всегда сможешь узнать, когда наступит утро, если будешь внимателен. Ты чувствуешь? Слышишь птиц? В каждой части света есть птицы, которые поют прямо перед рассветом.
Мне пришла в голову мрачная мысль: одной из тех вещей, которых мне не хватало в пещерах Печерской лавры, было пение птиц. Там, в степи, когда я охотился вместе с отцом и переезжал от рощи к роще, мне всегда нравилось, как поют птицы. Нам никогда не приходилось подолгу торчать в жалких киевских хибарах на берегу реки. Мы часто отправлялись в запретные странствия по степи, откуда не вернулось столько людей.
Но это прошло. Я в чудесной стране – в Италии, в милой Серениссиме. Со мной рядом Мастер, свершивший великое, сладострастное чудо превращения.
– Ради этого я и поехал в степи, – прошептал я. – Ради этого он и забрал меня из монастыря в тот последний день.
Мастер печально посмотрел на меня.
– Надеюсь, – сказал он. – Все, что я знал о твоем прошлом, я прочел в твоих мыслях, пока они были мне открыты, но теперь они закрылись – закрылись, поскольку я сделал тебя вампиром, таким, как я сам, и мы никогда уже не узнаем мыслей друг друга. Мы слишком близки, общая кровь оглушительно ревет в наших ушах, когда мы стараемся в тишине поговорить друг с другом, и я навсегда прощаюсь с ужасными образами подземного монастыря, которые так ярко мелькали в твоих мыслях, но всегда в агонии, всегда в почти полном отчаянии.
– Да, в отчаянии, и все это ушло, как страницы, вырванные из книги и брошенные по ветру. Вот так, просто ушло.
Мастер велел мне поспешить. Мы шли не домой. Темными переулками мы направлялись в другую сторону.
– Мы идем в наше убежище, – сказал он, – точнее, в наш склеп, где нас ждет постель, то есть наша могила.
Мы вошли в старый обветшалый палаццо, единственными обитателями которого были несколько спящих бедняков. Мне там не понравилось. Он приучил меня к роскоши. Но вскоре мы попали в подвал. Кстати, подвалы – крайне редкая, практически невозможная вещь для зловонной и сырой Венеции. Но это действительно был подвал. Мы спустились по каменной лестнице, миновали толстые бронзовые двери, которые не смог бы открыть обычный человек, и в результате в кромешной темноте достигли самой дальней комнаты.
– Когда-нибудь ты и сам наберешься сил, – прошептал мой господин, – чтобы проделывать этот фокус.
Я услышал бешеный треск и негромкий взрыв, и в его руке запылал огромный яркий факел. Чтобы зажечь его, Мастеру понадобилось лишь усилие мысли.
– С каждым десятилетием ты будешь становиться сильнее, а потом и с каждым веком, и много раз за свою долгую жизнь тебе предстоит убеждаться, что твои способности совершили волшебный скачок. Проверяй их с осторожностью, а то, что обретешь, защищай. Используй все, что обнаружишь, с умом. Никогда не остерегайся никаких способностей, это так же глупо, как и человеку остерегаться своей силы.
Я кивнул, завороженно уставившись на огонь. Никогда еще я не видел таких красок в простом огне, и я не испытывал к нему отвращения, хотя и знал, что это единственное, что может меня уничтожить. Во всяком случае, так сказал Мастер.
Он жестом предложил мне осмотреться в комнате. Что за потрясающее помещение! Оно было обито золотом! Даже потолок золотой! В центре стояли два каменных саркофага, украшенные фигурами, вырезанными в старинном стиле, то есть строгими и величественными. Рассмотрев их внимательно, я увидел, что это рыцари в шлемах и длинных туниках, с тяжелыми широкими мечами, высеченными у боков, руки в перчатках сложены в молитве, глаза закрыты в вечном сне. Каждая фигура была позолочена и местами покрыта серебром, а также усыпана бесчисленными маленькими драгоценными камнями. На поясах рыцарей сверкали аметисты. Воротники туник украшали сапфиры. Топазы блестели на ножнах их мечей.
– Разве такие сокровища – не достаточное искушение для вора? – спросил я. – Они же лежат просто так, под разрушенным домом!
Он искренне расхохотался.
– Ты уже учишь меня принимать меры предосторожности? – спросил он с улыбкой. – Какая дерзость! Никакой вор не в силах сюда пробраться. Открывая двери, ты не соизмерял свою силу. Взгляни на засов, который я закрыл за нами, раз ты так волнуешься. Теперь посмотрим, сможешь ли ты поднять крышку гроба. Вперед. Посмотрим, сравняется ли твоя сила с твоей наглостью.
– Я не хотел показаться дерзким, – возразил я. – Слава Богу, ты улыбаешься. – Я поднял и сдвинул в сторону крышку гроба. Мне это не составило труда, но я догадывался, что камень очень тяжелый. – Понятно, – кротко сказал я и улыбнулся сияющей невинной улыбкой. Внутри гроб был отделан дамастом пурпурного цвета.
– Ложись в эту колыбель, дитя мое, – сказал он. – И без страха ожидай восхода солнца. Когда оно появится, ты будешь уже крепко спать.
– А мне нельзя спать с тобой?
– Нет, твое место здесь, в этой постели, я уже давно ее для тебя приготовил. Здесь, рядом с тобой, у меня есть своя узкая постель, ее на двоих не хватит. Но теперь ты мой, мой, Амадео. Награди меня еще несколькими поцелуями, да, вот так... как хорошо...
– Мастер, никогда не позволяй мне сердить тебя. Никогда не разрешай мне...
– Нет, Амадео, спорь со мной, задавай вопросы, будь моим дерзким и неблагодарным учеником. – Он выглядел немного грустным. Он ласково подтолкнул меня и указал на гроб. Замерцал пурпурный атласный дамаст.
– И я ложусь в гроб, – прошептал я, – так рано.
После этих слов на его лицо набежала тень боли. Я пожалел о них. Мне хотелось сказать что-нибудь, чтобы все исправить, но он жестом велел мне ложиться.
Как же там было холодно, проклятые подушки, как жестко. Я задвинул крышку на место и неподвижно лег, прислушиваясь к звуку задутого факела, к трению камня о камень, когда он открыл свою собственную могилу. Я услышал его голос:
– Спокойной ночи, моя юная любовь, моя маленькая любовь, мой сын...
Я безвольно лежал. Как восхитительно было просто расслабиться. Все казалось мне таким новым.
Далеко-далеко, в стране, где я родился, в Печерской лавре пели монахи.
Я сонно размышлял обо всем, что вспомнил. Я вернулся домой, в Киев. Из своих воспоминаний я создал живописную картину, чтобы она учила меня всему, что я в состоянии узнать. И в последние моменты ночного сознания я попрощался с ними навсегда, попрощался с их верованиями и с их ограничениями.
Я вызвал в воображении «Шествие волхвов», во всем своем великолепии сияющее на стене: процессию, которую смогу вволю изучить, как только сядет солнце. Мне, в глубине моей дикой и страстной души, моего новорожденного вампирского сердца, показалось, что волхвы пришли, дабы возвестить не только о рождении Христа, но и о моем перерождении.
9
Если я и думал, что мое превращение в вампира будет означать конец моего образования или моего ученичества у Мариуса, то я очень заблуждался. Меня не выпустили в тот же миг на свободу и не позволили только лишь наслаждаться преимуществами моей новой силы.
На следующую же ночь после превращения мое воспитание началось всерьез. Теперь меня нужно было готовить уже не к временной жизни, а к вечности.
Мастер рассказал, что его сделали вампиром почти пятнадцать веков назад и что существа, нам подобные, живут практически по всему миру. Скрытные, подозрительные, часто ужасно одинокие, ночные скитальцы, как называл их Мастер, зачастую бывали плохо подготовлены к бессмертию, и все их существование представляло собой не более чем цепочку жутких катастроф, пока их не одолевало отчаяние и они не приносили себя в жертву, устроив страшный пожар или выйдя на солнечный свет.
Что касается совсем старых, кто, как мой Мастер, смог выстоять на протяжении многих эпох и пережить
