В сочетании со строгим костюмом и подбитой скулой это выглядело не очень-то изящно, однако научная сотрудница расхохоталась и предложила чаю. очень многообещающе — с пряниками. Минут через пятнадцать, в самый разгар чаепития, заглянул обеспокоенный судьбою питомца доктор Старосельский увидел, что молодые люди подружились, успокоился, пожелал им счастливо оставаться и откланялся…
А уже через неделю Юра знал про шаманов почти все. Как выяснилось, стать нойдой мог любой саам в расцвете духовных и телесных сил, при этом считалось чрезвычайно важным, чтобы зубы у него были в порядке. Предполагалось, что кандидат мог часами стоять босиком в снегу и без ущерба для здоровья лизать раскаленное железо. Общаясь с духами, он должен был свободно ориентироваться в пространстве с завязанными глазами, искать и находить пропавшие предметы и людей, лечить болезни и убивать врагов на расстоянии. Сильному нойде, такому, как легендарные Ломп-соло, Сырнец и Акмели Антериус, полагалось иметь свой сеид и кормить его кровью с жиром, а в случае надобности, развязывая один за другим три волшебных узла, вызывать появление вначале умеренного, затем сильного ветра и, наконец, урагана с громом и молниями «от одного края неба до другого».
Однако наряду с шаманством Титова занимал еще один вопрос. За прошедшую неделю ему открылось, что Наталья Павловна разведена, грудь ее высока, ноги стройны, но сам он впечатления на нее пока не произвел. Ну что ж, в научных сферах бывает и так — не всякая проблема решается с наскока. Помня основной закон сопротивления: была бы сила, а момент найдется, Юра особо не переживал. Никуда научная сотрудница от него не денется. Все бабы дуры, а красивые — в особенности.
Утром на тропе к сортиру Сарычев повстречался с супругой. Ольга Николаевна только что вышла из душа. Главную прелесть ее едва прикрывали черные, в красных рюшах, трусики, грудь была открыта, розовые соски дерзко торчали в стороны. Пахло от нее обворожительно.
— Саша, давай поговорим. — Она глядела куда-то мимо Сарычева, голос ее звучал бесстрастно.
— Давай, — ответил майор, примерно уже представляя, о чем пойдет речь.
— Саша, нам нужно некоторое время пожить врозь, так больше продолжаться не может, — без всякого выражения заученно сказала супруга. — Я заберу кое-что из мебели.
— Забирай, — Сарычев кивнул и пошел в ванную. Ему пора было ехать на кладбище.
Уход жены его совершенно не тронул. Получилось, как с больным зубом, — выдрал и забыл.
«Да, правы буддисты, этот мир полон страданий», — согласился майор с принцем Гаутамой и всю оставшуюся дорогу до кладбища ехал без всяких мыслей, на автомате.
На погосте было холодно. С ясного, кристально-голубого неба непонятно откуда падали редкие снежинки, а зимнее низкое солнце казалось остывшим оранжево-красным блином. Народу было не много, в основном все свои, милицейские. Майор и раньше знал, что Самойлов детдомовский, но только сейчас понял, как страшно быть одиноким, — проводить капитана в последний путь пришли только квартирная хозяйка, сдававшая ему комнатуху, да смазливая какая-то девица, не жена, не подруга, а так, одна из многих.
Могилу вырыли недавно. Ее еще не присыпало снежком, и по краям были заметны следы ковша. Копала «Беларусь». Сарычев уже не первый раз хоронил сослуживцев и примерно представлял дальнейшее. Коротко, чтобы не застудить горло, генерал толканет речь, соратники поклянутся вечно помнить и при случае отомстить за хорошего парня капитана Самойлова, да только Пете от этого легче не будет. Вон он лежит, одетый в милицейскую «парадку», и снежинки не тают на его веснушчатом курносом носу. Сарычев вдруг ощутил, что предметы вокруг становятся какими-то нечеткими, бесформенными и видятся как бы сквозь пелену — в этом, конечно, был виноват резкий, порывистый ветер! Он часто-часто заморгал, сглотнул что-то тягуче-горькое, застрявшее комом в горле и, резко вздохнув, обрел контроль над взвинченными нервами. Не баба — боевой офицер…
Наконец гроб опустили, присыпали и, разогнав напоследок выстрелами окрестных галок, стали расходиться. На поминки Сарычев не пошел. По пути в «управу» он прикупил литровую бутыль не нашей, со зловещим названием «Черная смерть» водки, кое-чего на закусь и, запершись в кабинете, с ходу принял на грудь стакан. Водяра была неплохая, не паленая, однако майора никаким образом не взяло. Пожевав колбасы, он решил больше не пить — надо было еще выяснить насчет ответа на запрос воякам. Как ни странно, ответ уже был. «РБГ 48» оказался психогенным отравляющим веществом, мгновенно вызывающим стойкие, необратимые изменения в психике. Достаточно всего одной стомиллионной доли грамма, чтобы человек стал заторможенным, подавленным, охваченным апатией и безотчетным страхом, скотом. И никакой противогаз не поможет.
«Тьфу ты, пакость какая». — Майор совсем уж было решился налить себе еще, когда внезапно ожил телефон внутренней связи. Звонил почти-генерал.
— Александр Степанович? Хорошо, что ты уже здесь, третий раз звоню. — В голосе его, обычно невозмутимом, сквозило беспокойство. — Зайди.
«Нашел время, гад». — Спрятав водку в сейф, майор отрезал ломоть колбасы и, жуя на ходу, неспешно двинулся длинным прямым коридором.
— Ну что, похоронили? — Почти-генерал казался несколько рассеянным.
— Присыпали. — Сарычев смотрел настороженно, со злостью в душе — сам-то ты где, сволочь, был?
— Дело твое «федералы» забирают, — без всякого перехода сообщил начальник. —Документы для передачи подготовь.
Заметив крайнее неудовольствие на физиономии майора, он разложил веером на столе пачку фотографий.
— Взгляни.
Фотобумага была еще влажная — снимки только что отпечатали. Все трое клиентов, взятых накануне на «фабрике», были мертвы. Они лежали, скорчившись, каждый в своем персональном «сейфе» — одиночной камере изолятора временного содержания, и на их перекошенных лицах застыло выражение крайнего ужаса.
— Причина смерти известна? — Майор оторвал взгляд от снимков.
— Результатов вскрытия пока еще нет, — нехотя отозвался почти-генерал, — а органолептикой не взять, на телах какие-либо следы отсутствуют. Ты голову особо-то не ломай, и так забот хватает. Твое дело пока — документы «федералам» передать. Понял меня?
— Сделаем, — пообещал Сарычев, плюнул на все и поехал домой.
Опять откуда-то наползли тучи, засыпая город опротивевшим снегом, машины еле тащились по занесенным мостовым. Когда майор подъехал к дому, было уже совсем темно. Лампочку на этаже опять спионерили, и Александр Степанович долго не мог попасть ключом в прорезь замка, а когда наконец попал, сразу почувствовал противный холодок в позвоночнике — ригель был не заперт. Ни он, ни Ольга такого себе не позволяли никогда. Ворвавшись в прихожую, майор обомлел. Почти вся мебель куда-то подевалась, исчезли телевизор с видиком, холодильник, кресла, но, вспомнив утренний разговор, он успокоился, все встало на свои места. Только вот дверь была не заперта… Однако уже в следующее мгновение Александр Степанович понял почему.
В кухне на столе рядком лежали сиамские хищники. Видимо, их убивали медленно, так что шерсть от боли встала дыбом… От кошачьих голов почти ничего не осталось, истерзанные останки зверьков различались только по форме — кошка ждала котят. Сарычев подошел поближе, зачем-то дотронулся до уже остывших, ставших такими беззащитными и маленькими тел и внезапно ни с чем не сравнимая ярость охватила его. Он вдруг захотел ощутить, что испытывает воин, когда вонзает клинок в горло врага и, глядя ему пристально в глаза, проворачивает сталь в дымящейся ране. Дикий, мучительный крик вырвался из груди майора, он даже не сразу услышал телефонный звонок.
— Да, — взял он наконец трубку.
— Александр Степанович? Вы в Англии не бывали? — издевательски спросил его визгливый мужской голос.
— Не доводилось. — Майор удивился собственному ледяному спокойствию.
— Так вот, у англичан поговорка есть, — в трубке противно хмыкнули, — «любопытство сгубило кошку». А мы ее по-своему переиначили — кошаков сгубило любопытство хозяина.
На том конце линии громко заржали, а потом тот же голос медленно и зло произнес:
— Разжевал, мент поганый?
