царь Алалу, могучий и грозный, как скала. Однако придворный виночерпий, храбрец Ану, вступил с ним в бой, принудил к бегству и занял его трон. С тех пор он звался Повелителем Богов, его царством было пространство, символом – звезда. А обитал он вместе с супругой, красавицей Анту, своими слугами, приближенными и челядью в Заоблачном Дворце, ворота коего охраняли Бог Древа Истины и Бог Древа Жизни. И было у добродетельнейшего Ану два сына, статью похожих на отца. Старшего, перворожденного, звали Энлиль, он был принцем на небе, правителем на земле. Голос его был слышен далеко, решения не подлежали сомнению, он провозглашал судьбы всех, боги простирались перед ним. Причем Энлиль был не только главой богов, но и Верховным правителем Шумера. Его боялись, почитали, уважали и любили:
Бог Неба и Земли, Первенец Ану, Распределитель Царских Санов, Глава Совета Богов, Отец Богов, Даровавший Земледелие, Владыка воздуха – вот некоторые из эпитетов, которыми люди, «черные головы» по-шумерски, награждали Энлиля.
Вторым сыном великого Ану был бог Энки, властелин Апсу[43], повелитель Соленых Вод. Являясь господином океанов и морей, он научил шумеров строить суда, наполнил реку Тигр «животворной» водой, очистил болота, насадил тростников и сделал ее обиталищем зверей, птиц и рыб. Однако внимание Энки не ограничивалось водной стихией. Именно он был тем, кто «направил плуг с воловьей парой, открыл священные борозды, построил стойло, воздвиг овчарни». Кроме того, ему приписывался приоритет в изготовлении на земле самых первых кирпичей, строительстве жилищ, городов, в металлургии, ремеслах. Он был богом, породившим цивилизацию, благодетелем человечества, величайшим альтруистом и защитником людей перед советом богов. Мудрость его была безгранична, дела достойны восхищения.
Еще у совершеннейшего Ану была дочь Нинхурсаг, столь замечательная внешне, что «ее вид принуждал пенисы мужчин постоянно смачиваться семенем». Однако это было не главным ее достоинством – она помимо всего прочего владела искусством врачевания, за что ее прозвали Нинти, то есть дева, дающая жизнь. Ее символом был резак, использовавшийся в древние времена акушерками для перерезания пуповины.
Вместе со знатными небожителями на землю прибыли и рядовые боги – ануннаки, главной целью которых было строительство, углубление каналов, а также добыча кубаббары [44] и куги[45]. Денно и нощно трудились они в сердце гор Гибкурае, в месте сияющих сил Арали, под землей:
Все это кончилось нехорошо – массовыми неповиновениями, бунтом, чуть ли не революционной ситуацией. Однако до диктатуры божественного пролетариата дело не дошло, было единогласно решено создать «лулу» – примитивного рабочего:
Нинхурсаг, четко чувствуя момент, ответила положительно, приготовила все необходимое и приступила к работе. Наконец раздался ее торжествующий крик:
Ануннаки с радостью восприняли это известие. Они подбегали к Великой богине и целовали ей ноги.
И долго еще Бродов внимал событиям минувших дней, пил обжигающе горячий чай и предавался удивлению – что у богов, что у людей, все одно и то же: ложь, злоба, зависть, ненависть, война. Ну да, а как иначе-то? Ведь по образу же, по подобию…
А потом наступило утро, сумрачное, ненастное. Зоя, желтая, как лимон, скорбно стонала в ванной, судорожно плескала струями, была нехороша. Бродов по-отечески кивал, нейтрально улыбался, готовил крепчайший кофе, весь вид его как бы говорил, что только идиоты мешают «Уокера» с «Советским» шампанским. И идиотки. Наконец с грехом пополам собрались, печально, с божьей помощью, пошли. В лифт, затем мимо сонной консьержки, из подъезда, на мороз. Вокруг все было белым-бело, зимушка-зима банковала, на месте бродовского «хаммера» стоял большой сугроб.
– Да, снега России, – усмехнулся Бродов, дистанционно пустил мотор и, подмигнув зеленой Зое Викторовне, принялся сражаться со стихией. Скоро человек победил, страдалица устроилась в салоне, и джип, впечатывая колеса в снег, напористо рванулся с места. Ехать было недалеко, от силы два квартала, – Зоя ковала проклятый металл поблизости от дома.
– Чао, дорогой, – шепнула она, чмокнула Бродова в щеку и, полузакрыв глаза, точно сомнабула, с трудом вылезла из машины.
– Чао, – сказал ей в спину Бродов, мрачно покачал головой и с неожиданным облегчением подумал: «Гудбай, май лав, гудбай». Юзом развернулся на месте, поймал позабористее радиоволну, сделал погромче музыку и бодро покатился на службу. Эх ма, нам песня строить и жить помогает.
Фирма Бродова размещалась в приземистом двухэтажном доме. Размещалась с размахом – огороженная территория, тяжеленный шлагбаум, телевизионные камеры, вооруженная охрана. Муха не пролетит, мышь не пробежит, враг не пройдет.
– Вижу, дозорный на вышке не спит. – Бродов заехал на парковочную площадку, вякнул сигнализацией «хаммера» и, по-хозяйски взглянув по сторонам, остался доволен. – Так, ажур. Гранату отняли, послали домой.
Он весело кивнул караульному в будке, поднялся на высокое крыльцо и открыл массивную дверь с литыми ручками. Над ней красовался барельеф, изображающий ската, шипы на его хвосте торчали словно копья. Внутри все было устроено на славу – ничего лишнего, надуманного, мешающего функциональности. Просторная дежурная часть, удобная комната резерва, блокируемый с пульта ружпарк, спортзал на пару дюжин персон с мишенями, манекенами и тренажерами. Порядок был ну прямо-таки гвардейский, аки в войсках, не хватало только красного знамени, часового при нем и веселеньких изречений на стенах типа: «Воин, запомни командиров наказ – бди днем и ночью, не закрывай чутких глаз».
– Здравия желаю, Данила Глебович, – вытянулся при виде Бродова дежурный, бывший морпех. – Докладываю: без происшествий.
С ним синхронно встали помдеж и командир резерва:
– Здравия желаем. С прибытием.
Не в силу субординации вскочили – в знак уважения. В коллективе Бродова любили, он был заботлив, рассудителен и не жаден. А потом, все знали, что во главе действительно стоит достойный, самый сильный, самый ловкий, самый опасный. И он действительно имеет право на больший кусок. Так что завидовать такому грех.
– Здравствуйте, товарищи, – улыбнулся Бродов, крепко поручкался с народом и побежал по лестнице к себе на второй этаж. В куцый, заканчивающийся капитальной стенкой каменный аппендикс коридора. По левой стороне – его владения, по правой – берлога Рыжего, на входе за компьютером, как всегда в мини- юбке, ученая секретарша Екатерина. В самом деле ученая – симферопольскую школу ГРУ в свое время заканчивала. Умнейшая бабища, незаменимый кадр, а вот по женской части ноль, совершенно без изюминки. Ну кто же с такими ляжками надевает мини-юбку. Нога как у атлета, сплошная мускулатура. Э, да никак она сегодня в штанах. Ну, видимо, большой медведь в лесу издох. Тот самый, аморальный, который спит в берлоге с лисичкой-сестричкой.
– Гутен морген, Данила Глебович, – оторвала секретарша взгляд от монитора. – Чаю? Кофе? Бутерброд? Или поосновательней чего?
Все правильно, какая может быть война на голодный-то желудок.
