порывами ветра. Монахи помогли мне надеть кожаные одежды, застегнули пояс. Приятно было снова вдохнуть запах бараньей кожи, поглубже втянуть в себя свежий холодный воздух. Отец держал мой меч. Тяжелый, старинный, он сохранился со времен его давней стычки с тевтонскими рыцарями в далеких землях, драгоценные камни давно уже откололись от рукояти, но он оставался хорошим, удобным в бою оружием.
В снежном тумане появилась фигура на коне. Это был сам князь Михаил в меховой шапке, в шубе и перчатках – великий властелин, правивший Киевом от имени наших завоевателей, принадлежащих к римско-католической вере, которую мы не принимали. Нам позволили сохранить прежнюю религию. Он был разодет в иностранный бархат и золото, разряженная фигура, уместная при королевском литовском дворе, о котором ходили фантастические слухи. Как же он выносит Киев, разрушенный город?
Лошадь встала на дыбы. Мой отец подбежал к ней, чтобы схватить под уздцы, и пригрозил животному так же, как угрожал мне.
Икону для князя Федора быстро завернули в шерсть и доверили нести мне.
Я положил руку на рукоять меча.
– Нет, ты не увезешь его на свое безбожное дело! – воскликнул старец. – Князь Михаил, ваша светлость, наш могущественный правитель, велите этому безбожнику не забирать нашего Андрея.
Сквозь снег я рассмотрел лицо князя – сильное, с правильными чертами, седыми бровями и бородой, с огромными синими глазами.
– Отпустите его, отец, – крикнул он монаху. – Мальчик охотится с отцом с четырех лет. Никто еще не приносил таких щедрых подарков к моему столу, да и к вашему, отец. Отпустите его.
Лошадь заплясала и попятилась. Отец повис на поводьях. Князь Михаил сплюнул снег с губ.
Наших лошадей подвели к входу – могучего отцовского жеребца с грациозно изогнутой шеей и мерина пониже, который был моим, пока я не попал в Печерскую лавру.
– Я вернусь, отец, – обратился я к старцу. – Благословите меня. Что я могу сделать против своего доброго, мягкосердечного и бесконечно благочестивого отца, когда мне приказывает сам князь Михаил?
– Да заткни ты свой паршивый рот, – сказал мой отец. – Думаешь, мне хочется слушать это всю дорогу до замка князя Федора?
– Ты будешь слушать это на протяжении всего пути в ад! – объявил старец. – Ты ведешь на смерть моего лучшего послушника.
– Послушника? Послушника, обреченного обитать в вырытой в земле дыре! Ты забираешь руки, нарисовавшие все эти чудеса...
– Их нарисовал Господь, – ядовито прошипел я. – Ты прекрасно это знаешь, отец. Будь добр, прекрати выставлять напоказ свое безбожие и воинственность.
Я сидел в седле. Икону обернули шерстяной тканью и крепко привязали к моей груди.
– Я не верю, что мой брат Федор погиб! – сказал князь, пытаясь сдержать своего коня и поровняться с отцовским жеребцом. – Может быть, странники видели другие развалины, какой-то старый...
– Сейчас в степях никто и ничто не выживает, – заметил старец и взмолился, обращаясь к Михаилу: – Князь, не забирайте Андрея! Не увозите его!
Монах побежал рядом с моим конем.
– Андрей, ты там ничего не найдешь – только стелющуюся траву и деревья. Положи икону в ветвях дерева. Положи ее там на Божию волю, чтобы татары, когда найдут икону, узнали ее божественную силу. Положи ее там для язычников. И возвращайся домой.
Снег падал так неистово и густо, что я перестал видеть его лицо. Я посмотрел вверх, на ободранные, голые купола нашего собора, след византийской славы, оставленный нам монголами-завоевателями, ныне алчно собиравшими с нас дань через князя-католика. Какой она была холодной и заброшенной, моя родина! Закрыв глаза, я мечтал о грязной келье в пещерах, о том, чтобы надо мной сомкнулся слой земли, чтобы, когда меня наполовину захоронят, ко мне пришли сны о Боге и о творимом им добре.
«Вернись ко мне, Амадео! Вернись! Не дай сердцу остановиться!»
Я озирался по сторонам.
– Кто меня зовет? Густая белая вуаль снега расступилась, приоткрыв далекий стеклянный город, черный, блестящий, словно разогретый кострами ада. К зловещим облакам темнеющего неба поднимались, подпитывая их, клубы дыма. Я поскакал к стеклянному городу.
– Андрей! – послышался за моей спиной отцовский голос.
«Вернись ко мне, Амадео! Не дай сердцу остановиться!» Пока я пытался сдержать коня, шерстяная ткань развернулась, икона выпала на землю и покатилась по холму, без конца переворачиваясь, подпрыгивая на углах. Я увидел мерцающее лицо Христа.
Меня подхватили и потянули вверх сильные руки.
– Отпустите меня! – запротестовал я и оглянулся. На замерзшей земле лежала икона, вопрошающий взгляд Господа был обращен вверх.
Мое лицо с обеих сторон сжали твердые пальцы. Я моргнул и открыл глаза. В комнате было тепло и светло. Прямо надо мной неясно вырисовывалось знакомое лицо моего господина, его голубые глаза налились кровью.
– Пей, Амадео, – сказал он. – Пей от меня.
Моя голова упала ему на горло. Забурлил фонтан крови; он забил из вены Мастера, густой струей полился на воротник его золотой мантии... Я лизнул ее. Кровь воспламенила меня, и я вскрикнул.
– Тяни ее в себя, Амадео! Тяни сильнее!
Кровь заполнила мой рот. Мои губы тесно прижались к шелковистой белой плоти, дабы не позволить пропасть хотя бы капле драгоценной жидкости. Я сделал большой глоток и в тусклой вспышке увидел, как мой отец скачет через степь: могучая фигура в кожаных одеждах, меч прочно прикреплен к поясу, нога согнута, потрескавшийся, изношенный коричневый сапог твердо стоит в стремени. Он повернул налево, грациозно приподнимаясь и опускаясь в такт широким шагам своего коня.
– Отлично, уходи от меня, ты, трус, бесстыдник, жалкий мальчишка! Уходи! – Он смотрел прямо перед собой. – Я молился, Андрей, я молился, чтобы они не затащили тебя в свои грязные пещеры, в свои мрачные земляные кельи. Мои молитвы услышаны! Иди с Богом, Андрей. Иди с Богом. Иди с Богом!
Лицо стоявшего надо мной Мастера, восхищенное и прекрасное, сияло белизной на фоне дрожащего золотого света бесчисленных свечей.
Я лежал на полу. В моем теле бурлила и пела кровь. Я поднялся на ноги и почувствовал, как закружилась голова. Перед глазами все поплыло.
– Мастер...
Он был уже в дальнем конце помещения и спокойно стоял босиком на светящемся розовом полу, протянув ко мне руки.
– Иди ко мне, Амадео, подойди сюда, иди, забери остальное.
Я старался подчиниться. Мастерская сияла разными красками. Я увидел процессию волхвов.
– Какие они яркие, какие живые!
– Иди ко мне, Амадео.
– У меня не хватит сил, Мастер, я упаду в обморок, я умру в этом великолепном свете.
Я сделал шаг, за ним – еще один, хотя и думал, что это невозможно. Я ставил одну ногу перед другой, подходя все ближе и ближе, пока не споткнулся.
– Хоть на четвереньках, но только иди. Иди ко мне. – Я вцепился в его мантию. Придется взобраться на эту гору, если уж я решился. Я потянулся вверх и схватился за его согнутую в локте правую руку, потом приподнялся, почувствовав прикосновение золотой ткани. Я постепенно распрямлял ноги и наконец встал. Я снова нашел источник. Я пил, пил и пил.
Золотым потоком кровь хлынула внутрь, разлилась по моим конечностям. Я был Титаном, подмявшим под себя Мастера.
– Дай мне ее, – прошептал я, – дай!
Кровь на миг задерживалась на моих губах и потоком устремлялась в горло.
Как будто его холодные мраморные руки поймали мое сердце. Я слышал, как оно бьется, борется, как открываются и закрываются клапаны, слышал влажный звук вторгающейся крови, хлопки принимавших и перерабатывающих ее клапанов, мое сердце росло и набиралось сил, вены становились неуязвимыми
