Чувствовалось, что она уже изрядно приложилась и к бургундскому, и к токайскому, и к венгерскому. Не погнушалась ни малагой, ни кагором, ни кларетом.
— Внимание, господа! Сегодня пришла шифрованная депеша, мы меняем тактику, — маркиз к концу обеда все же слез с пьедестала триумфатора и превратился в опытного, мыслящего масштабно стратега. — Не хочет этот чертов Скапен высовываться по ночам — и ладно, пусть ему приснится преисподняя. Нам приказано взять его днем при свете солнца. Не может же он все время сидеть в своем логове! Вы поняли меня, господа? Ночью теперь спим, а днем ловим Скапена. Повторите приказ.
Он смотрел на присутствующих с извиняющейся улыбкой, которая означала: “Господи, ну если тобой командуют дебилы, то и самому надо быть по меньшей мере идиотом. Субординация-с”.
— Замечательно придумано, — одобрила Лаура и поверх бокала с золотистым шампанским призывно взглянула на Бурова. — Вы не находите, князь?
Страстное лицо ее выражало нетерпение, ноздри породистого носа раздувались. Плевать ей было на все приказы — влюблена, искушена и соскучилась. Буров кивнул из вежливости и не ответил. В мыслях он был далеко — в библиотеке старого аббатства, где стоит древний двухъярусный шкаф, верхней своей частью напоминающий собор Парижской Богоматери.
Мохнатый монах в обители веры и красный кот в чертоге колдуньи
— Нет, князь, похоже, легче взять Бастилию, — шевалье зевнул, с хрустом потянулся и указал на объемистую, уже наполовину пустую корзинку. — Не ломайте голову, съешьте пирожок. Рекомендую треугольные, с рыбой. И вот эти круглые, с печенью, тоже очень хороши.
Несмотря на ветер, низкую облачность и долгий, пожалуй что напрасный моцион, настроение у него было ровное. Это потому что желудок был полный. Чем больше корзина с пирожками и фаянсовая фляжка с сидром, тем сильнее боевой дух. Очень даже мудро сделали, что заехали на рынок.
— Мерси, мой друг, — Буров взял, не глядя, пирожок, надкусил, в задумчивости стал жевать. — М-да, вкусно. Весьма. Вот такие, блин, пирожки с котятами…
Дело было вовсе не в пирожках и не в котятах. Вот уже часа два они прогуливались вблизи аббатства, любовались на высокие стены, на массивные, тараном не возьмешь, ворота, на все эти врезающиеся в небо шпили, розетки, купола. Построено было добротно, на века, из бутового, не знающего износу камня. Братия была многочисленна, сторожевые псы натасканы. В общем, не обитель веры — головная боль, фортеция, которую в лоб не возьмешь. Наконец, когда корзинка опустела и весь сидр был благополучно выпит, а из-за туч выглянуло солнце, Буров тоже просиял и повернулся к шевалье.
— Эврика. Поехали, мой друг, вы, должно быть, уже изрядно надышались воздухом.
Лезть в аббатство Сен-Жермен де Пре он надумал через печную трубу.
— Поехали, поехали, — обрадовался шевалье. — А то зрелище всего этого великолепия действует на психику не лучшим образом. Сразу остро ощущаешь свое несовершенство, вспоминаешь с трепетом о вечности, очень хочешь совершить какую-нибудь глупость. Ну, скажем, поделиться от щедрот своих с голодным и холодным церковным нищим. Естественно, в меру скромных сил и ограниченных возможностей. Милостыня от всего сердца… Это ведь так по-христиански, а, князь?
Однако облагодетельствовать по-христиански своих братьев во Христе шевалье не пришлось. Бернар не дал. Он уже успел обчистить до нитки всех окрестных нищих, отбил все внутренности их патрону, плечистому бандиту, и сейчас, устроившись на козлах, с увлечением считал добытое. Судя по количеству су
— Помяните мое слово, князь, когда-нибудь он привезет нас прямо в ад, — шевалье вздохнул, открыл дверь экипажа. — Ну а пока нам куда?
— Вооружаться. Кто хочет мира, тот готовится к войне, — Буров выбросил руку вперед и согнул указательный палец, будто надавил на спуск, и вдруг завел фальшиво, по-русски, непонятное: — Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути… — Тут же он виновато хмыкнул, потупился и перешел на французский: — Но вначале, мой друг, нам нужно купить веревку. Подлиннее и потолще.
Не одну только веревку. В сонмище лавчонок, что на рынке близ ратуши, Буров приобрел еще кое-какой инструментарий, купил крепкий, о четырех лапах, якорь, разжился фонарем с зеркальным отражателем, достал сутану с капюшоном, какие в моде у монахов. Выбирал вдумчиво, не торопясь, со знанием дела. Как постелешь — так и поспишь.
А вокруг, поражая звуками, энергией и фантасмагорией запахов, кипела парижская жизнь.
— Вафли! Пирожки! Пышки! — кричал пирожник, расхваливая свой товар. — Булочки — как женская задница! Такие же горячие, мягкие, пышные!
— Прочь печаль и прочь тоска, вот отличная треска! — белугой завывала торговка рыбой, приплясывала и хватала покупателей за рукава. — К постным дням берите, счастье мне дарите!
— А вот купите соус хваленый, цветом зеленый! — необъятная краснолицая бабища предлагала хлеб, размоченный в уксусе с пряностями. — Покупай скорей, браток, пока еще полон горшок!
Крики, шум, скабрезности, ругань — все это смешалось в немыслимую какофонию и висело тучей над клокочущей толпой. Все — ушлые торговки, прижимистые кухарки, ремесленники, домохозяйки, даже рыночные воры — с головой погрязли в мелкобуржуазном омуте. Да еще каком! Рыба на любой вкус из Сены и Марны, доброе вино из Аржантея и Монморанси, шелковые, шерстяные, льняные ткани, пироги, копчености, сыры и колбасы, дичь, овощи, кошельки, пояса, дамские шляпы, туфли и белье, толстые ковриги золотистого хлеба с хрустящей корочкой, посыпанной мукой! А фаршированные яйца, жаренные на вертеле, с мятой, майораном, шафраном и имбирем? Гусь, запеченный на углях, сдобренный молочным соусом? Раки, сваренные в огромном чане, подаваемые со сладким хрустящим луком в сочетании с ядреным, будоражащим мозги сидром?
“Давайте, ребята, валяйте. Карл Маркс родится не скоро”, — Буров потянул ноздрями запах яблок, непроизвольно проглотил слюну и обернулся к шевалье, с интересом присматривающемуся к копченому салу:
— Поехали, мои шер, ваша пушечка на колесиках, должно быть, уже готова…
В квартале оружейников не было даже намека на рыночную суету — наоборот, все по-пролетарски деловито, собранно. Волыну для шевалье действительно уже изготовили, так же как и заказанные Буровым гильзы и колпачки для капсюлей. Теперь можно было и повоевать, осталось только проверить новорожденную. Ввиду отсутствия времени, игривого настроения и обильно выделяющегося желудочного сока решено было ехать не в Булонский лес, а на берег Сены, к Новому мосту. Новорожденная не подвела — рявкнула так, что заметалось эхо, шуганулись нищие из-под пролета и заскулили псы в радиусе доброго лье. Хорошая девочка, калибр что надо.
— Сколько шума-то, сколько вони, — мрачно подытожил шевалье, а сам ласково погладил новорожденную, бережно зарядил и, засунув за пояс, преисполнился энергией. — Ну что, князь, может, заглянем к маркизе? К этой, черт бы ее подрал, Диане-отравительнице
Похоже, мысль о явном превосходстве пороха над отточенной сталью уже не так травила ему душу.
Маркиза де Дюффон жила в мрачном, с внутренним двором трехэтажном отеле
— Не хотел бы я сюда быть званым в гости, — шевалье окинул взглядом фасад, посмотрел, прищурившись, на чугунные ворота, сплюнул через зубы и отвернулся. — Темно-красные стены, черные гардины, флюгер в виде дьявола, сидящего на полумесяце. Похоже, у этой де Дюффон не очень хорошо со вкусом. А впрочем, что гадать, — Мадлена обещалась помочь, вывести маркизу на чистую воду. Уж она-то нароет…
Дома было как-то нехорошо. Там гуляли ветры перемен, раздувающие огромный костер, на котором жгли папки с секретными документами. Лаура выглядела стервой, не поднимала глаз, кривила губы. Маркиз больше походил на хамоватого чиновника-бюрократа, чем на опытного и мудрого стратега.
— Ну где вас носит, так-растак! — хмуро он уставился на Бурова и шевалье, сплюнул, выколотил трубку о каблук и просто-таки по-ефрейторски покрыл их матом. — Работнички хреновы, такую мать! Где Скапен, сношать его неловко? Где? Немедленно отчет обо всех затратах на мой стол! В трех экземплярах! И сдать