Переводчики-мужчины были квалифицированно подготовлены и умели подавлять свои эмоции. Они старались создать видимость, будто их не существует и разговор течет сам собой, без их помощи. У Натальи было чувство стыда и чувство юмора, и она краснела или смеялась, когда что-нибудь ее смущало или забавляло. Пономарев был к ней снисходителен, и без труда можно было догадаться почему.
Наталья и краснела, и хихикала, когда переводила «щекотливые» вопросы. У товарища Брежнева была хорошенькая молодая племянница, которую он особенно любил. Она работала в Аэрофлоте стюардессой и была очень квалифицированной медсестрой, поэтому осматривала Брежнева перед сном. Она очень хотела увидеть Америку. Может ли Брежнев взять ее с собой и сможет ли она осматривать его перед сном?
Моррис ответил, что американская секретная служба раньше, вероятно, не сталкивалась с такими проблемами и что КГБ следует честно обсудить с секретной службой этот вопрос. Все можно будет уладить по-джентльменски.
Моррис, как любой мужчина, восхищался внешней привлекательностью Натальи. Она завладела его сердцем легким смехом, дававшим понять, что девушка прекрасно понимала абсурдность переводимых вопросов.
— Что товарищу Брежневу следует носить в Америке?
Человеку, который сосредоточил в руках власть над жизнью и смертью населения шестой части всего земного шара, нужен совет маленького семидесятилетнего еврея из Чикаго, как ему одеваться!
«Уолт, тебе надо думать так же, как они». Вместо того чтобы дать простой ответ, какой дал бы любой юный клерк от «Дж. К. Пенни», Моррис начал рассуждать об одежде. Капиталисты обманывают американских рабочих, заставляя их думать, что любой из них может стать капиталистом. Одежда в Америке является символом. Большинство американцев смеются над глупым нарядом товарища Фиделя; они хотят носить такие вещи, какие носят английский премьер-министр или топ-модели. Советским портным следует снять с Брежнева мерки, а «наши товарищи» должны заказать для него темные костюмы в Лондоне, Милане или Нью-Йорке.
Пономарев потерял терпение и чуть не довел Наталью до слез:
— Он говорит, что страшно устал слушать о том, что на Западе все лучше, и даже употребил грубое слово.
Моррис, впервые в Москве, вышел из себя:
— Тогда скажите ему, чтобы он спросил своих собственных (непристойность) портных, что надеть на жирную задницу Брежнева.
— Сэр, я не могу это перевести.
— Переводите, как считаете нужным.
Пономарев встал, поднял Морриса с кресла и обнял его. Испуганная красавица Наталья перевела:
— Он говорит: «Мы оба устали и слишком много работали. Разве мы больше не друзья?»
Моррис ответил, что друзья.
На обратном пути из Москвы Моррис с Евой были единственными пассажирами в салоне первого класса. Они отказались от шампанского, но взяли газету «Интернейшнл геральд трибюн». Когда самолет оторвался от земли, люди в заднем салоне начали хлопать в ладоши, кричать и петь «Марсельезу». Моррис спросил стюардессу, почему пассажиры кричат и поют.
— Потому, мсье, что мы покидаем Советский Союз.
Моррис буркнул:
— Ну ладно, принесите бутылку шампанского.
13. Угрозы изнутри
Моррис полагал, что понял все значение Уотергейта, и потому попросил Холла предупредить Советы о возможных последствиях этого дела. Он никак не мог себе представить, что скандал может затронуть его и «Соло». Но чем больше правительственных чиновников отчитывались перед комиссиями Конгресса и судебными властями, чем чаще в прессе появлялась секретная информация, тем больше Моррис с Джеком тревожились о своей безопасности и об операции в целом. Пытаясь их разубедить, тридцать первого мая 1973 года, за несколько дней до приезда Брежнева в Соединенные Штаты, ФБР созвало рабочее совещание, на котором присутствовали заместитель директора Эдвард С. Миллер, начальник отдела Уильям А. Бранниган, Берлинсон, Лэнтри, Бойл, Моррис и Джек.
— Мы очень заботимся о безопасности, — начал Миллер. — Мы должны обеспечить чрезвычайно бережное обращение с этой информацией («Соло»), потому что мы работаем в особое время. Многие сейчас говорят все, что знают. Несмотря на эту ужасную ситуацию, мы не можем спустить всю организацию в сточную трубу. Идет проверка всех американских разведывательных служб. Мы не можем позволить таким ненадежным людям, как (Джон) Дин и X. Р. Холдеман, вершить судьбу нашей страны. Могу вас заверить, что в ФБР безопасность является абсолютным приоритетом.
Следующим говорил Джек:
— Двадцать два года мы создавали эту организацию для нашего правительства и страны, и делали это по собственным планам. Мы заявляли, что собираемся дойти до самого высшего уровня, и последняя поездка моего брата это подтвердила.
Это вершина. Вопрос состоит в том, как нам спасти созданное от ненадежных людей. Мы достигли больших успехов, и я этим горжусь. Но в такой ситуации, как сейчас, все может полететь к черту.
Джек пожаловался, что, с тех пор как в 1972 году умер Дж. Эдгар Гувер, они с Моррисом чувствуют, что работают вхолостую и их достижения в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне игнорируют.
— Помню маленькую деталь. Когда умер мой отец, директор Гувер послал своего представителя, чтобы выразить свои соболезнования. Это, конечно, мелочь, но для меня — существенная.
Признавая, что в ФБР хватает беспорядка, Миллер заявил:
— Когда будет написана история первых ста лет работы ФБР, на первой странице речь пойдет об этой операции, о людях, находящихся в этой комнате. Когда все будет опубликовано, эта операция окажется уникальной не только в ФБР, но и во всем мире. Ничто с ней сравниться не сможет.
Миллер подчеркивал, как строго ФБР охраняет информацию «Соло».
— Мы охраняем эти сведения, специальный вооруженный курьер доставляет их в Белый Дом и передает из рук в руки человеку, который знакомится с ними и сразу же возвращает обратно. Вот как мы защищаем информацию. Мы понимаем, что нужно сделать все возможное, чтобы обеспечить безопасность всех участников этой операции.
Однако Джек не мог успокоиться, он то похвалялся, то жаловался.
— Мы создали этот механизм, и мы им гордимся. Когда я говорю «мы», я имею в виду всех нас, включая и людей в Бюро. Наш механизм работает безупречно. Мы думаем практически так же, как и русские. Моя жена не меньше меня вовлечена во все это дело, и жена моего брата тоже. Мы с братом пришли к выводу, что мы — пленники, пленники коммунистической партии, русских. Я не могу на два часа отойти от радиоприемника. Единственный настоящий отпуск, который у меня был, — когда я лежал на операции, пока Гэс Холл с моим братом были за океаном. У моего брата за последние двадцать лет вообще не было отпуска.
Все было так тщательно спланировано, создано с такой преданностью и теперь рушится из-за отсутствия защиты. Когда я был за границей и готовился к поездке на Кубу, статья Виктора Ризеля разоблачила операцию с деньгами. Мне показали эту публикацию в Москве и спросили: «Как это произошло?» Когда я вернулся из поездки, которая прошла удачно, мне обещали, что никогда больше такого не повторится. Но нечто подобное произошло несколько месяцев спустя, когда мой брат был за морем.
У Морриса были свои дополнительные претензии.
— Русские обычно вызывают нас для обучения специальной технике, кодам, радио и т. п. Когда об этом узнают в Бюро, кто-нибудь приезжает из Вашингтона и начинает этим интересоваться. Подобным мелочам они уделяют внимание в десять раз больше, чем важным проблемам, от которых зависит судьба
