Все мы помним кадры кинохроники, где командующий операцией спрыгивает со своей шлюпки в воду и направляется к берегу — уверен, что было сделано не более одного дубля, —
Заканчивая ответ упоминанием об армии, Тернер жестом пригласил к разговору одного из слушателей. Он заметил на офицере алую нашивку в виде перекрещенных стрел — знак 32-й пехотной дивизии, которая участвовала в сражении за горные хребты Коркскрю, Килей и Брикнен на Лейте[182].
«Спасибо, сэр. В свете того факта, что недостаток поддержки наших войск с воздуха позволил врагу переместить четыре дивизии и несколько отдельных бригад и полков на остров с Лусона[183], полагаете ли вы, что на захват залива было потрачено слишком много времени?»
Адмирал не был смущен упреком, скрытым в вопросе: «Нет. Ориентируясь по предварительным рапортам как о реальных, так и о воображаемых потерях нашего флота, японцы решили провести главное сражение за Филиппины на Лейте, а не на Лусоне. Первоначально мы намеревались использовать Лейте как своеобразный трамплин перед Лусоном — точно так же, как Кюсю стал нашей последней остановкой на пути к Токио. Но надо помнить о том, что, независимо от того, на каком острове происходило бы сражение, японцы имели на Филиппинах лишь ограниченное число солдат. Более восьмидесяти процентов японских кораблей затонули во время выполнения более поздних заданий по снабжению, но нам, естественно, хотелось бы отправить их на дно еще раньше. В сражении за Лейте участвовало общим счетом на 100 000 человек наземного войска больше, чем предполагалось; само завоевание заняло столько времени, что остров так и не стал главным центром снабжения и авиабазой, каким мы намеревались его сделать[184]. С моей точки зрения, японцы оказались гораздо более подготовленными, чем мы ожидали, и это в равной степени повлияло на все операции. Я ответил на ваш вопрос?»
«Да, сэр», — сказал полковник. Однако позже он говорил главе отдела снабжения колледжа, контрадмиралу Генри Экклсу, что предполагал услышать, что недостаточная поддержка со стороны армии и авиации ощущалась еще спустя месяцы, что большое количество японских частей было выведено с острова, когда в январе 1945 года[185] был получен приказ об отступлении, и что ему не нравилось сражаться с одними и теми же японцами дважды. Экклс ответил, что со стороны полковника было разумным не делать на этом акцент.
Теперь уже многие из присутствующих поднимали руки, желая задать вопрос; Тернер указал на капитан-лейтенанта из младшего класса.
«Адмирал, не могли бы вы прокомментировать атаку истребителей, проведенную в южной части Японии перед высадкой на острова?»
Тернер попросил уточнить вопрос.
«Да, сэр. Почему перед высадкой на Кюсю воздушные силы противника не были обработаны, вплоть до их истощения?»
Эта проблема была предметом жарких споров — и в печати, и в кают-компаниях. Она уже обсуждалась днем раньше в Люс-Холле с главой группы анализа сражений, коммодором Ричардом Бейтсом, и двумя дюжинами студентов.
«Весьма вероятно, господа, что мы стали жертвами собственного успеха, — начал Тернер. — В течение всей войны все более эффективные действия нашей авиации, а также армейских истребителей и средних бомбардировщиков опустошали японские авиабазы. Мы были уверены, что большое количество их самолетов уничтожено во время налетов, предшествовавших нашему вторжению. Но чтобы уничтожать самолеты на земле, нам надо было знать, где они находятся[186]. Предвидя, что налеты будут становиться все более жестокими по мере нашего приближения к островам, японцы расформировали свои соединения и рассредоточили самолеты. О более чем 125 авиабазах и аэродромах мы знали, однако точек базирования было много больше[187] . Японцы удвоили старания после того, как мы застигли сотни самолетов на базе в Кюсю во время подготовки к самоубийственному рейду на Окинаву[188]. Что касается самолетов, «приговоренных» к роли камикадзе, то они не требовали особого обслуживания, и их размещали с таким расчетом, чтобы они могли взлететь с дорог и полей, окружающих центральные районы размещения[189]. Кроме того, дюжинами строились запасные аэродромы, и во время наших налетов на известные нам места использовались камуфляж, фальшивые самолеты и брошенные аэродромы с натянутой над ними маскировкой» [190].
Спрюэнс подозревал, что спрашивавшие и сами знали ответы на свои вопросы — полностью или частично — почти так же хорошо, как Тернер, но их интересовал взгляд Тернера на тихоокеанские операции. Вопросы теперь сыпались, как из пулемета.
«Сэр, из донесений разведки было ясно, что у Японии огромное количество самолетов,[191] но меня удивляло то, что, хотя мы бомбили что хотели, они не поднялись в воздух, чтобы противостоять нам».
«Вы не единственный, кого это удивляло, — ответил Тернер. — После первой схватки с нашими авианосцами и Дальневосточными ВВС с Окинавы японцы прочно «приклеили» свои самолеты к земле, чтобы сохранить их для будущих боев во время нашего прихода в Японию. Мы все знаем об этом. Только несколько самолетов с высокими летными и военными качествами, типа «Рейден», использовались против В-29. Никаких значительных заданий авиация не выполняла, даже ввиду приближения нашего флота, так как японцы считали, что несвоевременное построение войск может стать причиной ненужных потерь, и обоснованно опасались того, что мы можем попытаться втянуть их летчиков в преждевременное сражение — ложными ударами или другими хитрыми маневрами. Они планировали нанести серьезный ответный удар только после того, как убедятся, что вторжение началось» [192].
«Сэр, — сказал другой курсант, — докладывали, что японцы собирались использовать самоубийц задолго до Лейте».
Тернер кивнул: «Дополнение к Соглашению о перемирии позволяет нам официально обсуждать войну с японскими офицерами равного ранга, так обнаружилась интересная информация. Эти обсуждения, кстати, продолжаются. Конечно, бывают неконтролируемые запросы и информация иногда выглядит сомнительно, но в целом обсуждения открыты и полезны». Адмирал умолчал о том, что он, как и все остальные, был поражен тем, что речь идет о таких вещах. «Что касается вашего вопроса, то растущее превосходство нашего флота быстро заставило некоторых руководителей Японии задуматься о систематическом использовании летчиков-камикадзе уже в 1943 году. Но только в конце следующего года, после гибели лучших пилотов при Мидуэе, на Соломоновых островах, Новой Гвинее и Марианских островах, стали серьезно рассматривать камикадзе как последнюю альтернативу обычным бомбовым атакам[193]. Это нам уже было известно. Но именно из дискуссий мы узнали о том, что в первый раз приказ о применении суицидной тактики был отдан 4 июля 1944 года, при Иводзиме. Поскольку все камикадзе были сбиты еще до нападения на наши корабли, мы так ничего и не узнали»[194].
«Сэр, вплоть до самого конца всегда находились японские пилоты, которые не делали попыток ударить самолетом наши корабли. Было ли это спланированной частью системы?»
Тернер снова кивнул: «Да, опытные пилоты, которые были слишком ценны, чтобы жертвовать ими, должны были обеспечивать прикрытие или наносить классические удары. Когда такие летчики вызывались
