени Ледового похода. Он напел мне мелодию. Это был известный ныне «Поручик Голицын». Колокольников сказал, что эта песня времен его молодости прямо создана для моей манеры исполнения, — он очень просил меня включить ее в свой репертуар.
С 85-го года я несколько раз ее исполняла, но потом, с появлением версии Малинина, почти перестала петь эту песню. Но недавно я узнала, что авторство песни приписывается Звездинскому и все права на песню принадлежат ему. Думаю, что это не так. Песня старая, на Западе известна давно».
И. Барыкин: «Ветеран войны Иван Андреевич Стрелков рассказал мне об одной встрече на югославской станции Медовица:
— К нам подошел начальник станции: «Здравствуйте. Будем знакомиться: Борис Александрович, русский царский офицер». Он повел нас к себе в дом. Выпили за Победу… Потом Борис Александрович взял гитару и запел «Четвертые сутки пылают станицы». Поет, а у самого слезы на глазах. На всю жизнь мне эта незнакомая песня запомнилась. Заметив мой интерес, Борис Александрович достал блокнот: «Записывай, сержант… Впервые я услышал эту песню, когда пробирался в Крым в двадцатом году. Здорово она мне тогда помогла. В самые тяжкие минуты я частенько приободрял себя этими строчками: «Не падайте духом, поручик Голицын…»
Л. Мельникова: «Сейчас во всех газетах пишут о Звездинском и его песне «Поручик Голицын». Честно говоря, у меня есть сомнения в авторстве Михаила Звездинского. Они основаны на знании истории. Больше 30 лет я преподаю историю в школе. У меня собран богатый архив, много литературы по истории белого движения. Так вот, Звездинский поет: «Корнет Оболенский, надеть ордена». Мне же знаком другой вариант этой строчки, слышанный еще в молодости: «И всем офицерам надеть ордена». Видимо, последний вариант близок к оригиналу 20-х годов. Подлинный автор песни — белогвардейский офицер — не мог не знать, что в русской армии корнеты не имели права надевать и носить ордена, пока их не производили в офицеры. Поэтому строчка «И всем офицерам надеть ордена» верна как исторический факт. Звездинский, очевидно, этого не знал. И, выдавая песню за свою собственную, стал петь «Корнет Оболенский, надеть ордена», что с точки зрения русского воинского устава — полная ерунда».
