И тут позади него сквозь завесу воспоминаний о свинцовом море и летящей над ним одинокой птице я увидел ее. Она стояла в проеме двери, словно Дева Мария, с рассыпавшимися по плечам золотыми волосами и печальным выражением на прекрасном лице.
– Это катастрофа, мой мальчик…
К полуночи стало очевидным, что он не желает говорить, не реагирует на мой голос и по своей воле не сделает ни одного движения. Спокойно и совершенно безучастно он следовал за нами туда, куда мы его вели. Если процесс физической смерти и причинял ему боль, он ничем ее не выдавал. Если обретенная им способность видеть все совершенно по-новому и доставляла ему удовольствие, он никак его не выражал. Даже жажда, казалось, не способна была заставить его действовать.
Габриэль, много часов молча следившая за ним, в конце концов не выдержала и взяла его под свою опеку: вымыла и причесала, надела на него новую одежду. Она выбрала черный сюртук – едва ли не единственную темную вещь в моем гардеробе – и очень скромно отделанную рубашку. В этом наряде Ники выглядел довольно странно и был похож на юного клерка, чересчур серьезного и немного наивного.
Я наблюдал за ними в тишине склепа и убедился, что они прекрасно слышат мысли друг друга. За все это время она не сказала ему ни слова, и тем не менее он шел туда, куда она ему велела, и делал то, что она просила его сделать. Завершив его туалет, она усадила Никола на скамью возле камина.
– А теперь, – обратилась она ко мне, – он должен отправиться на охоту.
Ей достаточно было только взглянуть на него, и он, не поднимая глаз, подскочил как пружина.
Я был настолько поражен этим, что лишился дара речи и мог только молча смотреть им вслед, когда они уходили. Я услышал звук их шагов по каменным ступеням, потом осторожно, чтобы они не заметили, прокрался до самых ворот и, прижавшись лицом к железным прутьям, уставился на двух злобных и коварных призраков, двигающихся через поле.
Пустота ночи окутала меня холодом, и избавить от него не мог даже яркий огонь в камине, к которому я в конце концов вернулся.
Вокруг меня царила пустота. И тишина, та самая тишина, говорил я себе, о которой я совсем недавно мечтал, чтобы отдохнуть и побыть наедине со своими мыслями после тяжелейшей и отвратительной схватки в Париже. Но в этой тишине, словно голодный зверь, терзало душу и грызло мои внутренности сознание того, что отныне я не в силах буду выносить его присутствие рядом.
Глава 5
Проснувшись с наступлением вечера, я уже твердо знал, что должен сделать. Мог я или не мог отныне выносить присутствие Никола, не имело никакого значения. То, что произошло с ним, произошло по моей вине, и я обязан был так или иначе вывести его из состояния ступора.
Охота ничуть его не изменила, хотя, судя по всему, он подстерег не одну жертву и вволю напился крови. Теперь моей задачей было постараться скрыть то отвращение, которое я к нему испытывал, отвезти его в Париж и найти там ту единственную вещь, которая способна была привести его в чувство.
Единственной вещью, которую он любил при жизни, была скрипка. А вдруг она и сейчас заставит его очнуться? Когда я вложу инструмент ему в руки, у Ники, возможно, появится желание вновь сыграть на ней. Но теперь он будет играть совсем по-другому, с новым мастерством, и, быть может, все изменится, холод в моем сердце постепенно растает.
Как только Габриэль проснулась, я рассказал ей, что собираюсь сделать.
– Но как же быть с остальными? – спросила она. – Тебе нельзя ехать в Париж одному.
– Нет, я все-таки поеду, – настаивал я. – Ты должна остаться с ним, потому что нужна ему. Если эти паразиты появятся здесь, они легко выманят его из башни. К тому же я хочу выяснить, что происходит в склепах Невинных мучеников. Необходимо знать, действительно ли мы получили хотя бы временную передышку.
– И все же мне не нравится, что ты едешь один, – покачала она головой. – Знаешь, если бы не моя уверенность в том, что мы должны обязательно еще раз встретиться с их предводителем и о многом расспросить его и старую королеву, я настояла бы на отъезде из Парижа сегодня же вечером.
– Но чему они могут нас научить? – холодно спросил я. – Тому, что Солнце вращается вокруг Земли и что Земля плоская?
Однако я тут же устыдился резкости своих слов.
Одну загадку они, возможно, все-таки смогут мне объяснить: почему созданные мною вампиры способны слышать мысли друг друга, в то время как сам я лишен такой возможности? Хотя в тот момент я был так поглощен чувством отвращения к Ники, что был не в состоянии думать о чем-либо другом.
Я смотрел на нее и думал о чудесном превращении, произошедшем с нею благодаря волшебной силе Обрядов Тьмы. Они возвратили ей былую красоту и вновь сделали ее богиней моего детства. Но перерождение Ники больше походило на смерть.
Даже если она и не могла прочесть мои мысли, сердцем она прекрасно сумела понять мое состояние.
Мы обнялись.
– Будь осторожен, – сказала она на прощание.
Мне обязательно нужно было проникнуть в его квартиру, чтобы отыскать там скрипку. Кроме того, оставался еще бедняга Роже. Я должен был придумать для него какие-то объяснения, наговорить ему кучу небылиц. К тому же идея отъезда из Парижа захватывала меня все больше и больше, а следовательно, необходимо было подготовиться и успеть сделать еще очень многое.
В течение нескольких часов, однако, я делал все, что мне хотелось, притворяясь, что нет ни кладбища Невинных мучеников, ни общества вампиров в его подземных склепах, что Ники все еще жив и находится в безопасности. Я охотился в Тюильри, на бульварах и воображал, что весь Париж принадлежит мне.
Однако я все время прислушивался, нет ли кого поблизости, и не переставал думать о старой королеве. Я обнаружил их присутствие там, где меньше всего этого ожидал, – на бульваре Тамплиеров, возле театра Рено.
Странно, что вампиры осмелились появиться в местах света, как они их называли. Однако я твердо знал, что несколько из них прячутся позади театра. На этот раз от них исходила не злоба, а только отчаянное возбуждение. Почувствовав, что я совсем рядом, они пришли в неописуемое волнение.
Потом я увидел лицо темноглазой женщины-вампира со спутанными, как у ведьмы, волосами. Она выглядывала из аллеи, на которую выходила задняя дверь театра, и манила меня рукой.
Несколько минут я скакал взад и вперед по аллее. На бульваре царила обычная для весеннего вечера суета: один за другим катились экипажи, между которыми сновали толпы пешеходов; двери ярко освещенных театров были распахнуты настежь, приглашая на представления публику, а прямо на тротуарах выступали сотни уличных музыкантов, жонглеров и акробатов. Стоит ли мне покинуть все это ради разговора со столь странными существами? Я прислушался. Их было четверо. Они были в ужасе. И они ждали меня с отчаянной надеждой.
Ладно. Я повернул лошадь и въехал в темную аллею. Они с нетерпением поджидали меня чуть дальше, сбившись в кучку возле каменной стены.
Больше всего меня удивило присутствие среди них сероглазого мальчика. На лице его было написано недоумение. За спиной у него стоял высокий худой мужчина-вампир, к которому прижималась миловидная женщина, – оба были замотаны в лохмотья и походили на прокаженных. Заговорила со мной та самая темноглазая красотка, которая смеялась на ступенях лестницы, ведущей в подземный склеп кладбища Невинных мучеников.
– Ты должен помочь нам! – шепотом воскликнула она.
– Разве? – откликнулся я, пытаясь успокоить кобылу, которой явно было не по душе их общество. – И с какой это стати я должен вам помогать?
– Он уничтожает нашу общину, – ответила она.
– Уничтожает всех нас… – не глядя на меня, произнес мальчик.
Он стоял, упершись взглядом в камни мостовой, и я сумел поймать и увидеть те мысленные картины, которые он мне посылал: горящий посреди склепа погребальный костер и Арман, силой заставляющий своих подданных бросаться в огонь.
Я постарался избавиться от видения, но теперь все они посылали мне страшные образы. Темноглазая женщина пристально смотрела мне прямо в глаза, заставляя меня увидеть все еще яснее: Арман,
