ведем себя. Однако есть один тип человеческого поведения, на который мы особенно полагаемся. Если интересующий нас человек говорит на хорошо известном нам языке, мы используем его речь как первичный источник информации о нем. Точнее, мы используем для этого спонтанную, неподготовленную и откровенную речь. Разумеется, хорошо известно, что люди нередко умалчивают о многих вещах, вместо того чтобы выставлять их наружу. Известно также, что люди часто бывают неискренни и их речь сознательно рассчитана на то, чтобы производить ложное впечатление. Но уже сам факт, что высказывания можно сдерживать, предполагает, что возможны несдерживаемые, безыскусные высказывания. Быть сдержанным — значит специально воздерживаться от того, чтобы быть открытым; лицемерить — значит сознательно воздерживаться от того, чтобы говорить то, что приходит в голову, делая вид что ты искренен, и при этом высказывая то, чего на самом деле не думаешь. В известном смысле слова «естественный» людям естественно говорить то, что приходит в голову, а воздерживаться от этого, тем более делать вид, что говоришь то, что думаешь, скрывая на самом деле свои мысли, есть более сложное и изощренное поведение. Более того, безыскусная речь (unstudied talk) является также и нормальной речью. Нам приходится предпринимать особые усилия, чтобы скрыть что-то, потому что нормальная реакция человека — показывать и проговариваться о себе. Мы постигаем технику неискренности только на основе знакомства с безыскусной, открытой речью, которой и пытается подражать лицемер. Все это говорится здесь совсем не для того, чтобы воспеть высокий моральный уровень человеческой природы. Безыскусные высказывания не объясняются ни искренностью, ни откровенностью. Искренность есть весьма ложная диспозиция, заключающаяся в воздержании от неискренности, а открытость тоже есть сложная диспозиция воздержания от скрытности. Человек, не знающий, что такое неискренность или скрытность, не может быть искренним и открытым, подобно тому, как не может быть неискренним и скрытным тот, что даже не подозревает, что такое искренность и открытость.
Существуют другие виды высказываний, некоторые из которых будут обсуждаться позже. Это обдуманные, преднамеренные высказывания, встречающиеся не в обычном общении, но только в специальных сферах. Врач, судья, проповедник, политик, астроном и геометр могут давать советы, заключения поучения, излагать теории и формулы посредством устной речи, но при этом они разговаривают не в смысле «болтают» (chat), а в смысле «произносят», «изрекают». Свои слова они, скорее всего, готовят заранее, во всяком случае, они их взвешивают. Они не говорят первое, что приходит в голову; их высказывания подчинены определенной дисциплине. То, что они говорят, как правило, может быть записано и даже напечатано — в отличие от обычной болтовни. Их речь не является ни импровизированной, ни спонтанной — она обдуманна. Они обдумывают, что сказать и как сказать, чтобы произвести требуемое впечатление. Такая речь является в буквальном смысле слова прозой.
Необходимо противопоставить обычную безыскусную речь как такой специализированной разговорной речи, так и специализированной неразговорной речи, притом что первая является основанием обеих последних. Мы пользуемся безыскусной разговорной речью не только до того, как научаемся быть в разговоре скрытными и неискренними, но и до того, как обучаемся говорить продуманно. Но и после этого преобладающая часть произносимого нами в течение дня состоит из того, что просто приходит нам в голову. Маскировка или взвешивание слов функционируют на этом фоне.
Мы говорим первое, что приходит в голову, не только в открытых, нестесненных беседах с другими, но и в наших, обычно безмолвных, разговорах с самими собой.
В безыскусной болтовне мы говорим обо всем, что нас в данный момент больше всего интересует. Интерес к речи не соперничает тут с интересом к материи, о которой идет речь. Мы разговариваем о своем саде под действием тех же мотивов, которые заставляют нас возиться в нем, т. е. интереса к садоводству. Мы треплемся о нашем обеде не потому, что не интересуемся им, но как раз наоборот. Мы может говорить об обеде как раз потому, что чувствуем голод точно так же как мы съедаем обед, потому что голодны. Забираясь на холм, мы не можем не обсуждать то, какой он крутой, подобно тому, как не можем помочь нашим ногам не уставать от такой прогулки. Спонтанные высказывания не обусловлены каким-то отдельным интересом; они обусловлены интересом к току, чем мы заняты в это время.
Человек, который не любит завязывать шнурки на ботинках, если он умеет говорить, будет использовать вербальные выражения для этой своей неприязни. Он будет говорить раздраженным тоном. То, что он говорит, вместе с тем, как он это говорит, позволяет нам распознать строй его сознания именно благодаря тому, что его безыскусное использование данных выражений является одной из вещей, к которым его располагает его структура сознания. Другой такой вещью является то, что он раздраженно тянет за шнурки ботинок. Он рассержен всеми этими узлами настолько, чтобы говорить об этом раздраженно.
Безыскусные высказывания не являются, с одной стороны, причинными следствиями структур сознания, в которых они употребляются, поскольку эти структуры не являются происшествиями; с другой стороны, они не являются и сообщениями об этих структурах сознания. Если водитель грузовика озабоченно спрашивает: «Как проехать в Лондон?» — то этим он обнаруживает свое желание найти дорогу на Лондон, но его вопрос не является ни автобиографическим, ни психологическим заявлением об этом. Он говорит то, что он говорит, не из желания сообщить нам или себе что-то о себе самом, но из желания узнать дорогу на Лондон. Безыскусные высказывания не являются высказываниями человека о самом себе, хотя, как мы вскоре увидим, они составляют первичные свидетельства для таких высказываний, если почему-то для нас будут представлять интерес именно они.
Многие безыскусные высказывания включают в себя фразы, явно выражающие интерес, или то, что я выше назвал «формулами признания»: «я хочу», «я надеюсь», «я намереваюсь», «я не люблю», «я подавлен», «я удивляюсь», «я догадываюсь», «я голоден». Грамматика таких оборотов порождает искушение истолковать все предложения, в которые они входят, как самоописания. Однако выражение «Я хочу» в первую очередь используется не для сообщения информации, а для просьбы или требования. Она дает для познания не больше, чем слово «пожалуйста». На такое выражение невозможно ответить: «Вы действительно хотите?» или «Откуда вы знаете, что хотите?» Да и фразы типа «я ненавижу…» или «я намереваюсь…» используются прежде всего не для того, чтобы сообщить слушателю факты относительно говорящего. Иначе мы не удивлялись бы, услышав такие фразы, высказанные холодным и беспристрастным током, каким мы можем сказать «он ненавидит…» или «они намереваются…» На самом же деле мы ожидаем, что подобные фразы будут произноситься возбужденным или решительным тоном. Такие высказывания присущи человеку в возбужденной или решительной установке сознания. Они говорятся как знак отвращения или решимости, а не для выражения биографического знания о собственной ненависти или решимости.
Человек, который фиксирует безыскусные высказывания говорящего (этим говорящим может быть он сам или другое лицо), оказывается, если он имеет соответствующий интерес к говорящему и знает язык, на котором сделано высказывание, в особенно выгодном положении, чтобы истолковывать качества и состояние сознания говорящего. Хотя внимательное наблюдение за другими Формами его поведения, например за его поступками, колебаниями, слезами и смехом, тоже может многое сказать об этом человеке, однако его поведение не является
Когда человек сдерживает свои слова (а мы часто не знаем, скрытен он или нет и даже скрытны мы сами или нет в признаниях, делаемых самим себе), тут нужны детективные способности. Здесь мы должны на основании того, что человек сказал и сделал, сделать вывод, что он сказал бы, если бы не осторожничал, а также разобраться в мотивах его скрытности. Выяснить, что написано на страницах открытой книги, — вопрос простой техники чтения. А вот чтобы выяснить, что написано на страницах запечатанной книги, нужны гипотезы и данные. Но из того, что можно проникнуть в утаиваемое, не следует, что нам также надо проникать и в неутаиваемое.
Когда говорят о самосознании (self-consciousness), то часто имеют е виду наши наблюдения за нашими собственными безыскусными высказываниями, включая наши явные признания, независимо от того, произнесены ли они вслух, вполголоса или про себя. Мы подслушиваем наши собственные высказывания вслух и внутренние монологи. Направив на них внимание, мы готовим самих себя к новой задаче, а именно к описанию той структуры сознания, в которой были сделаны высказывания. Однако для данной деятельности
