Розы на снегу

— Мама болеет. Куда же ехать? — Глаза девочки были не по-детски серьезны.

Весной Комлевой исполнилось четырнадцать лет. Как лучшую ученицу и активную пионерку ее приняли в комсомол. Аня вспомнила, какой торжествующей и радостной вышла Галя от секретаря райкома.

— Значит, осталась? — Аня еще раз, уже как-то по-иному посмотрела на девочку.

— Да, Анна Петровна. И Тася Яковлева из восьмого класса не уехала. Война ведь недолго будет. Как вы думаете?

— Наверное, недолго. Соберут наши силы и погонят фашистов.

Попрощавшись со своей любимицей, пионервожатая пошла дальше. По дороге она мысленно готовилась к разговору с секретарем райкома: «Так и скажу: „Иван Иванович, пионеры мои остаются. Какая же я старшая пионервожатая, если брошу их в трудные минуты?“»

Оредежский райком партии в те дни напоминал воинский штаб. В здание без конца входили люди. Подъезжали связные из дальних деревень.

Аня вошла в знакомый кабинет. Исаков сидел за столом и ожесточенно крутил ручку телефонного аппарата. Обычно спокойный, сдержанный, он теперь разговаривал резко и требовательно.

Иван Иванович Исаков.

Улучив минутку, Аня тихо сказала:

— Иван Иванович, лучше я попозже зайду.

— А ты думаешь, позже будет меньше дел? Слышишь гром за рекой?

— Вот поэтому и прошу оставить меня в районе, — одним духом выпалила Аня.

Исаков взглянул на ее раскрасневшееся лицо. Вспомнил заседание бюро райкома. Кто-то тогда сказал: «Не согласится Семенова уезжать в тыл. Не тот характер, чтобы от опасности уходить…» Все верно. Но надо думать и о сохранении людей. Аню слишком хорошо знают в районе. В любых делах первая заводила. Да и семья у Семеновых — одиннадцать душ, а взрослых только трое.

— Не можем! — отрезал Исаков. — Не проси. Есть решение бюро.

— Хорошо. — Голос Ани дрогнул. — До свидания!

Она вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

…После жарких боев на Лужском оборонительном рубеже наступила тишина. Фронт теперь был где-то под Ленинградом. И поселок Торковичи стал похож на старый, заброшенный дом. Ветер гонял обрывки бумаг. Под ногами валялись консервные банки, какие-то железки, тряпки.

Жители стали возвращаться из окрестных лесов. Плотно закрывали ставнями окна. Пряталась в подвалах и сараях. Боялись выстрелов, топота солдатских сапог.

Аня с того дня, как в поселке появились фашисты, не выходила из дома. Все новости приносила мать:

— Объявление повесили. После восьми нельзя быть на улицах — расстрел…

— Приказывают сдать радио, иначе — расстрел…

Расстрел… расстрел… расстрел. Армия фюрера насаждала «новый порядок».

Проходил день за днем. Аня осунулась, под глазами появились крути. Думала: что делать? Как начать борьбу с врагом?

Она знала: где-то существует подпольный райком. Но туда сейчас так запросто не пойдешь, чтобы посоветоваться с секретарем.

Как-то зашла соседка занять щепотку чая и словно ненароком сказала:

— Говорят, фашисты в Ленинград вошли…

Аня вздрогнула, точно от удара.

— Откуда вам известно?

— Теперь, милая, новости у колодца узнаешь, — ответила соседка.

Анна промолчала. А про себя решила: «Вот это и есть твое дело — говорить с людьми».

И Семенова стала бывать и в семьях подруг, и у знакомых отца, и у колодца.

…В полночь к поселку подошли трое.

— Иван Иванович, побудьте здесь. Я пойду пошукаю, какая ситуация, — прошептал разведчик Иванов.

— Будь осторожен, Андрей Федорович.

— Не беспокойтесь. Люди надежные.

Ночная темень поглотила Иванова. Вернулся он так же неожиданно, как и исчез:

— Идемте. Полный порядок.

По глубокой балке вышли к крайнему двору поселка. Здесь жили Романовские. Сам Романовский осенью ушел в партизанский отряд. Дома осталась жена, Пелагея Макаровна, — кристально честная и преданная Советской власти женщина. У нее партизаны и устроили явочную квартиру.

На условный стук открыла сама хозяйка.

— Осторожней. Свет теперь не зажигаем, — впуская гостей в темные сени, предупредила она.

Вошли в горницу. Романовская чиркнула спичкой. Бледный, дрожащий огонек осветил комнату. За столом сидела какая-то женщина. Темный, в крупную клетку платок повязан почти до самых бровей.

— Здравствуйте, Иван Иванович! Не узнали? — спросила она.

— Аня?! Как ты здесь оказалась?

— Не могла я уехать… Понимаете, не могла покинуть моих мальчишек и девчонок, — взволнованно ответила Семенова. — Иван Иванович, мы создаем группу подпольщиков.

— Кто это мы?

— Лена Нечаева. Помните, ее отец на заводе работал? Коммунист… Катя Богданова. Девушка решительная, смелая, комсомолка. Скажите только, что делать?

— Анна Петровна, — секретарь райкома впервые назвал Аню по имени и отчеству, — в этом деле нужна не только смелость, но и величайшая осторожность. Непредусмотренная мелочь, разговор со случайным человеком могут привести к провалу. И собираться вместе не так будет легко. Тебя в районе знают. Найдутся недобрые глаза, продажные соглядатаи.

— Понимаю, Иван Иванович! Для начала будем собираться у меня. Кто запретит девушкам заниматься рукоделием. Верно ведь?

— Ну что ж, рукодельницы, начинайте…

Анна Семенова.

К подпольной работе Аня привлекала девушек осторожно. Хотелось, чтобы каждая сама пришла к мысли встать на путь борьбы с врагом. Однажды к Семеновым пришла Сусанна Яковлева. Аня встретила ее приветливо. Предложила чаю с картофельными оладьями. Стала расспрашивать.

— Мама у меня заболела, а доктора теперь не вызвать, лекарства не купить, — с грустью рассказывала Сусанна. — Анна Петровна, когда нас освободят?

— Думаю, скоро, — ответила Аня.

— А где сейчас Красная Армия? Фашисты пишут, что вот-вот Москву займут.

— Ты веришь?

— Что вы! Даже и подумать об этом не могу.

— А другие?

Сусанна внимательно посмотрела на Семенову, стараясь понять, почему она задала ей такой вопрос.

— Другие, я думаю, тоже не верят тому, что пишут фашисты. Только ведь правду сейчас трудно узнать.

— Это верно. Вот и надо помогать людям узнавать правду.

— Как, Анна Петровна?