немедленно расскажу при личной встрече. Прошу тебя, тотчас отправляйся в город Норвич и жди меня там. Я выезжаю сегодня вечером. В Норвиче пойди к господину шерифу, который держит в замковой башне нескольких евреев, защищая их от опасности. Дай понять господину шерифу, что ты прекрасно знаком с теми, против кого выдвинуто обвинение. Назовись опекуном их дочерей Лии и Розы, принявших христианство и проживающих в Париже под присмотром брата Годуина, их крестного отца и преданного друга. Заклинаю тебя, помни: жители Норвича понятия не имеют, что у Меира и Флурии двое детей, и они до крайности изумлены тем, что та из девочек, которую они знают, внезапно исчезла из города.
Убеди шерифа сохранить все в тайне до тех пор, пока я не переговорю с тобой и не объясню, какие шаги нам следует предпринять дальше.
— Великолепно, — сказал я. — Как вы думаете, ваш брат согласится?
— Мой брат сделает для меня что угодно, — ответил он. — Он добросердечный и любящий человек. Я рассказал бы ему все, если бы не опасение, что письмо может попасть в чужие руки.
Он снова подписался, промокнул чернила, сложил письмо и запечатал воском. Затем поднялся, попросил меня подождать и вышел из кельи.
Какое-то время он отсутствовал.
Я оглядывал маленькую келью, пропитанную запахами чернил, старой бумаги, кожаных книжных переплетов и горячих углей, и меня пронзила мысль:
«Я мог бы провести здесь целую жизнь и чувствовать себя счастливым». В тот момент моя жизнь настолько превосходила все когда-либо известное мне раньше, что я едва не заплакал.
Но у меня не было времени думать о себе.
Годуин вернулся, запыхавшийся и немного успокоенный.
— Письмо отправится утром и доберется до Англии гораздо быстрее, чем мы с вами, поскольку я отправил его на имя епископа, настоятеля церкви Святого Алдата при замке моего брата. Епископ сразу же отдаст письмо Найджелу.
Он взглянул на меня, и у него на глазах блеснули слезы.
— Один я бы не справился, — произнес он с благодарностью.
Затем снял с крючка наши плащи, и мы оделись, потому что за окном шел снег. Годуин снова принялся заматывать руки тряпками, но я прошептал молитву, сунул руки в карманы и вынул две пары перчаток.
«Спасибо, Малхия!»
Он взглянул на перчатки, кивнул, взял предложенную ему пару и надел. Я видел, что его смущает мягкая кожа и меховая оторочка, но он понимал, что так будет лучше для задуманного нами дела.
— Итак, мы отправляемся к Розе, — сказал Годуин. — Расскажем ей о том, что она и без того уже знает, и спросим, хочет ли она помочь. Если она откажется или не найдет в себе сил, мы сами отправимся в Норвич, чтобы дать свидетельские показания.
Он помолчал и повторил шепотом: «Показания». Я догадался: Годуин переживал о том, что нам предстоит сплести еще много лжи.
— Не думайте об этом, — посоветовал я. — Если мы отступим, начнется кровопролитие. И хорошие, невинные люди погибнут.
Он кивнул, и мы вышли на улицу.
Снаружи нас ждал мальчик с фонарем, похожий на ходячую гору шерстяных одежек, и Годуин сказал, что мы направляемся в монастырь, где живет Роза.
Скоро мы торопливо шагали по темным улицам, время от времени проходя мимо дверей шумных таверн, но в основном едва ли не ощупью находя дорогу вслед за мальчиком с фонарем, а снег падал крупными хлопьями.
14
РОЗА
Монастырь Богоматери Ангелов был большой, основательный и зажиточный. Громадная комната, где мы встретились с Розой, отличалась самым дорогим и красивым убранством, какое мне доводилось видеть. По случаю нашего прибытия угли в очаге разворошили и подкинули дров, а две юные монахини, с головы до ног закутанные в полотно и шерсть, поставили на длинный стол хлеб и вино. Тут же стояли обтянутые тафтой стулья, висели великолепные гобелены. Гобелены устилали и отполированные каменные плиты пола.
В многочисленных подсвечниках горели свечи, и огоньки красиво отражались в толстых стеклах широких окон с блестящими рамами.
Аббатиса, представительная женщина, явно обладающая большим авторитетом и властью, обожала Годуина. Она сразу же оставила нас с Розой наедине.
Роза, одетая в белое платье поверх плотной белой туники, служившей, должно быть, ночной рубашкой, была копией своей матери, только с удивительными голубыми глазами.
На мгновение меня потрясло сочетание черт матери и отца в ее лице. Глаза Розы так точно повторяли глаза Годуина, что это приводило в смущение.
Густые черные локоны Розы свободно падали на плечи и спускались по спине. В свои четырнадцать она была сформировавшейся девушкой, с женственными формами и гордой осанкой.
Она соединила в себе все самое лучшее от матери и от отца.
— Ты пришел сказать мне, что Лия умерла? — спросила она Годуина, как только он поцеловал ее в обе щеки и в макушку.
Он заплакал. Они сели друг против друга у горящего огня.
Роза сжимала его руки, время от времени кивая, словно рассуждая о чем-то сама с собой. Потом она заговорила:
— Если бы я сказала, что Лия приходила ко мне во сне, я бы солгала. Но я проснулась сегодня утром и совершенно ясно поняла, что она умерла, а я нужна маме. А теперь ты явился сюда в сопровождении брата Тоби. Думаю, ты не пришел бы в столь поздний час, если бы не срочная необходимость.
Годуин придвинул стул для меня и попросил изложить наш план.
Я рассказал Розе о том, что случилось, и она ахнула, осознав, какая опасность угрожает ее матери и всем евреям города Норвича, где она никогда не бывала.
Она быстро сказала мне, что находилась в Лондоне, когда евреев из Линкольна пытали и казнили за убийство маленького святого Хью. Без доказательств, на основании одного предположения.
— Но сумеешь ли ты сыграть роль сестры?
— Я хочу это сделать! — воскликнула Роза. — Я очень хочу посмотреть на этих людей, которые смеют утверждать, будто моя мать убила собственную дочь. Пусть меня увидят те, кто выдвинул это дикое обвинение. Я смогу. Я заявлю, что я Лия, потом что в душе я настолько же Лия, насколько Роза, и настолько же Роза, насколько Лия. И я не солгу, сказав, что мечтаю уехать из Норвича и вернуться в Париж к Розе, к себе самой.
— Переигрывать нельзя, — предупредил Годуин. — Помни, какую бы злость и раздражение ты ни испытывала, ты должна говорить мягко, как говорила бы Лия, и настаивать на своем смущенно, как было свойственно твоей сестре.
Она кивнула:
— Вся моя злость и раздражение останутся между нами. Поверьте в меня. Я знаю, что мне сказать.
— Но если что-то пойдет не так, ты очень рискуешь, — сказал Годуин. — Как и мы все. Какой отец позволит дочери подойти вплотную к открытому огню?
— Тот, который понимает, что дочь исполняет свой долг по отношению к матери, — сейчас же ответила Роза. — Ведь она уже потеряла одну дочь. Она лишилась любви собственного отца. Я готова ко всему, и мне кажется, мы получим преимущество, если признаем, что я и Лия — близнецы. Без этого наш обман может провалиться.
