– Но как вы перемещаетесь? – спросил один из ученых.
– По ветру, – ответил я. – Это дар, который развился во мне с веками.
Я подошел к Рэймонду, крепко обнял его и, обернувшись к небольшой группе смертных, предложил им подойти и дотронуться до меня, убедиться, что я настоящий.
Я отошел на шаг, достал кинжал, порезал себе руку и протянул к ним ладонь, чтобы они посмотрели, как затягивается плоть.
Они ахнули от изумления.
– Мне пора. Рэймонд, примите мою благодарность и любовь.
– Подождите! – сказал самый дряхлый старик. Он держался поодаль, опираясь на палку, напряженно внимая каждому моему слову. – У меня к вам последний вопрос, Мариус.
– Задавайте, – тотчас предложил я.
– Вы что-нибудь знаете о нашем происхождении?
Я сперва не понял, о чем речь. Что подразумевал его вопрос? Рэймонд помог мне:
– Вам что-нибудь известно о том, как появилась Таламаска?
– Нет, – в тихом изумлении ответил я.
Они погрузились в молчание, и я догадался, что они сами точно не знают, как возникла Таламаска. И мне вспомнилось, что при нашей первой встрече Рэймонд уже упоминал об этом.
– Надеюсь, вы найдете ответы на свои вопросы, – сказал я и растворился в темноте.
Но далеко не ушел. Я сделал то, что должен был сделать с самого начала. Я парил неподалеку, выбрав место, где меня нельзя было ни увидеть, ни услышать. И послушал, как они бродят по башням и библиотекам.
Таинственные, упорные, преданные.
Я решил, что как-нибудь в будущем вернусь, чтобы узнать их получше. Но сейчас нужно возвращаться в святилище, к Бьянке.
Когда я появился в благословенном склепе, она еще не спала. И я увидел, что она зажгла сотню свечей.
Иногда я забывал об этой церемонии и обрадовался, что она вспомнила.
– Ты доволен посещением Таламаски? – спросила она с неподдельным интересом. На ее лице появилось выражение обманчивого простодушия, неизменно побуждавшее меня рассказывать ей все без утайки.
– Мне очень понравилось. Выяснилось, что они и в самом деле честные исследователи. Я дал им все сведения, какие смог – но, разумеется, рассказал далеко не все, что знал. Не бойся, я не наделал глупостей. Они ищут только знаний, и я дал им предостаточно пищи для размышлений.
Она прищурилась, не вполне представляя себе, что такое Таламаска. Я ее прекрасно понимал.
Я сел рядом, притянул ее к себе и укрыл нас обоих меховым плащом.
– Ты пахнешь приятным холодным ветром, – сказала она. – Наверное, мы созданы, чтобы жить, не покидая святилища, жить в холодном небе и бесприютных горах.
Я не ответил, но думал только об одном: далеком городе Дрездене. Рано или поздно Пандора всегда возвращается в Дрезден.
Глава 31
До нашей встречи с Пандорой оставалось сто лет. За этот срок мои возможности невероятно возросли. В ночь после возвращения из Таламаски я устроил себе серьезнейшую проверку и убедился, что больше никогда, никогда не стану жертвой банды Сантино. Много ночей Бьянке приходилось оставаться одной, пока я испытывал свои преимущества.
И как только я всецело уверился в своей быстроте, силе Огненного дара и великой способности убивать невидимым ударом, я посетил Париж с единственной мыслью – проследить за собранием Амадео.
Отправляясь в рискованный путь, я поведал свой план Бьянке, и она опять принялась умолять меня не играть с огнем.
– Нет, отпусти меня, – ответил я. – При желании я, наверное, смогу услышать его голос на расстоянии нескольких миль. Но мне нужно твердо убедиться в истинности того, что я вижу и слышу. И еще. Я не испытываю желания его перевоспитывать.
Она опечалилась, но, видимо, поняла мои чувства. Она заняла привычное место в углу святилища и кивнула, вырвав обещание проявлять величайшую осторожность.
Попав в Париж, я с помощью могущественного дара Очарования выманил из комнаты в уютном трактире одного убийцу и выпил его кровь, а потом нашел себе укрытие в высокой колокольне собора Парижской Богоматери, чтобы беспрепятственно следить за негодяями.
Выяснилось, что огромная стая отвратительных, исполненных ненависти хищников избрала местом обитания парижские катакомбы, подобно тем, что сохранились в Италии со времен Древнего Рима.
Катакомбы располагались под погостом, носившим название кладбище Невинных Мучеников, – трагически уместные слова! Я уловил клятвы и распевы, подходившие разве что для слабоумных, предваряющие ночной поход жестокости и смерти, направленный на жителей Парижа.
– Все за сатану, все за Зверя, все на службу Господа, вернемся к покаянию!
Не составило труда, просмотрев чужие мысли, определить, где находится мой Амадео, и через час с небольшим я уже неотступно наблюдал за ним с птичьей высоты, глядя, как он шагает по узкой средневековой улочке, не подозревая о моем присутствии. Мне оставалось лишь горько молчать.
Одетый в лохмотья, со свалявшимися грязными волосами, он нашел первую жертву и причинил ей перед смертью такую боль, что я пришел в ужас.
Час или даже больше следил я, как он продолжает свой путь, утолив жажду очередным злополучным полуночником, а потом, описав круг, возвращается к огромному кладбищу.
Прислонившись к холодной каменной стене колокольни, я услышал, как он, спустившись глубоко под землю, созывает свое, как он выразился, «собрание», и требует от каждого отчета в том, как он во имя любви к Господу изводил сегодня местное население.
– Дети Тьмы, рассвет уже близко. Пусть каждый откроет мне свою душу.
Уверенный, чистый голос. Ни тени сомнения в словах. Как быстро он наказывает Детей Сатаны, если им не удается безжалостно расправляться со смертными. Из уст знакомого мне когда-то мальчика исходил голос мужчины. У меня мурашки побежали по спине.
– Зачем тебе дан Темный дар? – спросил он у одного увальня. – Завтра ночью ты умрешь дважды. И если все вы не проявите большего рвения, я покараю вас за грехи и наберу в собрание новичков.
Я не мог дальше слушать. Меня переполняло отвращение.
Я мечтал спуститься в подземный мир, сжечь его последователей, вырвать его на свет и, приведя в святилище Тех, Кого Следует Оберегать, умолять отречься от избранной доли.
Но я не пошел за ним. Не смог.
Он провел среди них долгие годы; умом, телом и душой он принадлежал своим подчиненным; и ни один из моих уроков не заставил его обрести силу и восстать против них.
Он перестал быть моим Амадео. Я прибыл в Париж выяснить правду, и теперь все знал наверняка.
Меня охватила грусть. И отчаяние. Но, наверное, в ту ночь я оставил Париж лишь благодаря злости и отвращению, объяснив себе по существу, что он должен самостоятельно избавиться от темного образа мыслей. Я не смогу освободиться за него.
В Венеции я долго и тяжко работал над тем, чтобы стереть из его воспоминаний Печерскую лавру. Но теперь он нашел новый приют косных ритуалов и самоотречения. И годы, проведенные со мной, не смогли его защитить. Круг уже давным-давно замкнулся. Он снова стал монахом. Тем самым рабом Божьим, каким ощущал себя на Руси. И краткий период жизни в Венеции ничего не изменил.
Бьянка расстроилась от моего рассказа и пространных объяснений, но не стала ни на чем настаивать.
Нам, как всегда, было легко друг с другом. Она выслушала меня и без раздражения высказала свое мнение:
– Возможно, со временем ты передумаешь. Только у тебя хватит сил проникнуть туда и сразиться с теми, кто постарается его удержать, когда ты его похитишь. Думаю, это единственный способ – захватить его силой, настоять, чтобы он пошел с тобой и увидел Священных Прародителей. Я не обладаю подобными возможностями. Я только прошу, чтобы ты подумал и не принимал непоправимых решений.
