это, Хилькевич понял, что фильм вот-вот накроется медным тазом, а всю съемочную группу ждут Соловки. Надо было срочно спасать и себя, и всех остальных. Но как?
Идея пришла в тот самый момент, когда чекистский палец нажал на кнопку «стоп» в магнитофоне. Режиссер сказал: «Я вас прекрасно понимаю. Но и вы нас поймите. Это же артисты. Они – обезьяны. Они и меня кривляют постоянно, и директора фильма. Они же без этого не могут. Хотя и говорят они такое, все равно они патриоты своей Родины. Ведь Чехов тоже ругал русский народ. И – ничего». Короче, ему удалось убедить чекистов, что больше таких случаев в его группе не будет. И слово свое сдержал. Когда он рассказал об этой встрече актерам, те перепугались и с тех пор завязали и с анекдотами, и с пародиями. Но не с пьянками-гулянками.
Певец в «обезьяннике»
(Евгений Мартынов)
В конце апреля 1978 года в скандальный переплет угодил популярный певец Евгений Мартынов. Он участвовал в праздничном концерте для делегатов съезда ВЛКСМ (проходил 25–28 апреля в Москве), после которого был приглашен вместе с остальными участниками представления на торжественный банкет. Мартынов там, естественно, выпил, а потом сел за руль своего «жигуленка» (вместе с ним там был и его родной брат Юрий, тоже подшофе). Однако далеко уехать братья не смогли: Евгений попытался выехать из тесного бокса на улице и врезался в столб. Никто в этой аварии не пострадал, разве что машина оказалась слегка помятой да столб накренился в сторону. А тут откуда ни возьмись появились гаишники. Он приказали братьям вылезать из своего «жигуленка» и перебираться к ним в «воронок». Юрий возмутился: «Да вы что, не узнаете, кто перед вами? Да это же Мартынов! „Яблони в цвету“, „Аленушка“, не помните?» Но гаишники то ли не поверили, то ли любили другую музыку. Короче, братьев привезли в отделение милиции. Далее послушаем рассказ самого Юрия:
«Мы ведь как думали: приедем, Женя отзвонит своим генералам, я – комсомольцам, кому следует, и нас отпустят. Но вышло немного иначе. Вызывают меня сначала, давай протокол писать. Я им объясняю опять: „Мар-ты-нов, Евгений! Съезд! Что тут непонятного?“ Вдруг слышим – Женькин голос доносится, красивый такой, звонкий: „Ты прости меня, люби-и-и-имая, за чужо-ое зло, что мое крыло счастье не спасло!..“ Собралась вся ментовка: и фараоны, и бабы в милицейской форме, и гражданские с улицы… „Мартынов! – галдят. – За что ж его посадили-то? Отпустите человека!..“ Короче, пел Женька минут двадцать под радостные аплодисменты этой публики. Потом пришел начальник, глянул на все это дело, сделал нагоняй своим бестолковым подчиненным и нас к себе заволок: поставил бутылку водки, вытащил закуску, включил магнитофон, Женя ему свою кассету подарил… Домой нас развезли в милицейской машине уже к ночи, с песнями. А Женино авто на следующий день отремонтировали в том же отделении милиции ихние мастера…»
За что подставили спортсмена
(Александр Белов)
В апреле 1978 года в центре скандала оказался известный баскетболист ленинградского «Спартака» и сборной СССР Александр Белов. А произошло вот что. После чемпионата страны (он завершился в конце апреля, и ленинградский «Спартак» взял на нем «серебро») команда Белова должна была отправиться для товарищеских игр в Италию. Поездка эта считалась престижной, поскольку в такой стране, как Италия, можно было хорошо «прибарахлиться».
Как уже говорилось выше, в те годы многие советские знаменитости (в том числе и спортсмены), выезжавшие за рубеж, вывозили с собой дефицитные для западного покупателя товары (вроде икры, водки) и обменивали их на вещи, дефицитные у нас: аудио– и видеоаппаратуру, одежду, обувь и т. д. Для этих целей в каждой группе отъезжающих спортсменов были специальные люди, которые в своем багаже и провозили контрабанду (их называли «зайцами»). В основном это были игроки-середнячки, потеря которых для команды в случае разоблачения была бы несущественна. Однако в той злополучной поездке ленинградского «Спартака» в Италию игроки почему-то решили доверить контрабанду Александру Белову. Тому бы возмутиться за такое «доверие», отказаться… Но, видимо, на то и был сделан расчет, что Александр при своей природной доброте воспримет это без скандала. Так оно и получилось. Взяв сумку, в которой на этот раз лежали не какие-нибудь водка или икра, а иконы (!), спортсмен ступил на пункт таможенного контроля. И именно его багаж внезапно решили проверить таможенники.
Позднее выяснится, что произошло это отнюдь не случайно. Один из игроков команды, мечтавший играть в стартовой пятерке и видевший в Белове основное препятствие к этому, решил его убрать чужими руками. Он «стукнул» куда следует о том, что в багаже Белова не предназначенные для провоза вещи, и знаменитого центрового задержали.
По другой версии, эту провокацию специально подстроили чиновники из Спорткомитета, чтобы выбить знаменитого центрового из ленинградского «Спартака» и переманить его в Москву. На эту версию косвенно указывает ряд фактов. Например, такой: вскоре после скандала на таможне тот человек, который всучил ему злополучные иконы, настоятельно советовал переходить в ЦСКА, где ему сразу восстановят все звания и возьмут обратно в сборную. Белов это заманчивое предложение отверг. Не мог он предать команду, тренера, которые, собственно, и сделали из него настоящего спортсмена. Между тем именно этот инцидент во многом станет поводом к преждевременному уходу великолепного спортсмена из жизни: Белов умрет 3 октября 1978 года.
Юбилей со скандалом
(Майя Плисецкая)
Той же весной еще одной жертвой громкого скандала стала знаменитая балерина Майя Плисецкая. В мае должен был состояться юбилейный вечер, посвященный 35-летию работы балерины в Большом театре, и она очень хотела, чтобы он запомнился надолго. Для этого она выбрала для показа второй акт «Лебединого озера», а также «Айседору» и «Болеро» обожаемого ею Мориса Бежара. Причем «Болеро» с ее участием видели чуть ли не во всем мире, но только не на родине балерины. Значит, полагала Плисецкая, это должно было произвести особенное впечатление на столичную публику. Как вдруг… директор Большого театра Иванов грудью встает на пути «Болеро». Вызвав к себе Плисецкую, он заявляет: «Станцуйте что-нибудь другое». Та в недоумении: «Зачем другое?» «Москвичам это чуждо», – следует ответ. «Но это мой вечер. В мою честь», – пытается вразумить директора балерина. «Да, ваш. Но в театре нет стола под „Болеро“. – „Стоимость постройки стола для моего танца я оплачу из своего кармана“. – „А я говорю, что „Болеро“ на сцене Большого театра идти не может“, – продолжал упорствовать директор. „Но почему? Ведь явно не из-за стола“, – пыталась докопаться до истины балерина. Но Иванов правду не говорил и продолжал стоять на своем: не пойдет, не может, нельзя. Так они ни о чем и не договорились. Плисецкая покинула кабинет крайне раздраженная.
И только спустя несколько дней ее коллега по театру Петр Хомутов раскрыл балерине глаза на происшедшее. Оказывается, Иванов считал «Болеро» разнузданным порнографическим балетом: там полуголая женщина танцевала на столе, а вокруг толпились мужчины. По его мнению, «Болеро» был предназначен для «Фоли Бержер» и «Мулен Руж», но ни в коем случае не для Большого театра. Плисецкая удивилась: «А разве Иванов видел „Болеро“?» «Вряд ли, – ответил Хомутов. – Но кто-то из ездивших с вами в Австралию написал ему докладную записку. И даже фотографии приложил».
Однако даже после всего услышанного Плисецкая не оставила попыток добиться справедливости. Довод у нее был тот же: «Вечер мой, и я вправе танцевать то, что мне нравится». В итоге балерина отправилась прямиком в ЦК КПСС, к тамошнему секретарю Михаилу Зимянину. Увы, и там ее ждало разочарование. Иванов уже успел доложить Зимянину об этом инциденте и расписал «Болеро» в таких красках да еще продемонстрировав фотографии, что секретарь ЦК сразу перешел на его сторону. И Плисецкая встала перед непростой дилеммой: либо идти до конца и отменять юбилейный вечер, либо заменить «Болеро» чем-то другим, например «Кармен-сюитой». Весь театр застыл в ожидании того, что же будет.
Между тем балерина и не думала уступать. По ее словам:
«Выход все же нашелся. Кто в иерархии системы выше секретаря ЦК Зимянина? Только Брежнев. Надо добраться до него. Или – до одного из его ближайших помощников.
Ценою неимоверных усилий удается встретиться с Андреем Михайловичем Александровым. Он – как бы правая рука Брежнева. Профессиональный политик. Человек достаточно образованный, знавший иностранные языки. Ему не пришлось, а это редкость, объяснять, что такое «Болеро», кто такой Морис Равель и при чем тут Морис Бежар…
