— Вряд ли. Она, по-моему, все обдумала и решила молчать. Она боится кого-то.
О человеке, которого боится миссис Бассетт, Лили Сандерсон знала не больше моего. Да и о самой миссис Бассетт знала только то, что жильцы обычно знают о своей домовладелице. Кажется, у нее был муж, но о нем ничего неизвестно. Как она поняла, ее дочь ушла с хорошей работы и приехала ухаживать за матерью. Она говорила еще что-то, но я уже не слушала. Во всей этой истории существенным мне показалось только одно: миссис Бассетт была массажисткой.
— Как она выглядит? Имею в виду сложение. Высокая?
— Среднего роста, коренастая. Очень мускулистая. Она даже сейчас сильнее, чем кажется.
Я встрепенулась. Возможно ли, что миссис Бассетт была той крупной женщиной, которая делала в отеле массаж Говарду Сомерсу? А если так, то что из того? Что она знала? Что ценного она узнала, бывая в номере Говарда в полные загадок дни его болезни? Именно это показалось мне важным, а вовсе не предположение Лили Сандерсон, что миссис Бассетт была в комнате Флоренс в день убийства.
Мне представилось, как, закатав рукава на сильных руках и склонившись над кроватью, она привычно делает свое дело. В это время кто-то что-то сказал, поссорился, назвал какое-то имя. А она запомнила. Потом, оказавшись сама в постели, она вдруг испытала желание все рассказать. И второе желание, более сильное, — умереть спокойно.
— Она что-нибудь говорила о своих родителях?
— Кажется, нет. Ее вообще трудно назвать разговорчивой.
— Я просто подумала. Мы знаем, что женщина примерно такого вида несколько раз делала массаж мистеру Говарду Сомерсу в прошлом году. Но, наверное, доктор Симондс знает точно.
Лили Сандерсон это не интересовало. Она хотела, чтобы я сама поехала поговорить с миссис Бассетт. Лучше всего этим же вечером.
— У нее слабое сердце, чуть что — и все. — Она даже прищелкнула пальцами. — Она может поддаться на ваши уговоры. Расскажите ей о ваших бедах и горе. Она, в общем, добрая. Я сама чуть не заревела, когда увидела фото мистера Блейка в наручниках.
Тут она, очевидно, решила, что сказала нечто неделикатное, и вдруг заторопилась уходить:
— Так мы договорились? Да? Вы придете? К девяти, например? Я вас буду ждать. Обычно ей в восемь делают укол, а потом дочь уходит. Я уже пообещала, что сменю ее пораньше. Я вас сама впущу потихоньку.
Но уходить ей пока не хотелось.
— Все-таки наш дом какой-то странный. Ей кажется, что ночью по нему ходят. Она лежит и слушает, слушает.
Я сама проводила ее до двери и потом смотрела, как она идет по дорожке к улице. Мне тогда показалось, что она чего-то боится. И боится давно. А также понимает, что вмешиваться в это дело смертельно опасно. В ней жил тот же страх, который заставлял молчать миссис Бассетт. Во всей истории было нечто патетическое. Две женщины; одна умирает, другая ухаживает за ней, сама едва живая от усталости. Они проводят долгие ночи за закрытыми дверями в двух комнатах, и та, которая больна, «что-то слышит».
Доктор Симондс не вспомнил миссис Бассетт. Он посоветовал делать массаж, и Сара или Уолли кого- то нашли. Сам он массажистку не видел. Он обычно обращался к двум или трем женщинам, но они были датчанки или шведки, и ни одна из них не носила фамилии Бассетт.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В тот вечер я не воспользовалась машиной. Не было никакого желания ставить в известность Роберта. Однако, поддавшись панике в последний момент, я взяла с собой Джозефа. Он проводил меня вниз по склону до освещенной части парка и повернул назад. Дальше я шла одна.
Закончилась первая неделя июня. Деревья были покрыты свежей листвой, в воздухе стоял запах цветущих кустов. Я помню, что шла и думала о том, что скоро два месяца, как нет Сары. Флоренс погибла больше месяца назад. А что мы за это время узнали нового? Почти ничего. Только то, что Сара и Флоренс были знакомы, что они обе знали о завещании, что Сара спрятала два листка из своего дневника и что кто- то неутомимо продолжал искать эти листки.
Вот, собственно говоря, и все. Остальное было мишурой. Мы могли подозревать, что Говарда убили, но не могли этого доказать. Могли верить, что на Джуди кто-то напал. А если лестница все-таки упала сама? А если Джозеф сам споткнулся? А если Дик вспугнул какого-то мелкого преступника, который просто отпихнул его в сторону?
Действительно ли большое жюри правильно оценило ситуацию? Разве все так просто: Джим убивает Сару, чтобы получить один экземпляр завещания, надеясь, что удача, а может быть, и Кэтрин, позволят ему добыть и второй?
Я, наверное, шла довольно медленно, потому что, когда звонила в дверь, было уже больше девяти часов. Дверь открылась почти мгновенно, Лили Сандерсон выскользнула наружу и прикрыла ее за собой.
— Вы не поверите! — возбужденно зашептала она. — К ней приехал муж! Он сейчас у нее наверху. И дочь тоже. Они ссорились. Она наверняка расстроена. Это ее может убить.
Я заметила, что она плакала. Не из-за меня или моего неудавшегося визита. Я поняла, что все дело в ее нерастраченном материнском чувстве. На некоторое время она оказалась вдвоем с этой несчастной больной женщиной, привязалась к ней, стала для нее чем-то вроде матери.
— Вам надо поспать, — решила я. — Пусть сегодня ночью подежурит ее дочь.
Но она лишь покачала головой, открыла дверь и потянула меня за собой.
— Послушайте, — зашептала она совсем тихо. — Как вы думаете, из-за чего они ссорятся? Он же знает, что она больна. Зачем он ее ругает? Боится, что она что-то скажет?
— Кто он такой? Как выглядит?
— Не видела и видеть не хочу.
Она что-то прочитала на моем лице — мы могли видеть друг друга в слабом свете, падавшем из холла. Резко повернувшись, она вошла в дом, тут же вернулась и прижала палец к губам:
— Он спускается. Не шумите.
Она не закрыла дверь до конца. Мы стояли за ней и слушали шаги на лестнице между вторым и третьим этажом. Несмотря на тишину на улице, шаги были едва слышны. Если бы мне не сказали, что кто-то идет по лестнице, я бы не поверила. Лишь иногда можно было различить скрип и удивительно тихие движения.
На полпути со второго этажа он остановился. Наверняка он заметил неприкрытую дверь, за которой стояли мы. Лицо Лили Сандерсон приняло странное выражение. Вполне безобидное до этого событие — спуск человека по лестнице — очевидно, приобрело для нее какой-то зловещий смысл. Она уставилась на меня с раскрытым ртом. Мы глупо стояли за дверью и ждали, пока человек на лестнице решится идти дальше.
Лили первой не выдержала напряжения. Она выдохнула и распахнула дверь. Человека на лестнице не было. Она вздрогнула и истерично всхлипнула:
— Подумать только! Он ушел назад!
— Назад — куда?
— На второй этаж. И ушел через черную лестницу. Если ушел, конечно.
Она бросилась вверх по лестнице. Ее полные распухшие ноги оказались способны двигаться с невероятной быстротой. Она взбежала прямо на третий этаж, послышались голоса, как я поняла, дочери и ее самой. Назад она спускалась медленнее.
— Мне вдруг пришло в голову… — объяснила она, переводя дыхание. — Я подумала… Но там все в порядке. Дочь с ней.
— Но что такое вы подумали?
Она смутилась.
