Он кивнул без обиды.
— Ясно. Ну что, пойдем, глянем, что там за оргия? Макс, небось, там извелся весь по тебе.
Я улыбнулась, счастливая от наличия у меня парня, и пошла следом за Антоном, чтобы через минуту закусить губу. Максим, поставив Лиду раком, задорно трахался. Анна стонала под языком Лиды между своих ног. Обо мне никто и не вспомнила. Предательство больно ранило! Как он мог?!
— Пошли, — шепнул Антон, неожиданно тонко почувствовав меня.
Он отвел меня в другой конец зала, усадил к себе на колени. Я не могла поверить, что Максим так легко послал наши с ним отношения. Судя по лицу Антона, когда Лида с Анной поменялись местами, он — тоже.
— И хрен с ними, — процедил он.
Пальцами он коснулся моего подбородка, повернул к себе. В следующий миг он уже шарил языком у меня во рту. Со всей ревнивой яростью, со всей преданной обидой, я ответила на поцелуй. Общий алкогольный угар унес меня, а стоны Макса и Лиды на его члене смешались с криками немецких актрис на экране телевизора. Я схватила Антона за рубашку, утянула на пол. В следующий миг он уже избавлялся от штанов, попутно сдирая с меня трусики. Наткнувшись на мой пенис, даже не остановился, погладил его нежно, продолжая меня целовать. И я ответила взаимностью.
Антон стянул с себя остатки одежды, сгреб меня в объятья. Я раздвинула ноги, принимая его внутрь. Антон вошел нежно, но так страстно, что я застонала. Он ввел член полностью, прижав бедра к моим ягодицам, и это чувство единства породило во мне атомную волну. Вцепившись в его спину, я не переставала сосать его язык и двигала тазом, помогая проникать в меня как можно глубже. Я чувствовала каждый миллиметр фрикции, головку его члена, его ствол, движения! Впервые все было настолько ярко. Со страстью суккуба я отдавалась вся. Вот мы уже в позе раком, рука Антона массирует мой пенис. А через пару минут я оседлала его, поигрывая ягодицами не для театральности, а для своего удовольствия: насаживалась, стонала, сжимая ягодицы, и медленно поднималась. И снова, снова, снова!..
Внизу живота родилась горячая волна, пульсируя, прошлась по всему телу. Застонав, я упала в объятия Антона. Даже не ощутила, как он кончил в меня. Ошарашенная, я впервые ощутила то, что многие считали невозможным — оргазм при анальном сексе… Утром, смыв с сожалением косметику, переодевшись обратно в парня, я встретила на кухне Максима и Лиду.
— Физиологическая потребность, — пожала плечами Лида. — Без обид.
За кружкой зеленого чая, Максим выразил мысль глубже:
— С парнем, конечно, хорошо. Но я не чувствую полного удовлетворения. Если бы могли быть втроем… ну, понимаешь? Или тебе нужно поискать кого-то на гей-сайтах. Мы не можем так долго трахаться. Меня это не удовлетворяет… да и, — добавил он то, что так долго скрывал, — что скажут люди?
Меня в первый раз бросили…И пусть. Для меня уже все решено. Четыре месяца секса в образе девушки дали мне многое. Оргазм, удовлетворение, страсть и желание. Не дали только одного — постоянного удовольствия от жизни. Марина не хотела больше менять маски. И, кажется, настало время все изменить. Итак, свое семнадцатилетие я встретила с осознанием трех вещей: настало время выбирать профессию; дома меня ничего не держит; и — общественное мнение имеет свою гребаную силу, прямо как в шестнадцатом веке. Боже, благослови идиотов и их клишированное мировоззрение! После того, как я задула праздничные свечи, а гости разошлись, я, под звук тогда еще модемного соединения, полезла в интернет. Марина должна была уехать…
Марина должна была уехать…И она уехала. Сидя на верхней полке плацкартного вагона, я рассматривала пробегающий однообразный пейзаж: деревья, станицы, умирающие города, похожие на брошенных стариков-пенсионеров. Зацикленный кадр из чудовищно неправильного кинофильма. Подхватив сумку-почтальон, мой единственный багаж, я направилась к тамбуру. Там, нашарив среди значков-родинок замок сумки, достала тонкие дамские сигареты с ароматом розы — единственная моя манерная привычка. Что ждет меня в столице? Москва, как говорят, не только слезам не верит, но и даже будто их требует. Сколько я уже слышала историй о беглецах в ее каннибальское чрево? Мало кто находил по-настоящему хорошую жизнь. Несмотря на грустные мысли, навеянные дорогой, я радовалась. Это было отчаянное и злое торжество. Я чувствовала, что нельзя мне больше задерживаться дома. Иначе просто стану кем-то жалким, раздавленным социальной дезадаптацией и…
— Девушка, не подскажите который час?
Я медленно выдохнула пахнущий розой дым, откинула с лица волосы и обернулась. Мужик в обвислых трениках отпрянул, выдавил, заикаясь:
— Прости, брат, черт попутал. Напился Жигулевского… хочешь бутылочку?..
Не отвечая, я раздавила окурок в пепельнице и вернулась на место. Люди сами строят жизнь и выбирают судьбу. Не помню, кто мне это сказал, но фраза теперь со мной на всю жизнь. Ничто мне больше не порушит моих планов. Я не виновата в том, какая я есть. Это не порыв к разврату или недоеб, хотя, наверное, в семнадцатом веке меня бы подвергли ритуалу экзорцизма. Плевать. Мы уже не в семнадцатом веке. Пусть в нем живут максимы, семены и прочие. А я должна бороться за собственное счастье. С Антоном мы встречались часто. Секса больше не было, но появилось нечто большее и дорогое — дружба. Сидя на трубе над небольшой речкой, я курила и болтала с Антоном, он смеялся с моего пристрастия к розам, я плакала от отчаянья жизни. В один октябрьский вечер он вдруг сказал мне:
— Уезжай, Маринка. Ты талантлива, я видел твои работы. Ты можешь добиться успеха. Успеха и денег, а с ними уже выстроишь свою судьбу так, как хочешь только ты.
Спустя три месяца я уже стояла с сигаретой в руке перед литературным институтом имени Горького. На плече единственный скудный багаж — сумка-почтальон, в ушах бусинки наушников плеера. В душе — решимость. Поступила я с первого раза, легко и непринужденно. Получила стипендию и комнату в общежитие, довольно приличную. Двухместную. Соседом оказался украинский юноша Тарас. Через полгода, когда я стала зарабатывать довольно приличные деньги сценариями, он стал моим верным спутником и часто — любовником. Я набралась наглости, ходила в подчеркнуто унисекс одежде с вечным макияжем на лице. Поначалу было трудно, но потом привыкли даже замечательные преподаватели.
Еще бы. На потоке у меня было успехов больше, чем у всего курса. После бич-пакетов китайской лапши я стала питаться в ресторанах, тусить в модных клубах и едва не пристрастилась к кокаину. Гей- оргии, белье и одежда из дорогих магазинов, наркотики… Очнулась только, когда оказалась на мели, и единственным предложением работы было в сфере гей-проституции. У меня хватило ума отказаться. Однако что-то все-таки шло не так. Счастья у меня не прибавилось. Ни на грош. Потому умерла мама. Месяцы
