— Да, но тогда вы сможете меня оклеветать, — отвечает шофёр. И добавляет: — Мы въезжаем во Владаю.
— Поезжайте дальше. У нас прогулка без определённой цели. Да, так на чём мы остановились?
— Я говорю, вы меня можете оклеветать.
— Сказать, что вы давали мне сведения о какой-то девушке? Не будьте ребёнком! За это ещё никого не повесили.
Андрей молчит. Но выражение его лица свидетельствует о том, что он напряжённо обдумывает моё предложение. Я не собираюсь настаивать. И прежде чем покажу ему фотографию, внимательно послежу за его поведением сам или с помощью других. Любовная связь — дело необыкновенно деликатное. Пока достаточно того, что этот раунд закончился исключительно в мою пользу.
Вот мы уже и проехали село.
Я снова поглубже опускаюсь на сиденье и устремляю взгляд на зелёные холмы вокруг.
— Какой прекрасный день, правда? — произношу я почти с восторгом.
— День как день, — рассеянно отвечает Андрей.
— Нет, вы не правы. Посмотрите! — И я указываю на зелёные холмы перед нами. — Весенний день, мой мальчик… День любви… — И словно устыдившись того, что я так неожиданно размяк, добавляю: — В сущности, я ужасно сентиментальный человек…
Глава 6
Мне не хватает одного главного звена, чтобы образовалась единая цепь. Точнее, мне известны два- три момента, которые могли им стать, но я не решаюсь остановить свой выбор ни на одном из них. Поскольку, как сказал мой помощник, «а кого не раскрыли, то спрашивается: почему?»
Вообще я задаю себе множество вопросов. Шанс, имеющийся у меня, бывает очень редко и вряд ли выпадет ещё раз, это моя единственная возможность выплыть, и потому у меня нет никакого намерения спешить.
Но вот приходит день, когда Бенет заглядывает ко мне в кабинет и сообщает:
— Птица, о которой я вам говорил, внизу. Послать её к вам?
— Вы считаете, что мы сможем её поймать?
— А почему нет? Если только вы не брезгливы, — загадочно отвечает мой помощник.
Смысл его слов становится мне ясен через несколько минут, когда «птица» влетает в мой кабинет. Вид её действительно впечатляет: это высокий молодой человек о длинными сальными, давно не мытыми волосами, с растрёпанной рыжеватой бородкой, в потёртой кожаной куртке, в расстёгнутой на волосатой груди рубашке, узких обтрёпанных джинсах и к тому же босой. Единственный признак цивилизованности — это висящая через плечо гитара.
— Вы желали меня видеть, — самоуверенно говорит молодой человек, останавливаясь с вызывающим видом посреди кабинета.
— Если бы я знал, как вы выглядите, то вряд ли выразил бы подобное желание, — признаюсь я. — Советовал бы вам помыться, прежде чем ходить по учреждениям.
— Не считаю нужным следовать вашему совету, — отвечает высокомерно лохматый. — Вы, насколько мне известно, советник по вопросам культуры, а не гигиены.
— Да, но могу от советов перейти к действиям, если вы не будете держаться скромнее, молодая обезьяна! — произношу я, не повышая, однако, голоса.
— Не сердитесь, понял, — смягчается молодой человек. — Хотите, я вам что-нибудь сыграю?
— Здесь, в моём кабинете, играю только я. Сядьте! Если вас не затруднит, вон на тот деревянный стул.
Я указываю на стул у своего стола, и гость покорно садится.
— Вы, если не ошибаюсь, в третий раз приезжаете в Болгарию? С какой целью?
— У меня мать болгарка.
— Ох уж эти смешанные браки! — бормочу я себе под нос.
Нажимаю на кнопку магнитофончика, и по комнате разносится детская песенка. В посольстве у нас есть более надёжный и постоянно действующий глушитель, основанный на простом принципе текущей воды. Но сейчас я нарочно пускаю музыкальный глушитель, чтобы внушить уважение гостю и показать ему, что перехожу к серьёзной части разговора.
— И это вы называете игрой? — презрительно восклицает молодой человек, едва прослушав первые такты.
Не в силах сдержать своего творческого порыва, он вскакивает и начинает рвать струны гитары, неистово кривляясь всем телом и издавая хриплые вопли, пока, не выдержав, я не начинаю кричать, перегнувшись через стол:
— Прекратите!
Молодой человек замирает на месте точно так же, как вскочил.
— Вы служили в армии? — спрашиваю я уже совсем грубо.
— Я ещё студент…
— А я вам говорю, что через месяц вы будете солдатом.
— Вы совсем не любите музыки… — огорчённо произносит он.
— Садитесь! — приказываю я всё так же грубо.
Он садится, перекидывает ногу на ногу и уставляется взглядом на большой палец ноги.
— Чем вы занимаетесь, пока находитесь здесь?
— Веду светский образ жизни…
— Отвечайте точно и ясно на вопросы. Я не обязан знать, что вы подразумеваете под светской жизнью.
— Встречаюсь с разными интересными ребятами и девчонками.
— С какой целью?
— Я ж вам сказал: у нас светская жизнь… Говорим о музыке и разном другом… Играем… Иногда немного занимаемся любовью.
— А что эти парни — компания или каждый сам по себе?
— Компания… держатся вместе.
— Давно у вас с ними контакт?
— С прошлого лета.
— Что они из себя представляют?
— Ничего особенного. Обыкновенные наркоманы.
— Вроде вас…
— Есть и более пристрастившиеся, — скромно признаётся молодой человек. Потом, словно констатируя факт, замечает: — Вы, я смотрю, не курите…
Я подталкиваю к нему пачку сигарет и зажигалку, выжидаю, пока он закурит.
— И сколько этих подонков?
Он задумывается, загибает пальцы, подсчитывая:
— Семь человек. Четыре парня и три девчонки.
— Назовите их и опишите каждого.
Эта инвентаризация отнимает у нас довольно много времени, потому, что лохматый несёт всякий вздор, в том числе и о своих музыкальных и сексуальных вкусах, и мне часто приходится его прерывать и направлять в русло нужных мне сведений.
Сейчас мне необходим один-единственный индивидуум, но чтобы разобраться, есть ли такой экспонат в этой коллекции обормотов и кто именно, приходится листать весь каталог…
— Боян давно принимает наркотики?
— Ну, что он за наркоман?! — презрительно кривит губы молодой человек. — Так, балуется!
— Что ещё о нём можете сказать?
