особняк Кшесинской заняли большевики, и прима-балерина слала жалобы в Петросовет, для большей убедительности на красной бумаге.
Генеральская дочка Шурочка Коллонтай призывала матросов к революции и свободной любви, Мария Бочкарева, по кличке Яшка, начала формировать женский «батальон смерти», а из эмиграции на родину вернулся Ульянов-Ленин. Он был настроен решительно, по-боевому.
Через друга и наставника Парвуса удалось подбить Гогенцоллернов на организацию в России военного переворота. Причем не просто заручиться поддержкой, но и получить кое-какие субсидии. В опломбированном вагоне вождь пролетариата вез миллионов пятьдесят немецких золотых марок, на первое время хватит. Вместе с Лениным прибыли супруга и Инесса Арманд, а также соратники – всего числом тридцать, среди которых были: товарищи Сковно Абрам, Зиновьев (Апфельбаум) с семьей, Розенблюм, Шнейсон, Абрамович, Айзентух и Сулишвили.
Выходя из вагона в Петрограде, Ленин поменял котелок, в котором покидал Стокгольм, на простую рабочую кепку. Пролетарская революция началась.
Глава шестая
I
В небе не было ни облачка, над неподвижной водой кружились стрекозы. Радужные блики слепили глаза, и Граевскому приходилось щуриться, смешно, по-кроличьи, шевеля кончиком носа. Отплевываясь, он легко выкидывал руки, шумно дышал, под загорелой кожей катались мышцы. Его тело быстро резало гладь озера, бурлил, разбегаясь волнами, белесый след, но берег терялся за горизонтом, и Граевский все плыл и плыл, пока голова его не стала размером с яблоко, потом с булавку и, наконец, не пропала совсем. Только сонное озеро, стрекозы и расходящийся волнами след на воде.
– Никита! Никита! – Варвара закричала изо всех сил, но Граевский ее не слышал. – Никита! – задыхаясь от безысходности, шепотом, позвала она сквозь слезы и, вынырнув из сна, открыла глаза.
Сквозь щель в занавесях пробивался солнечный лучик, со стороны Невского, приглушенный двойными рамами, слышался рев моторов. Часы на каминной полке показывали половину первого – пора было начинать новый день.
«Дура я все-таки. – Варвара провела рукой по щеке, и пальцы сразу стали мокрыми. – Давай, реви теперь ночами, словно гимназистка. Можешь вон взять да и удавиться, на шелковом чулке». Она тут же представила себя висящей на хрустальной люстре, с вывалившимся языком, в модном корсете от мадам Дюклэ и усмехнулась – вот все удивятся-то! Особенно Багрицкий. Бедняжка, не спится ему.
Варвара тронула его остывшую подушку, потянулась и вылезла из лепной, на орлиных ногах кровати времен Марии-Антуанетты. Это было настоящее ложе страсти – широкое, под парчовым балдахином, золоченые амуры осеняли крыльями всех случающихся на нем. Сколько тел в неистовстве сотрясали его, сколько вздохов, нежных слов и стонов слышало оно за свою долгую жизнь! Только зачем Багрицкому такая кровать – ложится поздно, встает рано, спит крепко. Его страсть – деньги.
«Нет, не буду я вешаться. Пора наконец любовника завести. – Утопая по щиколотку в ворсе ковра, Варвара подошла к окну и раздвинула занавеси. – А лучше нескольких. И менять каждую неделю, чтобы не приучались к свинству».
За окном стоял погожий день, солнце ярко высветило варварскую роскошь спальни. Ковры, гобелены, александровское красное дерево. В огромных зеркалах отражались лепные стены, высокий потолок был расписан вакхическими фресками, в углу похотливо выгнулась бронзовая Венера Перибазийская, покровительница плотской любви.
– Хороша. – Варвара задержала взгляд на своем портрете – томное лицо, приподнятый корсетом бюст, пока позировала, чуть не померла от скуки, – и прошла в туалетную комнату. Здесь царила та же вульгарная роскошь. Розовый каррарский мрамор, ванна, в котором можно искупать слона, большое витражное окно, трубы, посеребренные изнутри, чтобы дохли микробы. Блестела позолота кранов, благоухали в вазах туберозы, от разноцветья пузырьков, склянок и флакончиков рябило в глазах и возникало ощущение полноты жизни.
Варвара слегка привела себя в порядок, вернулась в спальню и, накинув верблюжий халатик на шелку, отправилась завтракать. По мраморной, застеленной дорожкой лестнице она спустилась в «римскую» столовую. Мозаичный пол, колонны с ионической капителью, фонтан в виде амура, справляющего малую нужду.
Большой овальный стол был уставлен всевозможной снедью. Гусятина, селедка, салаты, халва – все валом, в беспорядке. Этакий поздний завтрак по-еврейски. За столом сидела сестра Багрицкого Геся, по второму мужу Мазель, и ложкой, прямо со льда, ела черную зернистую икру. Она была пышной, фигуристой брюнеткой с выразительным лицом и влажными печальными глазами, в которых отражалась вся скорбь еврейского народа. Держалась Геся вызывающе, позволяла себе ужасные вещи, однако в глубине души была отзывчива и добра.
– Бонжур, Варвара! – делая ударение на последнем слоге, басом протрубила Геся и придвинула к себе холодец. – Как спалось, не надоел еще братец-то? А то давай к нам с Зинулей. – Она порывисто обняла за бедра горничную в кружевной наколке, не прекращая жевать, подмигнула Варваре. – Бог троицу любит.
Ее прекрасные вишневые глаза были совсем невеселы.
– Пардон. – Горничная, высокая и плоская, мягко освободилась и, изогнув узкую спину, налила Варваре кофе. Неловко улыбнувшись, добавила сливок и отошла, щеки ее горели.
– Багрицкая, будь добра, передай буженину. – Варвара невозмутимо соорудила бутерброд, взяла крохотный, с дамский мизинец, огурчик. Все эти телячьи нежности ее не трогали, насмотрелась.
Гесю она не осуждала – жизнь ее покрутила, вывернула наизнанку, тут не то что мужики, весь белый свет опротивеет. В девятьсот пятом, после принятия новой конституции, покатилась волна погромов. Воинствующие православные шли крестным ходом, несли хоругви, пели псалмы, а потом во славу Спасителя карали иудеев. Беда не миновала и Багрицких: с полдюжины бородатых, злобно матерящихся мужиков убили Гесиного отца, а ее вместе с матерью изнасиловали всем скопом. Брату повезло, он был в гимназии. А Гесе тогда шел одиннадцатый год, и вместе с девственностью она лишилась возможности иметь собственных детей. Теперь ей было двадцать три, она ненавидела мужчин, обожала красивых женщин и нюхала кокаин. Собственно, благодаря ее пристрастию к прекрасному полу Варвара и познакомилась с Багрицким.
II
Случилось это позапрошлой весной, когда увидел свет еженедельник «Писсуар господень», а вокруг только и было разговоров о новой футуристической группе «Комариный хвост». Новоявленные гроссмейстеры кисти устроили вернисаж в кабачке «Красная болонка», все тумбы в городе были оклеены афишами самого зловещего содержания. Огромные черные заголовки гласили: «Вечер-буф. Вакханалии разгула футуро-творчества. Парадоксы. Качания. Рычания. Ливень идей. Засада гениев. Смех сквозь слезы. В заключение – полное очищение через духовное оскопление».
Устоять было невозможно, и, купив билет, Варвара отправилась в «Красную болонку». Вечер-буф проходил в полуподвальном, без окон, помещении. Народу было не протолкнуться – хихикающие барышни, литературные зубры, какие-то неопрятные молодые люди с нарисованными на щеках зигзагами. Под низким потолком витали запахи пота, табака, «Шипра» и «Гонгруаза»[1]. С невысокой сцены неслись стишки
