Восемь лет тому назад Тот поставил опыт на самом себе – лично оплодотворил яйцеклетку обезьяны, поместил ее в матку своей второй жены и через девять месяцев мастерски принял новорожденного. Это был здоровый, качественно выношенный мальчик, назвали его местным именем Зиусудра. Сейчас, еще будучи малолеткой, он умел читать, писать, вести учет и развивался прямо-таки на глазах. Куда ты денешься – пошел в папу.
– Спасибо, учитель, мужает. Скоро у него уже половое созревание, – мило отшутился Тот, с юмором кивнул и, вытащив свой неизменный вычислитель, разом отвернул от темы: – Кстати, учитель, к вопросу размножения. Я вот тут прикинул кое-что в первом приближении, не угодно ли взглянуть?
– К вопросу размножения? – Ан трудно оторвал глаза от действа у бассейна, тяжело вздохнул. – Ну, давай, давай. О размножении-то.
Собственно, речь шла о популяции черноголовых. Они плодились и размножались со страшной силой, заселили уже все Междуречье, и требовалось немедленно и энергично расширить их ареал обитания. Естественно, дабы совместить приятное с полезным, в экономически целесообразные регионы – туда, где можно разводить карпа Ре, выращивать ханумак и добывать кубабарру. На примете пока что было два подходящих места – устья мощных полноводных рек, названных условно Нилом и Индом. Как их заселять, каким макаром? Вот задача так задача.
– Ага, значит, так? Этак? В таком вот разрезе? – с ходу ухватил сущность Ан, подумал, поцокал, одобрительно кивнул. – А новый космопорт построим вот здесь. И посадочный коридор пройдет вот так. Ну, лады, ажур. Молоток. Давай, углубляй тему, делай второе приближение. И не затягивай давай, видишь, что творится. – И он махнул рукой в сторону бассейна, где, впрочем, блудодейство уже пошло на убыль – жрицы, вдосталь вкусив божественного семени, пребывали в прострации, сами боги полоскались в водичке, один лишь Исимуд все никак не унимался, охаживал партнершу и так, и этак, и сяк. Вот ведь верно говорят, мал золотник, да долго. Наконец угомонился и он, общение на гормональном уровне приказало долго жить, и братва степенно потянулась к столу:
– Ну, бля, в натуре целки. Ну, бля, вдарили по рубцу!..
– Иди, милая, иди. Ты теперь с божественной начинкой, – потрепал Исимуд жрицу по бедру, хмыкнул сыто, подтянул штаны и, вернувшись вразвалочку на место, принялся делиться впечатлениями. – Да, генерал, здорово здесь у вас. Конечно, не так здорово, как в подземном бардаке на Дзете Циркуле, но тем не менее очень даже, очень. И колорит этот… Бодрит…
Так, за разговорами, ханумаком и икрой карпа Ре незаметно пролетело время. Солнце стало подаваться к горизонту, жар его лучей ослаб, близился вечер.
– Так, пора. – Шамаш глянул на хронометр, затем на Мочегона, тот властно зыркнул на братву: – А ну- ка, урки, ша.
И тут же случилась преудивительная метаморфоза. Бандиты разом подобрались, отбросили мат и резко превратились в небожителей среднего командного звена. Так, чинно, мирно, степенно, не спеша, они и спустились с небес на землю. Впереди Ан с охраной, за ними Шамаш с Тотом, следом Мочегон с Красноглазом, в арьергарде ануннаки попроще. Замыкал процессию Исимуд, сытый, пьяный, утешенный всем человеческим, гуляющий сам по себе, словно альдебаранский муркот.
А внизу сиятельнейшего и блистательнейшего Ана с сопровождающими его богами уже ждали – иерархи культа, жреческая гвардия, почетный эскорт и ликующая, чудом сдерживаемая вооруженным стражниками толпа. Как же, как же, вот Он, Царь, Владыка, Прародитель, Отец черноголовых. Еще Ана дожидалась Анту, старшая, нелюбимая, но официальная супруга, – сидела под балдахином, у служителей на плечах, глазела на толпу и сладчайше улыбалась.
«Климакс у нее начинается, что ли?» – горестно подумал Ан, однако ничего, уселся рядом, сделал ручкой массам и властно, так, что иерархи вздрогнули, велел:
– Вперед.
Путь его лежал по улице Богов, вдоль священной набережной к чистейшему чертогу, сияющему подобно меди, чертогу, чьи величественные стены задевали облака, – Храму Ану, называемому еще Домом Ана. Неиссякаемо было восхищение людское сей обителью, удивление – нескончаемо. А дальше была парадная, строго регламентированная долгомотина пира. Начиналась она, как всегда, во внутреннем дворе храма, с посиделок: Ан и Анту восседали на тронах, а вокруг строго по ранжиру занимали места подчиненные. Вот с изящным кивком пожаловал Энлиль – шикарный, самодовольный, с давно не битой мордой. Вот с намеком на поклон нарисовался Энки, угрюмый, недовольный, упивающийся своей непонятостью. Вот разноцветной бабочкой-однодневкой впорхнула Нинти, ее бедра, груди, ягодицы, спина находились в перманентном движении. Вот явился, твердо ступая, Шамаш, за ним Нинурта, следом Тот…
– Слушай меня внимательно, ты, сучий потрох, – с ходу начал разговоры Ан, выругался матом и посмотрел на Энлиля. – Не вытянешь месячный план – расквашу бубен. Вдрызг. Ты, надеюсь, не забыл, как работает эта штука? – И он с ухмылочкой показал свой жилистый правый кулак. – Ну? Или напомнить?
– Не надо, отец, не надо. И вообще я здесь ни при чем, – дернулся в кресле Энлиль. – У нас тут отвлекающий фактор. Мешающий работам. Касающийся Наннара[234] и Гибила. Очень отвлекающе касающийся…
– Что, опять? Подрались? – разъярился Ан. – И Гибил накостылял Наннару? Так, что тот лежит? Ну, такую мать! – Он гневно зарычал, сурово сдвинул брови и мартовским муркотом воззрился на Энки: – Почему разрешаешь сыну бить своих? Где превышение плана по куги? Почему, блин, такую мать, развел на шахте бардак? Или ты забыл, как действует вот эта штука? – И он продемонстрировал левый кулак, такой же жилистый и крепкий, как и правый. – Ну?
– Что вы, что вы, отец, помню прекрасно. – Энки побледнел. – Ваши указания будут немедленно учтены со всей решительностью, в наиполнейшем объеме. И в плане сына, и касательно плана. Ошибки устраним, недоработки искореним. Под самый корень…
– То-то у меня, – буркнул Ан. – А не искоренишь, сам останешься без корня. Ну а ты, дочь? – Он перевел взгляд на Нинти. – Надеюсь, не забыла про ржавые теллуриевые щипцы не для колки орехов? Которые тебе все же, видимо, придется испытать на своем клиторе. Медленно, прилюдно и печально. Заливаясь слезами, кровью, скорбью и мочой. А? Что, не хочешь? Тогда ответь мне, почему карп Ре пошел такой мелкий? Ханумак дерьмо, а тринопля по вкусу напоминает солому? Что, глистом болеет? Жучок поел? Эрозия, выветривание плюс засоленность почв? А мне насрать. Не вытянешь в полной мере задание по икре, я из тебя лично все твои внутренности выдавлю. Всю твою икру с молоками, такую мать! Ясно? Ну вот и хорошо. Я всегда подозревал, что ты смышленая девочка.
Так вот они и общались на самом верхнем уровне, а во дворце тем временем шла полным ходом подготовка к пиру. Пока накрывался стол для вечерней трапезы, состоящий из напитков и возбуждающих аппетит яств, жрец-астроном всходил на верхнюю ступень божественного храма, дабы взглянуть на звезды. Ему надлежало наблюдать в определенной области неба восход планеты, именуемой Великим Небесным Ану, после чего следовало начинать произнесение стихов, посвященных «Тебе, в сиянии ослепительного блеска, небесная планета Владыки Ану» и «Восставшему лику Создателя», опять-таки божественного Ана. А в это время особый жрец, избранный из тысяч благодаря личным статям, «помазывал смешением доброго вина и масла» двери спальни, где предстояло провести ночь Ану с Анту. Видимо, чтобы петли не скрипели. Ложе, понятное дело, точно скрипеть не будет.
И вот свершилось. Когда по появлении планеты жрец принялся читать стихи, Ан с Анту омыли руки водой из золотого сосуда, побрызгали на окружающих, и началась первая часть пира. Приступили к закускам. Затем все остальные боги омыли руки, побрызгали, в свою очередь, на окружающих, и началось второе действие. Подали горячее. Завершали пир сладкое «ритуальное» полоскание рта и гимн «Планета Ану – Небесный Герой» в дружном исполнении адептов. Вот так, повеселились, блин. Ни тринопли, ни ханумака, ни запечатанных, на все готовых жриц. Только углеводы, белки, музыка, как серпом по яйцам, да тупо улыбающаяся, еще из подполковничьего прошлого, супруга. Внешне мало чем отличная от здешних обезьян. М-да…
А в палате между тем зажгли факелы, с новой силой затянули гимн, истово, так что стены задрожали, заиграли на шушан-удурах.
выкрикнул громоподобно, в экстазе иерофант, коллеги его по искусству подхватили, и в окружении жрецов, певцов и слуг божественная чета удалилась на покой. В то самое
