в своем кабинете, бухнул кулаком по столу — Говорю, не пил!..
— Постой, Александр Степанович, — почти-генерал посмотрел на него укоризненно, — вот, черным по белому гибэдэдэшники пишут, вот пожалуйста: «…в состоянии сильного алкогольного опьянения», «содержание алкоголя в крови» — так, столько-то промилле, «оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода», так… «привело к дорожно-транспортному происшествию», ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?
Сарычев молчал.
— Ствол, удостоверение, эти вот художества, — почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из госавтоинспекции, — знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?
— Не был. — Майор угрюмо вздохнул, уже зная продолжение.
— Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.
«Черта с два у них что-нибудь прояснится, — майор имел в виду обитателей 512-го кабинета, Особую инспекцию при управлении кадров ГУВД, — им и так все ясно, станут они, пожалуй, в дерьме ковыряться. Наши люди своих стволов не теряют…»
— Ладно, будет день, будет пища, — почти-генерал подписал ему пропуск, — еще одна щепотка соли на свежую рану, — и, пожимая на прощание руку, тихо спросил: — Знаешь, чего больше всего в этом мире? Дерьма.
Это Сарычев и сам знал. Мрачно он пожелал начальству удачи и пошел на выход.
Опять валил снег. Майор вдруг с особой ясностью почувствовал, как все это ему обрыдло — бесконечная зима, опостылевшая служба, семейная неустроенность, хренотень последних дней… Захотелось напиться — в стельку, в дрезину, в дугу… Так, как в гибэдэдэшном акте написано… Чтобы сразу в аут, в темноту, без всяких мыслей… «Ну вот еще, никак истерика? Не мякни, гад, не мякни», — живо справился он с упадническим настроением, глянул на дома, на троллейбусы, на спешащих по своим делам людей, протер лицо снегом, сплюнул и пошел домой. Ладно, ладно, не все так плохо… Руки целы, ноги тоже, ни денег, ни ключей эти гниды у меня не взяли. Ничего, ничего, прорвемся…
В ларьке он попросил порожнюю коробку, поднявшись домой, убрал в нее мешок с кошачьими останками, медленно спустился к заметенной машине, вытащил лопату из промерзшего багажника и долго, удивляясь собственному спокойствию, долбил похожую: камень землю. Потом он присыпал жалкий холмик снегом, постоял немного, двигая кадыком, и в какой-то потерянности, сгорбившись, двинулся домой. Долго наводил порядок, зачем-то по второму разу выдраил полы и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту — повесил в пустой комнате большой боксерский мешок.
Мешок был изготовлен из толстой кожи, весил, наверно, с центнер и боксерским его можно было назвать лишь весьма условно — лупить по нему можно было и руками, и ногами. Александр Степанович надел «блинчики», чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени, note 31 и мешку досталось по полной программе. Все, что скопилось у майора на душе, вылилось в каскаде сокрушительых ударов. Особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа «левая рука — правая нога». Минут сорок раздавались звонкие, пробирающие до нутра звуки ударов, а негодующие соседи снизу, сверху, справа, слева раздраженно стучали по трубам. Наконец, взопрев, Сарычев выдохся, снял мокрые от пота «блинчики» и пошел под душ.
Сполоснувпшсь, он достал из-под ванны небольшую коробку, открыл и, размотав мягкую фланелевую тряпицу, взял в руки пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка «Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество» — коротко и со вкусом. Помнится, еще взяточник Щелоков подарил — упокой, Господь, его генеральскую душу. Тогда, правда, было обидно — лучше бы звезду пораньше. Да ведь все, что ни делается, к лучшему. «Хоть и дерьмо, а все-таки ствол». — Александр Степанович протер патроны, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать. А пистолетик-то, хоть и дерьмовый, все же положил под подушку…
Несмотря на усталость, заснул он не сразу, с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара, и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то, уже через минуту, пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что начинается простуда. Наконец под утро он задремал, и его сознание очутилось где-то посередине между сном и явью.
Майор ощутил себя пробирающимся по узкой, извилистой галерее. Двигаться все время приходилось в «распоре», внизу был обрыв, и Сарычев слышал, как при каждом шаге из-под его ног, обернутых толстой кожей быка-хака и надежно затянутых ремнями, раз за разом срываются и булькают где-то далеко внизу мелкие камни. Майор с удивлением отметил, что, несмотря на кромешную темень, он свободно различает окружающее, только не обычным зрением, а каким-то другим, не имеющим к глазам ни малейшего отношения. Наконец его обостренный слух отметил, что упавшие камни больше не булькают, а сухо ударяются о дно разлома, это означало, что Великий Нижний Поток ушел в сторону и Пещера Духов уже недалеко.
Скоро майор уловил легкое движение воздуха, инстинкт подсказал, что под ногами появилась опора, и он пополз по сужающемуся каменному коридору, торопясь, чтобы Владыка Смерти не учуял его. Неожиданно галерея расширилась, и Сарычев очутился в неправдоподобно огромном зале, стены которого были сплошь усеяны крупными, всевозможных цветов, кристаллами гипса. В центре пещеры бушевало Озеро Гнева, над его неспокойной поверхностью клубился молочно-белый пар. По запаху Сарычев безошибочно понял, что Духи сегодня в плохом настроении. Затаив дыхание и стараясь не смотреть на мутный водоворот, он приблизился ко входу в расщелину и, прокравшись по ней, оказался в сферическом гроте, свод которого украшали концентрические окружности желтоватых кристаллов.
Не обращая на великолепие красок никакого внимания, Сарычев кинулся дальше и вскоре припал к наполненным прозрачной влагой следам Владыки Смерти. Не в силах сдержаться, он закричал от переполнившего его восторга:
— Хуррр!
На дне лежал жемчуг — слезы Владыки Смерти, Того-кто-рвет-тетиву-лука-жизни. Сарычев положил их на ладонь и увидел, что в большинстве своем они продолговатые и с отверстиями — те самые, за которые люди с севера с радостью отдадут ему молодую, еще не рожавшую белокожую женщину, а в придачу и звонкий Клык Победы. Майор бережно спрятал добычу в кожаный мешочек, висевший на его широкой, заросшей бурым волосом груди, и собрался в обратный путь. Но вдруг его слух уловил в расщелине чьи-то легкие, крадущиеся шаги. Он мгновенно отпрянул к стене и, выхватив кремниевый нож с костяной рукояткой, замер в чутком ожидании.
Шаги уже слышались совершенно отчетливо. Какое-то неведомое чувство подсказало майору, что это враг — от идущего исходили волны бешеной ненависти. У чужака было тяжелое, хриплое дыхание, а когда Сарычев наконец учуял его запах, в груди у него проснулся вулкан ярости. Он глухо зарычал и оскалил крупные, желтые зубы — Черные люди опять нарушили покой духов его племени!
Вскоре из расщелины показался Носитель Семени, гигантского роста, бородатый, облаченный в шкуру черного пещерного льва. В правой руке он сжимал огромный цельт — каменный топор из диорита, насаженный на отросток оленьего рога. Присмотревшись повнимательней, майор понял, что перед ним Великий Воин. На широченной груди бородатого висел тройной ряд ожерелий из зубов медведя, льва и засушенных ушей двуногих врагов, а посередине сверкал желтыми искрами Глаз Водяного Змея. Пришелец тоже учуял Сарычева. Он зарычал, словно загнанный в угол волк, одним прыжком сократил дистанцию и замахнулся массивным, похожим на кирку цельтом. Майор уклонился и, как только огромный топор, острый с одного конца и выполненный в виде медвежьей головы с другого, с глухим гудением пронесся мимо, успел воткнуть узкий, трехгранный кусок кремния глубоко в живот бородатому. На мгновение тот замер, но уже в следующур секунду раздался бешеный рев, и гигант страшным толчком волосатой руки бросил Сарычева на землю. Затем судорожным движением он вырвал нож из раны и, закричав от ярости, кинулся с занесенным цельтом к Сарычеву. Кровь ручьями бежала по его животу, однако удар был силен, и, не откатись майор в сторону, каменный топор разрубил бы его пополам. Кхек! Гигант ударил еще раз, снова промахнулся и, потеряв равновесие, рухнул на каменный пол. Сарычев захрипел от неудержимой злобы. Выхватив запасной нож, он вонзил его в то место, где у бородатого начиналась шея. Враг издал горлом странный, чмокающий звук, изо рта его хлынула кровь, и, дернувшись пару раз, его тело замерло.
Ликующий Сарычев вскочил на ноги, гулко колотя себя кулаками в грудь, припал к ране на горле
