бывает, могут подвести. Для Моны все равно остается риск зачатия. А выкидыш даже на самой ранней стадии, на который иная женщина не обратила бы даже внимания, лишает Мону всех сил. И все из-за рожденного ею ребенка, о котором упомянул дядя Джулиен, когда разговаривал с тобой в саду. После тех родов Мона стала очень уязвима. А мы пытаемся сохранить ей жизнь. Мы пытаемся найти способ ее вылечить, укрепить здоровье, но на это нужно время».
«Господи, – прошептал я. – Поэтому Мона и была в больнице в тот день, когда я впервые ее увидел».
«Совершенно верно, – сказала доктор Мэйфейр. Она начала потихоньку горячиться, но тон оставался сочувственным. – Мы не какие-нибудь бездушные монстры. Вовсе нет. Мы хотим, чтобы она перестала соблазнять своих кузенов, чтобы регулярно проводила исследования крови, употребляла рекомендованные питательные добавки, а мы тогда смогли бы определить, что не так в ее организме и почему она так часто беременеет. Ну вот, я и так тебе слишком много рассказала, но, кстати, добавлю, что она полюбила тебя, и с тех пор, как вы вместе, уже не ищет приключений. У тебя есть полное право это знать, но мы не можем поощрять ее встречи с тобой».
«Нет, – сказал я, – вы не можете поощрять наши встречи наедине. Так позвольте мне хотя бы увидеть ее в вашем присутствии. Позвольте мне увидеть ее, дав клятву не прикасаться к ней. Что в том плохого?»
Майкл вернулся к столу, неся тот самый серебряный кувшин, который я уже видел в саду, и чашки для всех нас. Тот же самый проклятый фарфор. Горячий шоколад был такой же густой и вкусный, как в моем видении, и я почти сразу готов был выпить вторую чашку. Мне захотелось рассказать им о кувшине и фарфоре, но еще больше я хотел поговорить о Моне.
«Спасибо, что пошли навстречу моим желаниям, хотя бы в этом... Я имею в виду шоколад, – сказал я. – Не знаю, что со мной творится».
Майкл во второй раз наполнил мою чашку. Я выпил ее залпом. В жизни не пробовал столь изумительного напитка. И откинулся на спинку стула.
«Я был с вами откровенен. Так почему вы не можете быть столь же откровенными со мной? Скажите Моне, что я здесь...»
«Она это знает, Квинн, – заговорил Майкл. – Она обладает сильнейшим даром ясновидения. Она знала о твоем приходе, едва ты прошел через ворота в сад. Сейчас она пытается осознать в полной мере то, о чем тебе поведала Роуан. Сейчас она пытается смириться с мыслью о своей болезни. А потом еще остается вопрос с ее потерянным ребенком. Джулиен сказал, что он жив. Она услышала эту новость одновременно с тобой, после чего сразу спустилась к нам и попросила, чтобы мы вышли в сад и привели тебя в дом».
Мне хотелось сказать, что для меня это большое утешение, – жаль, правда, что они раньше мне об этом не сообщили, но вслух я не стал сетовать. Тут мне пришла в голову еще одна мысль. Почему они именно в тот момент прервали мою беседу с Джулиеном? Не появись они тогда, сколько еще я мог бы услышать?
«На этот вопрос у нас нет ответа», – сказал Майкл, снова прочитав мои мысли.
«Но вы прервали его. Вы не позволили ему раскрыть семейные тайны, – сказал я. – Вы посчитали, что так будет лучше».
«Вот именно, – сказала доктор Мэйфейр. – Мы посчитали, что так будет лучше».
«Для вас имеет какое-то значение, что я ваш родственник?» – спросил я, стараясь казаться спокойным.
У них не нашлось для меня ответа. Затем очень печально заговорила доктор Роуан:
«Если бы только Мона не была больна. Если бы только мы могли найти способ ее вылечить. Все тогда было бы по-другому, Квинн. А так, какой смысл просить тебя связать с нами свою судьбу? Какой смысл просить тебя пройти генетический тест, как прошли все мы? Какой смысл тебе взваливать на себя весь груз нашей истории, наших проклятий, всего того, что мы знаем и от чего страдаем?»
«Генетический тест? – переспросил я. – Чтобы обнаружить, есть ли у меня особая восприимчивость, позволяющая видеть призраков?» – Я допил горячий шоколад. Майкл налил мне еще одну чашку.
«Нет, – ответила доктор Мэйфейр, – чтобы обнаружить, не явишься ли ты причиной мутации в своем потомстве, как Мона».
«Я хочу пройти этот тест», – сказал я.
Роуан кивнула.
«Хорошо. Я договорюсь обо всем в Мэйфейровском центре. Передашь наш разговор доктору Уинну Мэйфейру. Позвони его секретарю и договорись о времени».
«Ну а теперь, где вы держите мою дорогую принцессу?»
И тут с верхней площадке лестницы раздался ее голосок.
«Квинн!»
Я сразу вскочил и побежал к ней, мгновенно преодолев два пролета маленькой лестницы, и поймал Мону в объятия на втором этаже, где мы встретились.
«Не забывайте, о чем я вас предостерегала», – раздался снизу голос доктора Мэйфейр.
«Обещаю, мы будем благоразумны, – ответила Мона, – а теперь оставьте нас в покое».
Я подхватил ее на руки.
«Мой обалденный мальчик!» – объявила она, пылко прижавшись ко мне грудью, спрятанной под белоснежной рубашкой, ее рыжие волосы лезли мне в глаза, жгли сердце, ножки голые и гладкие в моих руках.
Я понес ее по коридору.
«Куда направляемся, принцесса Мона из рода Мэйфейров? – спросил я. – Я сражался и с ангелами, и с драконами, чтобы оказаться рядом с тобой!»
«В переднюю половину дома, принц Тарквиний из рода Блэквудов, – ответила она. – Там среди дубовых ветвей находится мой будуар».
Я сделал несколько шагов, выйдя из узкого коридора, прошел через большую спальню в коридор побольше, миновал парадную лестницу и оказался в передней половине дома, где моя возлюбленная рыжая красавица дала мне знак повернуть налево.
Это действительно оказалась спальня-будуар по самому центру фасада: два окна в пол выходили прямо на верхнюю террасу. Казалось, будто они полностью закрыты дубовыми ветвями двух деревьев, которые упомянул в своих жутких угрозах таинственный незнакомец.
«Два столетних дуба», – сказал он тогда мне, а теперь эти деревья казались просто красивыми, и это действительно был будуар в прямом смысле слова.
За все это время я ни разу не вспомнил о злодее, но теперь его угрозы всплыли в памяти, и я ужаснулся, не навлек ли я на свою прекрасную любовь какую-то беду, темную и зловонную, как само болото. Не следует ли мне рассказать Майклу о незнакомце-дьяволе? Я-то сам серьезно отнесся к его угрозам, настолько серьезно, что весь Блэквуд-Мэнор наводнен охраной.
Но сейчас был неподходящий момент.
Я утонул в широких рукавах и кружеве девственно белой блузки Моны, мы кувыркались в ее белых подушках, и я прижал ладонь к ее разгоряченному влажному лону и довел ее до экстаза, а увидев ее божественный румянец, сам испытал экстаз.
Мы снова это сделали, на этот раз медленно и игриво, а потом еще раз, и я, как всегда, обессилел раньше, чем она, но не собирался сдаваться, чувствуя ее потребность.
Мы пролежали на кровати, наверное, целый час, и все это время дверь была чуть приоткрыта, но из коридора не доносилось ни шороха, нам никто не мешал. Нам поверили на слово.
Мы лежали на белом детском одеяльце, отделанном кружевом, которое я порядком попортил своей брызжущей любовью.
«Предназначено именно для этой цели и выдерживает любую стирку», – сказал моя возлюбленная, свернула одеяльце и отбросила в сторону.
Теперь настало время поцелуев и объятий. Мы уютно устроились в подушках и глазели в окна на дубовые ветви, по которым скакали гибкие рыжие белочки.
«Хочу всегда быть рядом с тобой, – сказал я. – Ты знаешь, после того как мы расстались, со мной произошла одна ужасная вещь», – признался я и рассказал Моне все о незнакомце и его нападении на меня. Я рассказал ей, что он знал, как я собираюсь перестроить Хижину Отшельника, прочитав мои мысли.
