сказала: «В этот день ты сама чистота». Меня взяли в тот день на визиты, как было принято делать в день первого причастия. Куда я задевала те четки?
Я увидела, что чашка с шоколадом дрожит в моей руке. Я бросила взгляд направо, на Стефана.
Сделала глоток из чашки, шоколад был ни холодный, ни горячий, как раз такой, как надо. Я выпила всю чашку густого и сладкого шоколада со сливками и улыбнулась.
– Вена, – произнесла я. Старик насупился.
– Дитя, вы обладаете поразительным сокровищем.
– Да, сэр, – сказала я. – Я знаю, Страдивари, Большой Страд, а это фернамбуковый смычок.
Стефан сощурился. Он был сломлен. Как ты смеешь?
– Нет, мадам, я имел в виду не скрипку, хотя я впервые в жизни вижу такой прекрасный инструмент, его не сравнить с теми, что я когда-либо продавал или покупал. Я имею в виду ваш дар музыканта, ту музыку, которую вы исполняли перед отелем, ту музыку, которая выманила нас на улицу. Это было… безыскусное наслаждение. Вот какой дар я подразумевал.
Я испугалась.
– Так и должно быть. Разве ты сможешь повторить это одна? Без моей помощи? Да, ты вернулась в собственный мир, утянув с собой скрипку, – ну и что? У тебя все равно ничего не выйдет. Ты бесталанна, ты воспользовалась моим волшебством и воспарила вверх, а теперь ты снова ползаешь. Ты ничто.
– Посмотрим, – сказала я Стефану.
Остальные переглянулись. К кому я обращаюсь в пустом углу?
– Назовем его ангелом, – сказала я, глядя на графа и показывая в угол. – Вы видите, кто стоит там, видите ангела?
Граф оглядел комнату. Я тоже и увидела в первый раз роскошное трюмо с раскладными зеркалами, от которого пришла бы в восторг любая женщина, оно было гораздо лучше, чем то, что стояло у меня в доме. Я увидела восточные ковры в голубых и оранжевых тонах; я вновь увидела тонкие светлые занавеси, закрывавшие окно под парчовым шелком с фестонами.
– Нет, дорогая, – сказал граф. – Я никого не вижу. Позвольте, я назову вам свое имя. Быть может, и я стану вашим ангелом?
– Вполне возможно, – сказала я, переводя взгляд со Стефана на старика с большой головой и волнистыми волосами.
У него были такие же холодные голубые глаза, как у молодого Мелникера. Он обладал какой-то жемчужной белизной, свойственной старому возрасту, даже глаза у него были обрамлены белыми ресницами, но взгляд сохранился острый, осмысленный.
– Вполне возможно, мне понадобится лучший ангел в вашем лице, ибо тот ангел, по-моему, плох, – сказала я.
– Как ты можешь так лгать. Ты крадешь мое сокровище. Ты разбиваешь мое сердце. Ты примкнула к тем, кто заставил меня так страдать.
И снова губы призрака не шевельнулись, и ленивая поза не переменилась, одно сплошное бессилие и потерянная смелость.
– Стефан, я не знаю, что для тебя сделать. Если бы я только могла совершить что-то тебе на благо…
– Воровка.
В комнате зашептались.
– Фрау Беккер, – произнесла женщина, – этот господин – граф Соколовский. Простите, что сразу не представила его вам как полагается. Он очень давно живет в нашем отеле и чрезвычайно рад, что теперь вы с нами. Эти комнаты редко открыты для публики, мы храним их как раз для такого случая.
– Какого именно?
– Дорогая, – вмешался граф, перебив женщину, но очень нежно, со спокойной добротой старого возраста. – Вы не сыграете для меня? Не слишком ли это дерзкая просьба с моей стороны?
Нет! Всего лишь пустая и бесполезная!
– Не сейчас, конечно, – поспешил добавить граф, – когда вы больны, нуждаетесь в покое и ждете, что за вами приедут ваши друзья. Но когда вы почувствуете, что окрепли, и если захотите… всего лишь небольшой отрывок для меня, из того, что вы тогда играли. Ту музыку.
– А как бы вы ее описали, граф? – поинтересовалась я.
Да-да, скажите, ей ведь так это нужно знать!
– Тихо! – Я сердито посмотрела на Стефана. – Если это твоя скрипка, то тогда почему у тебя нет сил забрать ее? Почему она у меня? Не обращайте внимания, прошу прощения за все. Простите эту манеру говорить вслух с воображаемыми образами и грезить наяву…
– Все в порядке, – сказал граф. – Мы не задаем вопросы одаренным людям.
– Неужели я настолько одарена? Что вы слышали?
Стефан презрительно фыркнул.
– Я знаю, что слышала я, когда играла, но прошу вас сказать, что слышали вы.
Граф задумался.
– Нечто изумительное, – сказал он. – Ни на что не похожее.
Я не стала его перебивать.
– Нечто прощающее, – продолжал он. – Нечто полное экстаза и горького терпения… – Он долго молчал, после чего снова заговорил: – Словно Барток и Чайковский вместе проникли в вашу душу и слились воедино в сладостную и трагическую музыку, в которой выразился целый мир… знакомый мне мир далекого прошлого, еще довоенного… я тогда был мальчишкой, слишком юным, чтобы хоть что-то запомнить, какие- то детали. Только я помню тот мир. Помню.
Я вытерла лицо.
– Ну же, скажи ему, что, скорее всего, не сможешь так сыграть еще раз. Я знаю. Не сможешь.
– Кто это утверждает? – строго поинтересовалась я у Стефана.
Он выпрямился, сложив руки на груди, и в своем гневе вернул себе на секунду былую яркость.
– Как всегда, главную роль играет гнев, не так ли, жалкий или великий? Посмотри на себя, как ты сейчас пылаешь! Теперь, когда посеял во мне сомнения! А что, если сам твой вызов придал мне силы?
– Тебе ничто не может придать силы. Ты теперь вне моей власти, а то, что ты держишь в руках, не более чем кусок деревяшки, это высушенная древесина, древний инструмент, на котором ты не умеешь играть.
– Фрау Вебер, – сказала я.
Она удивленно уставилась на меня, потом бросила встревоженный взгляд в якобы пустой угол, но тут же снова посмотрела на меня, кивком принося извинения.
– Слушаю вас, фрау Беккер.
– У вас не найдется какого-нибудь приличного широкого халата для меня? Я бы хотела сейчас сыграть. Руки уже согрелись.
– Наверное, еще слишком рано, – заметил граф, однако тяжело оперся о трость и зашарил в поисках руки Мелникера, одновременно пытаясь подняться. Он весь сиял от радостного предчувствия.
– Разумеется, мадам, – сказала фрау Вебер и подала мне простой широкий халат из белой шерсти, лежавший в изножье кровати.
Я спустила ноги с кровати. Голые ступни оказались на теплом деревянном полу, ночная сорочка свисала ниже щиколоток. Я взглянула на потолок, на всю эту великолепную лепнину, прелестное убранство королевских апартаментов.
Скрипка по-прежнему была у меня в руках.
Я поднялась. Фрау Вебер надела на меня халат, я осторожно продела правую руку в широкий длинный рукав, затем, переложив скрипку со смычком, скользнула в левый рукав. Тапочек рядом не было, но они мне были не нужны. Пол под ногами был шелковистый.
Я направилась к открытым дверям. Мне почему-то казалось неудобным играть в спальне и встретить там либо победу, либо поражение.
Войдя в огромную гостиную, я поразилась, увидев гигантский портрет великой императрицы Марии- Терезии. Роскошный стол, стулья, кушетки. И цветы. Смотри. Все эти свежие цветы, как на похоронах. Я
