– И это что – наше будущее? – улыбнулась Румер, обведя рукой старый дом, веранду, море за окном.
Зеб огляделся вокруг. Да, в доме было полным-полно старых вещей: выцветшие чехлы на диванчиках, плетеные кресла, покоробленные от времени и соленого морского ветра черно-белые фотографии обеих семей, корзины с ракушками, которые девчонки собирали еще в детстве. Здешний воздух кишмя кишел разными духами. Воспоминания словно выпрыгивали на вас из каждой стены. Он мысленно нарисовал себе иной образ – из стекла, хрома и нержавеющей стали новенького исследовательского центра на Западном побережье – и тут же выбросил его из головы.
– Да, – кивнул Зеб, взяв Румер на руки и прижав к своей груди. – Это наше будущее.
К тому времени, как Сикстус принял первый горячий душ за целую неделю и пообедал в компании Румер, солнце успело завершить свой дневной обход и уже пряталось за деревьями у позолоченных болот. На Мыс опустились голубые сумерки, но старик до сих пор еще не мог оправиться от шока, испытанного в то мгновение, когда он увидел, что новые соседи сотворили со своим участком. С двором и садом Мэйхью…
– Милый дом, – произнес он, сидя на кухне рядом с Румер.
– Мне не верится, что ты здесь, пап, а не на полпути в Голуэй.
– Мне тоже. Не так мы с Клариссой планировали провести свой отпуск.
– И что же случилось?
– А-а, я передумал, – махнул он скрюченной рукой. – Наверное, соскучился по дому.
Он наблюдал за тем, как Румер держала у себя на ладони маленького крольчонка из спасенного семейства и пыталась скормить ему побольше молочной смеси. От этого у него кольнуло сердце – младшая дочь всегда находила кого-то, кто нуждался в ее заботливых руках. Сикстус поерзал в своем кресле, и его суставы и кости заскрипели. Но он был несказанно рад возвращению домой и обществу своей дочери.
– Приезжала Элизабет, – спокойно сказала Румер.
– Знаю. Майкл рассказал. Ты наверняка думаешь, что она и меня посвящала в свои планы?
– Она решила свалиться на нас как снег на голову.
– После того, что я наговорил ей про тебя и про Зеба, – опечалился Сикстус. Хитрые помыслы старшей дочурки всегда ужасали его.
– Ну, мы с ней кое в чем уже разобрались, – пояснила Румер.
– А, – вздохнул Сикстус.
– Что такое, пап? – забеспокоилась Румер.
– Ничего, – он потер глаза. – Просто устал.
– А твое путешествие не разочаровало тебя? – спросила она. – Все было так, как ты мечтал?
– В некотором смысле даже больше, чем хотелось. Вероятно, поэтому я и решил не плыть дальше.
– Я думала, ты всегда мечтал пересечь Атлантику…
Сикстус с улыбкой смотрел на то, как Румер, неторопливо накормив одного детеныша кроликов, отпустила мальца на пол и пошла к клетке за его братцем или сестренкой.
– Да. Но желание вернуться победило. Меня не было всего пару недель, а мой дом уже полон кроликов.
– Прости, пап, – улыбнулась Румер. – Мы с Зебом спасли их с соседнего двора. Все так быстро меняется. Мне больно думать, что ты приехал и застал тут такое.
– Они срубили деревья подчистую, – сказал Сикстус. – Уже подходя к бухте, я поискал взглядом высоченную сосну, но ее нигде не было. Я правил свой шлюп на то дерево более тридцати лет, с того времени, как оно переросло своих соседей…
– Теперь все переменится, – вздохнула она. – Во вторник, после Дня труда, тут такое начнется!..
Сикстус почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Он словно плыл посреди океана и только что ухнул вниз с трехметровой волны.
– Это уже чересчур, – сказал он. – Значит, сейчас ты еще сообщишь мне, что отправляешься в Калифорнию вместе с Зебом.
– Мы любим друг друга, пап. Всегда любили, но лишь сейчас поняли, что наше чувство живо, как никогда прежде. Оно уже не покинет нас.
– Конечно, не покинет…
– Я не могу оставить тебя, пап, – призналась она. – Ни тебя, ни Мыс.
Сикстус нервно сглотнул. Руки у него слишком тряслись, чтобы тянуться к ней – да и был ли в этом смысл? – разумеется, она должна уехать. Поэтому он вцепился в свои запястья, чтобы унять дрожь, и сделал глубокий вдох.
– Но ты должна, – пробасил он. – Вы не можете опять потерять друг друга.
– Я не уеду.
«Она опять приносит себя в жертву», – подумал Сикстус. Его любимая дочь хочет отказаться от счастья ради жизни здесь, рядом с ним. Эдвард, ее отец, ее животные… Когда же она будет счастлива? После его смерти? Или когда похоронят последнюю из Dames de la Roche?
Сикстус подумал о своей матери и о тех жертвах, на которые она шла для него с братом. Она так сильно переживала за сыновей, за недоношенных младенцев, боялась потерять работу, а благополучие всех, кого угодно, кроме себя самой, волновало ее больше всего на свете. И в конце концов это ее и доконало… И тут
