Смилодон

представительское учреждение Франции в 1302-1789 годах, состоящее из депутатов духовенства, дворянства и того самого простого народа, то бишь третьего сословия.>.

— Может, все-таки вначале в монастырь, а? — Буров усмехнулся и, сняв волыну с боевого взвода, угнездил ее на поясе в петле. — Похоже, уже пришли…

Да, до аббатства Сен-Жермен де Пре было уже рукой подать — стрельчатые его очертания четко рисовались на фоне звезд. Ни одному добропорядочному человеку даже в голову бы не пришло лезть на эти стены под покровом ночи. Только не Бурову.

— Минуточку, мон шер, — на близлежащей пустоши, какие в Париже были повсюду, Буров нарвал полыни, сделал веник и царским жестом протянул Анри. — Прошу. — Мгновение полюбовался на фигуру шевалье, сплюнул и описал чертополохом замысловатую кривую. — Это от собачек. Первое, что они учуивают, — это незнакомый запах. А потом начинают тявкать. Со всеми вытекающими последствиями.

Буров понимал, что это так, полумеры. Эх, спецназовскую “каштанку” бы сюда, а лучше “мухтара” <Средства для нейтрализации собак.>. Чтобы всех окрестных собачек в радиусе пяти лье пробрал вначале насморк, а чуть позже кровавый понос. Ошметками внутренностей.

Тем не менее они с Анри похлестали друг друга вениками, напихали полыни в карманы и за обшлага и неспешно — благо акция планировалась ближе к “часу собаки” <Около четырех часов утра, время, когда больше всего хочется спать.>— направились к аббатству с подветренной стороны. Устроились в низинке неподалеку от стены, затаились среди кустов, превратились в слух. Ночью нужно больше доверять ушам — а то ведь все кошки серы.

— Итак, мой друг, последнее ЦУ, надеюсь, вы извините меня за назойливость, — из холщовой сумки, висевшей у него через плечо, Буров достал эклеры, недоеденные за ужином, не спрашивая, с приказной бесцеремонностью протянул их Анри. — Ешьте, только медленно. Сладкое в темноте необходимо для глаз <Сахар и его производные действительно увеличивают чувствительность глазных рецепторов.>. — Сам взял липкую на ощупь трубочку, осторожно, чтоб не выпачкаться в креме, откусил. — Так вот… Дерну за веревочку один раз — стоп. Два раза — подъем. Ну а уж если закричу голосом бешеного мартовского кота — тащите, что есть мочи, сколько хватит сил. Вы когда-нибудь слышали, как кричат бешеные коты в марте? Может, показать?

Так, за разговорами и эклерами, они промерзли где-то с час, потом Буров посмотрел на небо, встал и с хрустом потянулся.

— Ну как у вас настрой, шер ами?

— Отличный, — ответил шевалье и двинулся за ним к гигантскому, росшему неподалеку от стены аббатства вязу. Это был настоящий монстр растительного мира, исполин, толщиной ствола напоминавший баобаб и, верно, помнивший еще тамплиеров, катаров и времена крестовых походов. Не таким ли был знаменитый Жизорский вяз, из-за которого пролилось столько английской и французской крови? <В Жизоре перед местной крепостью находился луг, называемый в летописях “Священным полем”, на котором издавна назначали встречи французские и английские короли. У чудовищного, росшего здесь с незапамятных времен вяза, ствол которого могли с трудом обхватить девять человек. И вот однажды в жаркий летний День Генрих II Английский прибыл первым на рандеву и расположился у подножия вяза, лишив, таким образом, тени Филиппа II Французского, приехавшего чуть позже. Тому это, естественно, не понравилось, последовали вопросы, подначки, оскорбления, так что дело закончилось побоищем, благо свита у королей была солидная. В завязавшейся битве принц Ричард Львиное Сердце со своими вассалами творил чудеса отваги, однако, увы, к вечеру англичане были разбиты и ретировались за ворота крепости. А торжествующие французы в качестве триумфа срубили ни в чем не повинный вяз.>

— Опа, опа, — по-русски прошептал Буров и ловко зацепил якорем нижнюю, покрытую броней коры ветку. Секунда — и, взобравшись по веревке, как мартышка, он был уже наверху, у развилки ствола. — Время, Анри, время.

Однако шевалье был куда более тяжел на подъем — он лез натужно, словно обожравшийся коала. Вскарабкался-таки, перевел дыхание и тоже вспомнил родной язык:

— Ну, сука, мля!

— Молодцом, полдела уже сделано, — обрадовал его Буров и не спеша, держа баланс, пошел по ветке к стене аббатства. Замер на мгновение, примерился и беззвучно спрыгнул на древнюю кладку — хорошо, та была многорядной, а луна на небе круглой и яркой.

“Охо-хо”, — поежился Анри, сел верхом на ветку и, перебирая ее руками, переправился на стену, вздохнул: “Плакали мои панталоны. И хорошо, если только они”.

— Тс-с-с, — прошипел Буров, приложил палец ко рту и замер, превратился в статую, вслушиваясь в полутьму. — Тихо, тихо…

Да, все было тихо в чертоге веры — братия, отбарабанив полуночницу <Вид службы.>, отбыла на покой, псы кемарили, не вылезая из будок, и даже монахи-штрафники, на которых была наложена епитимья, дрыхли, невзирая на всевидящее око божье. Языческий идол Морфеус царствовал безраздельно в оплоте Христовом. Так что дела никому не было до шевалье и Бурова, по- воровски крадущихся по гребню стены. Разве что сытеньким, отъевшимся к зиме засранцам голубям да черным, словно смоль, недобро каркающим спросонья воронам.

— Ну вот, мон шер, осталась самая малость, — напротив трехэтажного, с черепичной крышей здания Буров остановился, сдернул арбалет с плеча, вытащил козью ногу. — Еще немного, еще чуть-чуть…

С лязгом напружинил дуги и вложил болт в желоб — с обычным наконечником, не отравленным, зато со стальным кольцом и крепкой, пропущенной сквозь него бечевкой. Болту сему предстояло пересечь внутренний двор и застрять в стволе уродливого корявого дубка, выросшего по воле благосклонного Провидения на крыше у самого карниза.

— Ну, помогай нам Бог, — Буров изготовился, задержал дыхание, прицелился и… опустил арбалет. Кажется, этот монастырский дворик переплюнуть можно, а вот иди-ка ты попади. Темно, непривычно, а главное, страшно. А ну как промахнешься. Стрела улетит к чертовой матери, веревка лопнет, все сорвется, пойдет прахом. И тут Буров рассмеялся — внутренне, неслышно — над собой. Ну, блин, прямо, как курсант- первогодок. Не думать надо, а расслабиться и довериться телу. Подсознание все сделает само, только нужно озадачить его. В длинные рассуждения вдаются только дегенераты… Он по-ново поднял арбалет и, особо не стараясь, выстрелил — будто развлекаясь в тире. Рявкнула тетива, свистнуло, чмокнуло, и Буров удовлетворенно крякнул — есть контакт.

— Ни хрена себе, — восхитился шевалье и начал быстро перебирать веревку руками; отчего она пошла через кольцо в болте, увлекая за собой уже веревку толстую, прочную, способную удержать вес человека. Скоро воздушный мост был готов. Переправляться по нему полагалось, также усиленно работая ручками.

— Ничего страшного, мон шер. Высота метров шесть, минус ваш рост плюс длина ваших рук, — заботливо сказал Буров, проверил еще раз, как держатся лапы якоря, и закинул арбалет за спину. — Если даже на крайняк и сорветесь — пустяки, какие-то жалкие три метра. Ну, удачи.

Слез со стены, повис на веревке и скоро уже стоял, обнявшись с дубом, и свистяще, словно змей- искуситель, шептал:

— Ну же, Анри, давайте. Это, право, такие пустяки. Как аттракцион, чертовски приятно.

Только шевалье его энтузиазма не разделял. Сделав наконец титаническое усилие, он все же оторвался от стены, обвил веревку руками и ногами и с трудом пополз в направлении дуба. Дополз — поднялся на ноги, перевел дух и вдруг беззвучно рассмеялся, как человек, которому уже нечего терять:

— Как вы там сказали, князь? Еще немного, еще чуть-чуть?

— Да, мон шер, осталась самая малость, — отозвался Буров и, пригибаясь к кровле, двинулся по скату крыши. — А вы, Анри, смелый человек…

Искренне сказал и в то же время с умыслом — как яхту назовешь, так она и поплывет. И дело тут не в попутном ветре — в психологии.

— Да ладно вам, князь, — смутился шевалье и пошел вслед за Буровым к внушительной, в человеческий рост, печной трубе. Выщербленной, черной, словно обгоревшей. Сколько столетий пронеслось над ней, сколько леса вылетело через нее дымом — один бог знает.

— Бр-р, словно вход в преисподнюю, — шевалье глянул в зев, не увидел ничего, кроме кромешной темноты, и в голосе его послышалось сомнение: — Неужели вы полезете туда, князь?