области), где уже давно работает Клавдия Ивановна.
Прошу ее:
— Расскажите о самом тяжелом дне, проведенном на оккупированной территории.
— Было это в Локне. Меня с Шурой Шагуриной задержали по подозрению. Улик у жандармерии никаких, но в тюрьму посадили. На другой день выносила я парашу и в одной из камер обнаружила пальто нашей молоденькой связной Вали. На стене кровью были написаны имена сидевших перед расстрелом советских патриотов. Среди них и имя отважной Валюши. Думала, с ума сойду.
— Ну а радостные дни бывали?
— Да. Однажды, возвращаясь с задания, мы столкнулись с большой группой красноармейцев- окруженцев. Месяц они, верные присяге, с оружием в руках находились во вражеском тылу. Мы помогли им перейти линию фронта по проходу, специально сделанному для нас. Вот радостей было! — Клавдия Ивановна засмеялась. — Все они были заросшие, бородатые. Владельца самой большой бороды мы звали «дедом». Он в дороге ухаживал за Олей, «доченькой» называл. Пришли к своим. Побрились наши попутчики, и… «дед» моложе «доченьки» оказался.
Последний вопрос:
— Судьба ваших подруг?
— Олю Стибель и Лиду Сидоренко гестаповцы схватили в Андреаполе, расстреляли… Машенька Евдокимова сейчас живет под Киевом.
Детские игрушки — и разведчица. Как-то несовместимо. Но это — сама жизнь. Та, отстоять которую от вражеского нашествия помогали нашей армии Клава, Маша, Оля и другие разведчики, ежедневно, ежечасно шагавшие «по краю обрыва».
МЕДАЛЬ ЕВДОКИИ ЗАЙЦЕВОЙ
— Зайцева Евдокия Васильевна. Награждена медалью «За отвагу» за активное участие в партизанской борьбе против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.
Из задних рядов поднялась невысокая сухощавая женщина в синей кофточке. Неторопливо пошла она по кремлевскому залу. Десятки людей — и уже получившие правительственные награды, и ожидавшие своей очереди — повернули головы в ее сторону. Послышался громкий шепот:
— Смотрите, да ведь она совсем старая. Сколько же ей в ту пору лет было?
— Лет шестьдесят, если не больше.
— И в такие годы партизанить!
— Василиса Кожина, да и только, — сказала девушка с орденом «Знак Почета» на груди и встала. Встал и сидевший рядом с нею пожилой ученый, на груди которого сверкала звезда Героя Социалистического Труда. Точно волна морская прошелестела по рядам кресел — поднялся весь зал.
А женщина шла, не понимая, почему встали люди со своих мест. Шла, тихо ступая по ковру, слыша лишь, как гулко, будто молотом по наковальне, стучит в груди сердце. И память вдруг стремительно понесла в прошлое…
…Щетинится в девятьсот пятом баррикадами Петербург. Свирепствуют каратели. Гонится за юной работницей пьяный казак. Вздыблен конь. Свистит нагайка. Падает Дуня. Опять бежит. Ни слезинки. Лишь до боли закушены губы.
…Шумят в шовинистском угаре московские лавочники. Объявлена война с германским кайзером. Идут эшелоны на запад через Москву. Везут на фронт «пушечное мясо». Угнан и муж Семен. А в семье беда — умирают дочери. Одна за другой — трое. Дифтерия. Голод. Мечется в безысходном горе Евдокия — солдатка, работница.
…Осень незабываемого девятнадцатого. На Красный Питер наступают белогвардейские полки Юденича. Волчьей стаей рыскает по деревням банда Булак-Балаховича. В один из сумрачных, дождливых дней врываются балаховцы в лужскую деревушку Госткино, куда голод пригнал Зайцеву с малолетними сыновьями. Таскают за косы, бьют плетьми, злобно кричат: «Где красноармеец твой прячется?» И опять до крови закушены губы. Ужас в глазах четырехлетнего Володи. Прижимается к брату двухлетний Коля. Дрожат, но не кричат, — мама не велела.
Нет! Не прятался ее Семен — не тот характер. Шел солдат с фронта и пришел солдат на фронт. Участвовал в октябрьских боях в Москве, а потом три года красноармеец Зайцев отмеривал огненные версты, защищая молодую Республику Советов. И вот пришло счастье. Не сразу. Тяжело доставалось. По кирпичику складывалось. Осели Зайцевы в деревне. Весной двадцать третьего вступили в первую на лужской земле сельскохозяйственную артель. «Красный Октябрь» называлась. Затем на Гдовщину, в коммуну «Новый путь», подались. Всякое было: и работа в поле от зари до зари, и свист кулацких пуль. Выстояли коммунары. Жизнь зажиточная налаживаться стала.
А тут и сыновья поднялись, как те дубки, что посадил Семен Зайцев, вернувшись с фронта. Радовалось сердце матери. Все чаще и чаще звучала в доме Зайцевых песня. Сильные, красивые голоса были у Семена Матвеевича и Евдокии Васильевны. Когда, бывало, по вечерам пели «Ямщика», соседи собирались послушать…
Разве такое могло умереть, заглохнуть? Разве завоеванное кровью и по?том могли Зайцевы отдать врагу на растерзание? И когда пришел для Родины грозный час — ворвался враг на гдовские нивы, Семен Матвеевич и три его сына взяли в руки оружие. В боевой строй с ними встала и Евдокия Васильевна. Нет! Она мало походила на Василису Кожину. Та обороняла от солдат Наполеона только свой край. Коммунистка Зайцева защищала от нашествия фашистов социалистическое Отечество, родную Советскую власть.
Их осталось теперь двое Зайцевых. Она и Володя. В боях сложили свои головы сыновья Николай и Леонид. Казнили злодеи оккупанты Семена Матвеевича… Держит Евдокия Васильевна коробочку с медалью в руках, смотрит на слова «За отвагу», тисненные в серебре, а в ушах последние слова мужа — верного друга слышатся: «Сволочи фашистские! Все равно вам не топтать землю русскую! Все равно найдете у нас могилу!» Ее Сеня крикнул слова эти с петлей на шее, крикнул громко и твердо, зная, что их все село услышит, вся Гдовщина. Значит, медаль эта и ему награда…
Идет на свое место Евдокия Зайцева. Две слезинки-градинки медленно катятся по ее лицу. Продолжительно, но сдержанно, точно угадав то, что пронеслось в памяти награжденной, аплодирует зал.
Мы идем по старинному парку Щепца. Вековые липы, могучие клены. Внизу в овраге журчит ручей, неся свои малые воды в полноводную Плюссу. С холма просматривается ее синяя лента.
Издавна места эти называются Заплюсьем. С конца лета 1941 года и по глубокую осень здесь была партизанская зона. Оккупанты появлялись тут только под охраной подразделений автоматчиков или танкеток. «Чертовым углом» окрестили Щепец в гдовской комендатуре.
На непокорное село и обрушились в первую очередь каратели, когда в распоряжение гдовского коменданта полковника Лизера был направлен полк регулярных войск. Дозорные щепецкой группы партизан вовремя доложили командиру о переправе гитлеровцев через Плюссу на пароме, и тот принял решение соединиться с основными силами отряда. Последними из группы покидали село Семен Матвеевич Зайцев и Василий Всеволодов. Партизан была горсть, карателей — до полутысячи. Они установили пулеметы, рассыпались в цепи. Одна из них и преградила дорогу Зайцеву и Всеволодову.
— Беги, Василий, в отряд, — сказал другу Семен Матвеевич.
— Матвеевич, погибать, так вместе.
— Беги, тебе говорят! Предупреди товарищей, — приказал Зайцев.
