что-нибудь лишнее. Зато в Паолу Филипп вцепился буквально мертвой хваткой и не отпускал от себя ни на секунду. За все это время она лишь однажды ночью появилась в моей комнате, но то, что произошло между нами… Один мой знакомый определял такую форму отношений емким словом — «перепихнулись». Ей просто было не до меня.
Как я и предполагал, Паола согласилась на все условия, выдвинутые отцом. Это произошло в первый же день, и с того момента они сутками занимались тем, что приводили в божеский вид остатки финансовой корпорации Бономи. Я почти ничего не понимал из их объяснений, но суть сводилась к следующему: Паоле возвращались контрольные пакеты акций в тех случаях, когда это можно было сделать официально. Такие передачи оформлялась как кредиты, получаемые лично Паолой Бономи от различных фирм, представлявших интересы отца. Через агентов влияния параллельно готовилась почва для сложных случаев, когда необходимо было менять баланс сил в уже сложившейся ситуации. В частности, были подобраны кандидатуры нескольких человек, которых следовало расставить по ключевым постам, в том числе — новый Председатель Banca Lombarda. Переговоры велись сразу по всем направлениям, Филипп по своим каналам добивался полной реабилитации синьорины Бономи в глазах властей, а сама Паола в бешеном темпе проводила вербовку новых союзников. Теперь это перестало быть проблемой, никто уже не пытался уклониться от разговора. Узнав о той поддержке, которую известная и влиятельная финансовая группа Дюпре оказывала синьорине Бономи, очень многие склонялись на ее сторону без боя. Единственным темным пятном являлись те банки и компании, в которых уже сидели ставленники Кольбиани. Но это уже целиком относилось к компетенции Рихо Эвера. Когда я поинтересовался его точкой зрения на этот счет, он ответил честно, и без обиняков:
— Андре, я уже месяц здесь. Понимаешь? Месяц. У меня есть планы на все случаи жизни, я могу устранить Бономи, Липке, Кольбиани… Папу Римского, если понадобится У меня нет приказа. Как только там, наверху, решат — кого именно я должен ликвидировать, я тут же начну. Ясно?
Что уж тут неясного… В общем, я оказался совершенно не у дел. В отличие от Паолы лично меня содержали в этом доме на положении пусть и почетного, но тем не менее пленника. В этом я убедился, когда два дня назад из чистого озорства попробовал выйти на улицу. Стоило мне только приблизиться к воротам, как навстречу вышел предупредительный охранник, вооруженный новейшим «Р-90» бельгийского производства. Дверь, из которой он появился, оставалась полуоткрытой, и наверняка это было сделано намеренно. Во всяком случае, я без труда заметил остававшихся в комнате «церберов». И должным образом оценил их состояние. Ребятки пребывали в готовности «номер раз» и наблюдали за мной во все глаза, не выпуская из рук оружия.
— Добрый день, месье Дюпре, — вежливо приветствовал меня охранник. — Чем я могу вам помочь?
— Откройте дверь, — распорядился я.
— Это невозможно, — твердо ответил он. — Приказ месье Эвера.
Задумчиво оглядев шедевр фортификации, который заменял здесь ворота, я сразу решил ограничиться устным воздействием. Бронированная сталь, кодовый замок, камеры слежения — возможно, танк и смог бы тут что-нибудь сделать, только где его взять? Кроме того, это, как-никак, фамильная собственность, зачем же портить?
— Вы хотите сказать, что месье Эвер запретил
— Да, — коротко ответил мой собеседник, ничуть не смутившись. Продолжая внимательно за мной наблюдать, он левой рукой включил портативную рацию, и быстро произнес: — Пост «X». Сложности с номером вторым.
Выключив ее, он отступил на пару шагов и замер, не сводя с меня настороженных глаз. Я еще не сталкивался с «Р-90», но в том, что эта штука способна быстро и качественно сделать из меня решето, сомневаться не приходилось.
Рихо появился через несколько минут. Быстро миновав двор, он приблизился к нам и повелительным жестом отослал охранника.
— Пойдем, прогуляемся? — предложил он, кивнув в сторону аккуратного внутреннего дворика.
— А почему не туда? — Я в свою очередь кивнул на ворота. — Я хочу в город.
— Извини, Андре. — Он пожал плечами. — У меня приказ. Никто не покинет дома до особого распоряжения.
— Почему?
— Потому что, — отрезал он. — Я выполняю приказы. А отдает их другой человек. Ты об этом прекрасно знаешь.
— А если я все же попытаюсь уйти? — спросил я с усмешкой.
Он быстро шагнул назад и замер, холодно глядя на меня.
— Тогда я прострелю тебе ногу, и пока она не заживет, буду добросовестно кормить Твое Величество из ложечки и рассказывать тебе эстонские народные сказки.
И я ни на секунду не усомнился в том, что именно так все и случится. Рихо стоял метрах в пяти от меня, пиджак на нем был расстегнут, а выхватить пистолет и нажать на курок… Я знал, что он это сделает. А он знал, что я это знаю.
— Я пошутил, Рихо, — примирительно сказал я. И он облегченно расслабился.
— Слушай, а кто такой — номер первый? — поинтересовался я, уже когда мы шли от ворот мимо небольшого розария, разбитого посреди двора. В самом деле: если я — второй, то кто тогда — первый? Рихо удивленно посмотрел на меня, и сказал как нечто само собой разумеющееся:
— Босс. По коду охраны номер первый — это босс.
То есть — отец. Понятненько… Определив, таким образом, положение вещей, я с тех пор больше не предпринимал никаких провокационных действий, справедливо рассудив, что лежать с простреленной ногой в постели гораздо скучнее, чем все остальное. Тем более что остального оказалось вполне достаточно: все тридцать три прелести цивилизации, плюс большой спортивный зал, целиком отданный в мое распоряжение. Хочешь — физкультурой занимайся, хочешь — пьянствуй с утра до вечера, благо Рихо всегда готов был составить мне компанию. На него алкоголь, по-моему, вообще не действовал. Но из активной жизни «номер первый» вычеркнул меня однозначно и бесповоротно.
Отказавшись от «рюмашки» и с трудом избавившись от Рихо Арвовича, окончательно ошалевшего от безделья, после тренировки я надолго забрался под душ. А потом решил нанести визит Давиду. Странно, но за это время они с Дашей успели сойтись довольно близко и проводили вместе почти целые дни. За Давидом наблюдало двое врачей, входивших в «ограниченный контингент» этого дома, но несмотря на это ему с каждым днем становилось все хуже и хуже. Сначала я заподозрил неладное, но сам Давид быстро объяснил мне, что травить его сейчас никому не выгодно. Скорее наоборот: пока еще он нужен живым, договор отца со Стрекаловым был заключен именно на таких условиях. Просто болезнь прогрессировала сама по себе, и ни о каком улучшении здоровья уже не было и речи. Эта дорога вела в одну сторону, и дальше могло быть только хуже. Он мало ходил, почти не покидал своей комнаты и подолгу просиживал в кресле у окна, выходившего в зеленый внутренний дворик. При этом Давид продолжал с удовольствием курить свою трубку и никогда не отказывался от порции джина. Без тоника и льда. «В моем положении нет ничего более бессмысленного, чем забота о своем здоровье…» — говорил он.
И Давид, и Даша заметно сторонились меня, и я понимал, почему. Со мной все было ясно — могучий папа наконец-то отловил своего блудного сына и держит его в золотой клетке, пытаясь решить — что же делать с этаким сокровищем дальше? Их положение было гораздо менее понятным и приятным. Давид пребывал на грани между заложником и смертником, в зависимости от того, как договорятся ребята с Олимпа, а Даша… О ней я по-прежнему ничего не знал. У меня не было ни малейших сомнений в том, что эта девушка не имеет отношения к российским спецслужбам. Но при этом она крепко держалась в самом центре этого «гордиева узла» и отчего-то была очень нужна моему отцу… Рихо упорно отказывался говорить на эту тему, Филипп сразу заявил, что подобные проблемы лежат вне его компетенции, а больше и спрашивать-то было не у кого. Кроме самой девушки. Я так и поступил: отловив ее в комнате Давида, прямо и недвусмысленно поинтересовался — что все это значит? А в ответ — тишина… Даша молчала, как крымская партизанка на допросе. Кончилось все тем, что, заплакав, она убежала в свою комнату и с тех пор
