болота поохоться, свежей дичи добудешь. Она тут крупная, удивишься. Только смотри, чтобы не квакнула, не то распугаешь всю.
Малец поперхнулся, кашлянул, затряс головой. Микишка услужливо бухнул ладонью по спине, едва не сшибив его с седла.
— И то дело! — как ни в чём ни бывало согласился дружинник. — Для настоящего воина, да в походе, да с голодухи, да на безрыбье…
— И безмясье! — вставил Алтын.
— Вот и я говорю, — кивнул Сотник. — Всё полезно, что в рот пролезло.
Достав засапожник,[55] он в самом деле направился к воде. Под взглядами остолбеневших спутников, срезал по дороге длинный прут и, заострив с узкого конца, двинулся вдоль зыбкого берега. Пацан с Микишкой переглянулись. Жевать стали медленно, будто бы прежний голод спешно отступил. Ужин закончили быстро. Запив утятину вином, покосились на печенье, но есть не стали. Отдали по несколько штук жеребцам и кинули оставшееся в суму.
Вечер быстро утверждался в правах. С деревьев плавно стекали сумерки и, сгущаясь возле земли, превращали воздух в серую неподвижную дымку. Фигура Извека начинала скрадываться подступающей темнотой, но он уже сидел у воды и, судя по всему, охоту уже закончил. Когда кусты слились в сплошную тёмную массу, послышались уверенные шаги. Лицо дружинника сияло, как у ловчего, надевшего на рогатину помесь лося и медведя. В одной руке, словно кукан с рыбой, мотался прут с насаженными лягушачьими ляжками. Другая рука вытирала мокрый после потрошения нож. Не обращая внимания на вытянувшиеся лица, охотник присел у огня и, присыпав белое мясо золой, повесил прут над углями. Опустившись на землю, опёрся на седло и, с чувством выполненного долга, приложился к питью.
— И ты это будешь кушать? — осторожно поинтересовался Алтын.
Сотник утёр ладонью губы и довольно крякнул, глядя на прогревающийся вертелок.
— Причём с удовольствием, и не малым!
Микишка отвёл глаза в сторону. На добычу старался не смотреть, однако, когда от костра потянуло жаренным, украдкой зыркнул. Лапки уже задорно шкворчали, обретая жёлтую корочку и щекоча ноздри заманчивым ароматом. Мальчонка тоже поглядывал, как дружинник терпеливо поворачивает прут с пухленькими окорочками. Когда мясо было снято с огня, Микишка хмыкнул.
— А на вид, вроде куропаточьих ножек! С перепонками, конечно, было бы не то, а так… похоже.
Сотник захрустел первой лапкой, блаженно закрыл глаза.
— А на вкус гораздо славней! Гораздо.
Он снял с вертела вторую ножку, подумав, протянул прут Алтыну с мальчишкой. Внук волхва решительно замотал головой, а Микишка помедлил, но с любопытством отцепил румяный окорочёк. Пробовал недоверчиво, готовый тут же выплюнуть, но с каждым жевком глаза округлялись и, скоро пятерня ополченца потянулась за добавкой.
Извек сдержал улыбку, отломав край прута, отдал пяток лапок Микишке. Тот благодарно кивнул и уже смело принялся за угощение. После третьей сделал паузу, опустошил плошку, сладко причмокнул. Мальчонка же, поглядывая на них, вздохнул и потянулся за печеньем.
— Интересная у меня всё-таки жизнь, — заговорил Микишка с довольной улыбкой. — Вчера чуть не убили, сегодня чуть не убили и завтра… чуть не убьют.
Он осёкся, задумчиво почесал вьющуюся шевелюру и помотал головой.
— Хотя, завтра хорошо бы отдохнуть. Шмотки постирать, помыться, просушиться. А то вон рукава, от засохшей крови, до локтей колом стоят. Да и на самом три слоя грязи…
Извек ухмыльнулся Микишкиной речи.
— Эт, брат, ничё. До пяти слоёв — не грязь, а после пяти — сама отваливается.
Алтын замер, осмысливая мудрые слова, даже жевать перестал. Наконец до него дошло, что это шутка. Он серьёзно кивнул, мол, понял и вернулся к остывающим лягушачьим лапкам. Дожевав лягушатину, с видом знатока заключил:
— Всё-таки жизнь интересная! Даже без бани. Чего только не испробуешь, пока не помрёшь. И по мордасам получал, и молнией по башке отведывал, и с нечистью поганой бранился, и на чудном коне сиживал, и вина от пуза пивал, и лупоглазыми закусывал, и к девкам боярским… — он осёкся, шмыгнул носом, потрогал места ссадин и уже тише закончил: — Весело в общем.
Внук волхва мельком глянул на него, потёр лоб и направился от костра. Сотник крутнул в руках корявый сучёк, проследил глазами за удаляющимся мальчишкой. Алтын тоже бросил взгляд вслед пареньку и, запустив пальцы в курчавую шевелюру, задумчиво уставился в костёр. Извек кинул сучёк в огонь. Вскинувшиеся язычки пламени высветили напряжённую гримасу ополченца. Наблюдая как по лбу Микишки ползают морщины, Сотник усмехнулся.
— Чёт ты, братец, не весел. Иль думаешь о чём? Так поделись, вместе думать веселей, а ежели не придумаешь, то не так обидно.
Микишка покосился на Извека, оглянулся на кусты, за которыми скрылся мальчишка и, тяжело вздохнув, понизил голос.
— Никак не пойму, то ли мерещится, то ли меня по башке сильно стукнуло, только чудно мне. Малец наш какой-то не такой. Делает всё как-то не по-пацанячьи. А ещё… — Алтын замялся. — Мы… пока ехали… моя рука—то перед ним… ну в общем мне почудилось…
— Что за пазухой у нашего мальца многовато! — перебил Извек, улыбаясь. — И при его худобе под телогрейкой уж больно торчит. Так?
Микишка вытаращил глаза, а Сотник, прищурившись на огонь, продолжал:
— И коленки у этого заморыша круглые, и плечи, для такого шустрого, маленько узковаты. И сесть норовит, сдвинув ноги… Да девка это. Девка!
Извек хохотнул, глядя как Микишкина челюсть поползла на грудь. Ворон тоже настропалил уши и замер с видом мудреца. Сотник махнул рукой, бросил в огонь ещё пару веток, подмигнул ополченцу.
— Ладно тебе столбенеть. И пасть прикрой, не—то кишки простудишь. Сейчас вернётся, да поговорим. И нам, и ей легче будет.
Из кустов показался парнишка, губы Алтына с хлопком закрылись, но оторопелый взгляд застыл в одной точке. Извек наполнил плошки, флягу оставил себе. Поймав встревоженный взгляд паренька, негромко проговорил.
— Послушай, а ты не помнишь как у твоего деда внучку звали?
Пацан замер. В глазах отразились суматошные мысли, которые тут же сменились пониманием обстановки. Пальцы дрогнули, по краю плошки побежала струйка вина. Над костром прозвучал еле слышный голос:
— Дарья. Дед Дарькой звал. — Она вздохнула и опустила глаза.
— Ну и славно! — подытожил Извек. — Волос вот только жалко! Небось косища до пояса была?
— До колен, — голос дрогнул. — А с волосами, по нашим проплешинам, от рогатых не набегаешься.
Сотник погладил склонённую головку.
— Ничего. Не печалься, отрастут ещё. Ты и так красивая…
— Ага. — поддакнул Микишка.
Он искоса глянул на девчонку и снова уставился в костёр, укладывая в голове новый порядок дел.
Помолчали. Сотник глянул в звёздное небо.
— Ты бы легла. Завтра встанем рано.
Девчонка послушно кивнула. Сделав последний глоток, поднялась, отступила от костра и сбросив медвежью безрукавку, прилегла у Шайтанова седла. Дрёма мгновенно опустился в изголовье и, когда Дарьку укрыл плащ дружинника, она уже безмятежно спала…
…Микишка тронул за плечо. Внучка волхва вздрогнула, распахнула испуганные глаза, вцепилась в посох. Алтын отшатнулся, с виноватым лицом тихонько проговорил:
— Пора, Дарья. Надо бы выезжать.
Девчонка кивнула, легко поднялась, огляделась. Осёдланные кони дожидались рядом, Извек сидел у потухшего костра. Рядом с ним, на листах орешника дожидались несколько лепёшек и наполненная плошка.
