расположение любого из советских партийных бонз. В своих бесчисленных беседах с агентами ФБР он взял за правило и считал делом чести никогда не упоминать ни о ком из них как о друге или товарище либо употреблять другие слова, подразумевающие уважение и дружелюбное к ним отношение. Однажды он сказал Бойлу:
— Бог может простить им все то, что они сделали, я — не могу.
Ева вспомнила за всю их долгую и счастливую семейную жизнь лишь один случай, когда Моррис вспылил и обрушился на нее. Отдыхая в Женеве, чтобы снять напряжение, ясным свежим вечером они прогуливались по берегу озера. В разговоре она упомянула, что некий член Политбюро, на дачу которого их приглашали, души не чает в своих внуках.
— Кто так сильно любит детей, наверняка хороший человек, — простодушно заметила она.
— Не смей так говорить! — вскричал он. — На руках этого человека кровь сотен тысяч людей, и никогда ему их не отмыть. Как, по-твоему, он взобрался туда, где он сейчас находится? Всегда помни об этом. Мы имеем дело с убийцами, сгубившими массу людей.
Тем не менее при иных обстоятельствах он бы поехал с Пономаревым, потому что за несколько дней на Черном море многое удалось бы узнать. Однако два месяца, проведенные в Советском Союзе и Восточной Европе, нервное напряжение от необходимости притворяться безразличным, исподволь выуживая секреты, бремя подлаживания к невыносимому характеру Холла опустошили его физически и морально. Кроме того, у него накопилось более чем достаточно информации, в которой нуждалось правительство США. Поэтому он сказал Пономареву, что заказал гостиницу и билеты для отдыха во Флориде и что Ева будет ужасно разочарована, если придется отменить планы и потерять внесенный аванс.
Поскольку Советы не хотели, чтобы Морриса видели на публике в обществе Холла, который по всему Западу фигурировал в таможенных и иммиграционных досье как бывший преступник и известный коммунист, Моррису удалось вернуться в Соединенные Штаты в одиночестве. Холл всегда летал первым классом и настаивал, чтобы Моррис, его «государственный секретарь», и Ева поступали так же. Каждый раз, устраиваясь в просторном носовом салоне «Боинга-707» или «747», Моррис чувствовал себя немного виноватым. Принимая во внимание его возраст, состояние здоровья, количество совершаемых им перелетов и преодолеваемые расстояния, а также тот факт, что его билеты обычно оплачивались деньгами Советов, подобное чувство казалось необоснованным. И все же он думал: «Страна, которая не может накормить большинство своих детей апельсинами или бананами, тратит деньги на билеты первого класса…»
В Швейцарии он рассортировал все, что узнал, и составил для ФБР анализ состояния советско- китайских отношений.
К середине 60-х годов публичные демонстрации, публикации в прессе и столкновения на границе стали наглядным свидетельством враждебного отношения Китая к Советскому Союзу. Но среди американских интеллектуалов оставались такие, кто утверждал обратное, считая подобные внешние проявления надувательством, дьявольской хитростью, чтобы одурачить Запад. Другие аналитики придерживались мнения, что, несмотря на очевидные противоречия между Советским Союзом и Китаем, все еще существует гораздо больше факторов, объединяющих эти страны, чем разделяющих, и что ради общих интересов эти две самые могущественные коммунистические державы рано или поздно положат конец своим разногласиям путем переговоров.
Долгое время Советы разделяли подобный взгляд и лелеяли такую надежду. Документы, которые видел Моррис, и заявления советских лидеров, сделанные в беседах с ним, доказывали, что надежда эта утрачена. Пономарев недвусмысленно дал понять, что не видит возможности примирения. Советы были полны решимости не отступать от своих принципиальных позиций, даже если приверженность им означала расширение трещины между Советским Союзом и Китаем. Они рассматривали возможность усиления своего идеологического контрнаступления на Китай и настоятельно побуждали зарубежные компартии сделать то же самое.
Мао грубо заявил в лицо советским лидерам, что китайцы не желают урегулирования разногласий, что они твердо намерены сохранять раскол и что идеологическое наступление Китая будет продолжаться сто или тысячу лет. Китайцы стремились разрушить международное коммунистическое движение с Советским Союзом во главе и на его обломках построить коммунистическое движение во главе с Китаем. Они делали тонкие, завуалированные дипломатические и торговые реверансы в сторону Запада. Они сознательно шли на установление негласных коммерческих связей с Соединенными Штатами через третьи страны.
На явочной квартире отделения ФБР в Чикаго Моррис пытался объяснить Бойлу логику мышления Советов и китайцев, Советы завидовали экономическому и техническому прогрессу Соединенных Штатов и боялись их военной мощи. Они будут продолжать оставаться врагами США, будут пытаться сравняться с ними или превзойти их в военном отношении и переиграть их на международной арене. В лексиконе Международного отдела ЦК, КГБ и министерства иностранных дел для внутреннего потребления Соединенные Штаты много лет именовались «главным врагом», и менее осведомленные люди все еще пользовались этим термином. Но Советы считали, что Соединенные Штаты будут действовать рационально и что при необходимости Кремль сможет вести с правительством США разумный диалог. С другой стороны, сейчас Советы ненавидели китайцев и не верили, что те способны к рациональному поведению. Американцы не точили ножи у советской границы и не выдвигали нелепых претензий на огромные участки советской территории. Антисоветские заявления, исходившие из уст американских политиков, звучали вполне пристойно по сравнению с помоями, которыми поливали Советы из Пекина и китайских посольств по всему свету. Если бы Советы предприняли ядерный удар против какой-либо из стран, такой страной стал бы Китай.
Что касается Китая, то догматическая идеология привела его к открытой вражде с Соединенными Штатами и какое-то время он будет противодействовать американским интересам на многих направлениях, включая Вьетнам. Но его помощь Северному Вьетнаму будет соразмерной и ограниченной и не повлечет за собой действии, которые могли бы спровоцировать военный конфликт с Соединенными Штатами. Отсюда и отказ координировать помощь с Советским Союзом, отказ разрешить советским самолетам пролет над китайской территорией или советским кораблям разгружать поставки для Вьетнама в китайских портах. Китайцы не считали, что Соединенные Штаты угрожают их территориальной целостности или суверенитету. Моррис припомнил, как в 1958 и 1959 годах Чжоу Эньлай говорил ему, что если оставить в стороне политическую философию, то Китай и Соединенные Штаты как нации не являются естественными врагами. Китайцы были убеждены в том, что им угрожают Советы, и расценивали советских вождей как предателей коммунизма, как откровенных империалистов, еще более жадных, чем европейцы или американцы, оттого что они беднее. Изо дня в день китайская компартия старалась воспитать у всего населения Китая убеждение, что главный их враг — Советский Союз.
Сведения и аналитические данные, предоставленные Моррисом, заключали в себе недвусмысленное и поучительное напутствие тем, кто определял американскую политику: играя в покер с Советами, разыгрывайте китайскую карту; имея дело с Китаем, разыгрывайте советскую карту. В конечном счете это напутствие было услышано, понято и принято как руководство к действию.
После того как были отосланы отчеты о поездке и даны ответы на все вопросы, последовавшие из Вашингтона, Бойл с Моррисом по привычке вновь перебрали в памяти эту поездку, заостряя внимание на мелких эпизодах и подробностях, не вошедших в отчеты. Такие обзоры иногда приводили к выводам более глубоким, чем многие обобщения, содержавшиеся в докладах в штаб-квартиру. Вот и сейчас, еще раз проанализировав речь Брежнева, обращенную к нему и Холлу, Моррис сформулировал один из них: идеология может сделать Кремль невосприимчивым к реальности.
Брежнев назвал главным преимуществом советского сельского хозяйства тот факт, что оно было «социалистическим»; однако именно в этом крылась причина хронических сельскохозяйственных проблем. И это должен был понимать и Брежнев, и любой другой. Крестьянам разрешалось возделывать свои крошечные личные участки так, как они хотели, и продавать весь урожай. Хотя эти участки составляли менее 1,5 процента культивируемых земель, в Советском Союзе они давали больше половины картофеля и яиц и одну треть овощей. Реальность состояла в том, что, если предоставить крестьян самим себе и создать нужные стимулы, они могли бы производить гораздо больше продукции, чем связанные по рукам и ногам инструкциями и директивами и чересчур обюрократившиеся колхозы и совхозы. Никакой мелкий ремонт этой от рождения неэффективной и порочной системы не способен был изменить положение вещей.
