ласково, по-отечески кивнул. – И надеюсь, теперь ты перестанешь спать с Нинти?
Весь его вид как бы говорил – эх, малые детки, малые бедки.
– А что, разве я один? – оскорбился Энлиль. – А потом, она все-таки врач, специалист. С ней никаких проблем…
– Дурак. Энки трахает ее не просто так, – с вескостью заметил Ан. – Его ребенок от нее будет иметь больше прав, чем твой от кого-либо. Не забывай, она его сестра.
– Ну конечно же, отец. Вы, как всегда, правы, – согласился Энлиль. – Вот моя мать, к примеру, вам приходится сестрой, и я являюсь вашим законным преемником…
В это время раздался стук, дверь с осторожностью открыли, и в щелку протиснулся Паштет, шнырь на побегушках.
– Утес, Шамаш впал в распятье[63], в башне торчит. Там какие-то непонятки, в натуре.
– Ну все, иди готовься к таинству, – глянул на Энлиля Ан, выругался про себя, не забыл про бластер и двинулся на Центральный пост. – Паштет, за мной.
Центральный пост – это громко сказано. Маломощная ГЭВН, плохонький радар, примитивное переговорное устройство. А большего и не надо, чтобы делать ченч радания на протоплазму.
– Утес, ты глянь. – Шамаш при виде Ана встал и указал на метку на экране локатора. – Какие мысли?
– Они там что, охренели? – отреагировал Ан. – Вчера ведь прилетали…
– Да нет, утес, это не Смотрители, – насторожился Шамаш и лихо заелозил пальцами по клавишам. – Так, так, так. А, вот, есть контакт. Ни фига себе. Это же круизный суперлайнер класса два нуля. Шестнадцать палуб, три бассейна, два зимних сада, одно мудбольное поле и гиперпространственный двигатель. А еще полторы тысячи богатеньких, зажравшихся, откормленных бездельников. Э, такую мать, разрази меня гром, да ведь они летят прямо сюда, на наши сигнальные маяки! Ну, утес, жопу даю, сейчас будет что-то интересное.
Как бы в подтверждение его слов пол под их ногами завибрировал, раздался непередаваемый рев, и купол Нибирской колонии вздрогнул. А откуда-то из космоса, застилая свет звезд, уже стремительно надвигалась тень. Исполинская, неправдоподобная, напоминающая формой утюг. Казалось, что еще мгновение, еще чуть-чуть, и утюг этот разгладит Нибиру. Однако ничего – движение замедлилось, зашатались скалы, рев, сделавшись тоном ниже, достиг запредела, и тень превратилась на глазах в махину межгалактического звездолета. Настолько завораживающе огромного, что просто не верилось, что это творение рук ануннакских.
– Мать моя, они же идут на ручном управлении! На фотонной тяге! – глянул на приборы Шамаш. – У них не пашет бортовая ГЭВН. Ну, блин, и рулила. Выше среднего.
Звездолет тем временем плавно снизился, испоганил все окрестные ландшафты и, не выпуская стационарного шасси, опустился на силовую пси-подушку. Не зажигая опознавательных огней, без позывных, без разрешения, наплевав на все порядки. Гм, странно.
– Эй, борт блядовоза, – не выдержал Шамаш, – вы бы хоть обозвались, ребята, не борзели бы, суки, в корягу.
Автоматика звездолета мгновенно рассчитала волну, и в переговорном устройстве раздалось:
– Эй, там, на зоне, гляньте в перископ. И прикиньте хрен к носу. Как следует.
Ан с Шамашем глянули и оптимизмом не прониклись – протонная антиметеоритная пушка звездолета нацелила свое жерло точно на купол. Жахнет – и мокрого места не останется. Впрочем, сухого тоже.
– Лады, банкуйте, сволочи, – сразу отозвался Ан. – И хрена ли вам лососячьего надо?
Голова его лихорадочно работала – экипаж межгалактического лайнера, базарящий на фене. Это что-то новенькое. Не говоря уже о том, что лайнер этот утюжит силовое поле здесь, на Нибиру. В запретном коридоре пространства у строгой зоны, проклятой богами. М-да. Действительно, и хрена ли лососячьего здесь ему надо?
– Рот закрой, дятел, вафли не летают. – Голос в переговорнике сделался суров. – У вас там есть зэка один, ануннак нормальный, с погонялой Шамаш. Чалит по сто сорок восьмой за угон. С ним поговорить надо, даю на все вошканье десять минут. Всосал? Или разжевать?
– Частокол[64] побереги, он тебе для пожрать пригодится, – усмехнулся Ан, глянул на часы, выругался, вырубил связь и повернулся к Шамашу: – Ну что, блин, скажешь?
– Жопой чую, это кто-то свой. – Тот наморщил лоб, задумался, ударил кулачищем о ладонь. – Это же была моя идея фикс – взять на гоп-стоп суперлайнер. Глушануть дремо-газом терпил, вырезать к едрене маме экипаж, а затем сделать финт ушами – зарулить в запретную зону, куда менты не сунутся. Ну а уж потом махнуть куда-нибудь подальше, в метагалактике, чай, места хватит. Лохов – чечикам в рабство и на органы, скважин – тачикам[65] в гаремы и для блуда. Да с такой посудиной можно таких дел натворить! И все же какая это падла вызывает меня на линию? Ну, сука, бля, в натуре кто-то свой!
В рубку между тем стали подтягиваться массы – верченые, крученые, блатные, не верящие ни в бога, ни в черта. Все в глянцево сияющих зэкобутсах, в робах без нашивок, в красных головных платках, с тщанием повязанных. Естественно, по уркаганской моде, с двумя огромными, напоминающими рога узлами.
– Далан на тайман, утес. По какому случаю кипеш? А это еще что за дирижопель? И в какую же сторону он едет?
Держались они с Аном на редкость уважительно – всем им было обещано изничтожение гена. Того самого, зловредного, отвечающего за процесс старения.
– А ну-ка ша. – Ан вытащил часы, немного подождал и повернулся к Шамашу: – Давай, брат, время.
– Сделаем.
Тот сел за пульт, изладил связь и криво улыбнулся в эфир:
– Эй там, на блядовозе. Шамаш на линии. Слухаю.
– Сейчас будем посмотреть, какой ты там Шамаш, – сухо раздалось в переговорнике. – Сколько движителей на «дзете пятой»?
– Семь.
– А на пассажирской «би второй»?
– Девять, бля.
– И какого типа?
– Три мезонных, два фотонных и четыре гелевых. Экий же ты душный, братан.
– Ладно, ботало придержи. Скажи лучше, на какой посудине сгорел? Последний раз.
– На грузопассажире «эр восьмом». Ты, редиска, морковка, Навуходоносор, петух фармарский, долго еще будешь мне душу мотать? Сам давай обзовись, кликуху назови.
– Не гони волну, Шамаш, и не возбухай, – сказали в переговорнике. – Давай натягивай «гандон» и двигай к нам на борт. Через левый кормовой штормолюк. Даю пятнадцать минут. Подумай о корешах. Изжаритесь все…
– Значит, говоришь, подумать о корешах? – Шамаш оценивающе прищурился на Ана, показывающего пальцем себе на грудь, коротко кивнул и усмехнулся в пространство. – Лады, подумал. Одному мне переться не с руки, мы придем вдвоем. Кто вас знает, может, вы все там педерасты?..
– Лады, запрессовали, – отозвались на борту. – Двигай прямо на ЦП[66] , дорожку-то найдешь?
– Жену свою поучи щи варить, – посоветовал Шамаш, отключился и с энтузиазмом выругался. – Это, блин, кто-то свой. Жопой чую, кто-то свой. Ну, сука, бля, ну, падла.
Ан был куда менее эмоционален.
– Эй, братва, – рявкнул он, – вселенский шухер! Уводите баб и короедов вниз, на нижний ярус, с концами задраивайте люки. Эти пидорасы залетные, – он махнул рукой в сторону звездолета, – могут запросто снести купол к чертовой матери. А так вы все же продержитесь до подхода Смотрителей. Сейчас мы с Шамашем отчалим на разборку, и кто-то должен остаться у пульта, чтобы держать с нами прямую связь. Врубаюсь, братцы, что это стремно, но иначе вилы, кранты, хана. Ну, кто на мины, кореша?
