не расплакался.
В конце концов мы вернулись в наш отель и разошлись по номерам. Ночное небо над Неаполитанским заливом вспучилось от тысячи звезд. Я открыл дверь на балкон и, взглянув на залив, посчитал себя одним из самых счастливых людей на свете. Я долго простоял у каменной балюстрады, наслаждаясь довольством, словно я уже победил и Петронию, и Гоблина, и Ревекку и мое будущее принадлежало только мне. Мона прекрасно поживала. Даже тетушка Куин казалась бессмертной – она никогда не умрет, пока я жив. Всегда будет со мной.
Потом я почувствовал усталость, что меня тоже порадовало. Надев привычную фланелевую рубашку, хотя в ней было чересчур тепло в эту прелестную ароматную ночь, я прилег на прохладную подушку и погрузился в сон.
Через несколько секунд, как мне показалось, я уже был в Помпеях: бежал, толкая перед собой упирающихся рабов, которые никак не хотели поверить мне, что гора скоро выплеснет на нас свою ярость и разрушит здесь все, забрав себе наши жизни. Мы промчались через городские ворота и выбежали на морской берег, где нас ждала лодка. Как только мы выплыли в открытое море, началось извержение, небо потемнело, все вокруг окутал черный пар. С горы донесся чудовищный рев. Лодки на волнах закачались.
«Продолжайте грести!» – прокричал я.
Люди вопили и визжали.
«Шевелитесь!» – молил я.
Рабы попрыгали в воду.
«Нет, на лодке будет быстрее», – настаивал я.
Гребцы побросали весла, лодка перевернулась. Я начал тонуть. Волны то поднимались, то опускались. Я наглотался воды. Снова прогремели жуткие раскаты грома.
Я проснулся. Нет, я не стану смотреть этот сон! Меня охватил ужас. Мне показалось, что я оказался в чьих-то чужих объятиях. А затем, на фоне ярко-синего ночного неба, я разглядел на балконе какую-то фигуру и сразу понял, что это Петрония.
«Ты дьявол!» – выкрикнул я и, вскочив с постели, бросился на балкон, только никакой фигуры там уже не было. Трясясь от ярости, я стоял, вцепившись в перила, и вглядывался в темноту, преисполненный ужаса, какого еще не знал в жизни, и злобы.
Я не мог подчиниться этим страхам и в то же время не мог с ними покончить. Наконец, схватив халат, я вышел из номера и направился в люкс тетушки Куин. На мой стук вышла Синди, наша милая сиделка.
«Тетушка Куин, я должен спать с тобой, – с этими словами я метнулся к ее кровати. – Мне приснился кошмар. Это все творит злобная Петрония».
«Забирайся сейчас же сюда, мой бедный малыш», – велела тетушка.
Я так и сделал.
«Тихо, тихо, мой дорогой, не бойся, – сказала она. – Ты весь дрожишь! Постарайся уснуть. Завтра мы отправимся в Торе-дель-Греко, накупим множество красивых камей, и ты сможешь мне, как обычно, помочь».
Синди снова легла в кровать. Занавески на раскрытых окнах развевались. В обществе этих двух женщин мне стало спокойно, и я снова уснул, мечтая о ферме Блэквуд, мечтая о Моне и о том, как с нами будет жить Томми, мечтая о многом – только не о плохом, только не о призраках, злых духах, темноте, беде, смерти.
Неужели Петрония действительно побывала там? Неужели это были ее чары? Я этого никогда не узнаю.
Но позволь мне завершить историю наших счастливых скитаний. Все-таки настал момент, когда нам пришлось вернуться домой.
Тетушка Куин не могла больше продолжать путешествие. Просто-напросто она слишком ослабла, и давление у нее подскочило. Она успела вывихнуть себе запястье, и кто знает, может быть, следующий вывих пришелся бы на лодыжку, вообще лишив ее возможности передвигаться? А еще она боролась с каким-то видом артрита, от которого у нее начали распухать суставы. Упадок сил одержал над ней верх. Она уже не поспевала за собственным ритмом и сердилась на свою слабость.
В конце концов Синди, сиделка, решительно заявила:
«Я в восторге от этих отелей не меньше, чем остальные, но ваше место дома, тетушка Куин! Еще немного, и вы, окончательно обессилев, просто упадете! Вы не можете продолжать такую жизнь, как сейчас».
Я присоединил свой голос к голосу Синди, а вслед за мной и маленький Томми, который к этому времени подрос, превратившись в симпатичного двенадцатилетнего мальчишку; под конец и Нэш выступил со своей торжественной декларацией:
«Миссис Маккуин, вы держались отважно, но сейчас пришла пора удалиться на покой в Блэквуд-Мэнор и воцариться там мудрой и веселой правительницей, которая, как мы все знаем, никогда не склоняется от невзгод».
Мы жили в Каире, когда было принято это решение, и прямо оттуда вылетели в Рим, где начинались наши приключения, чтобы провести напоследок еще несколько дней в отеле «Хасслер». К этому времени я уже понял, что поступил необдуманно, не предложив вернуться раньше, – я, видишь ли, опасался обвинений в том, что блюду собственные интересы, спешу увидеть свою любовь, Мону.
Мысли о Моне меня действительно волновали. Вот уже больше двух недель как она не отвечала на мои электронные послания.
Как только мы расселились в отеле – я получил огромный люкс с очень длинной и широкой террасой, как раз под тетушкой Куин, занявшей пентхаус вместе с Синди, – я попытался дозвониться до Моны по телефону, но трубку сняла Роуан, которая была сдержанна на слова и несколько сурова.
«Она сейчас в больнице, Квинн, проходит кое-какое обследование, – услышал я в трубке. – И пробудет она там еще несколько месяцев. Увидеться с тобой она не сможет».
«Бог мой, это значит, ей стало хуже! – воскликнул я. – Роуан, скажите правду. Что с ней такое?»
«Не знаю, Квинн, – ответила Роуан своим притягательным хрипловатым голосом. – Врачу тяжело произносить такие слова. Можешь мне поверить. Но я действительно не знаю. Поэтому мы и взяли ее на обследование. У нее сдает иммунная система. Стоит кому-то чихнуть в одной с ней комнате, и она тут же заболевает двусторонним воспалением легких».
«Боже милосердный, – пролепетал я. Как всегда, правда Роуан показалась мне чересчур суровой. Но я все-таки сказал себе, что должен выслушать ее до конца. – Почему мне нельзя поговорить с Моной по телефону?»
«Я не хочу, чтобы она сейчас расстраивалась, Квинн, – ответила Роуан. – А если она узнает, что ты собрался домой, то обязательно расстроится из-за того, что ей нельзя будет тебя увидеть. Вот почему она сейчас в изоляции. Укрыта от всего мира в капсуле. В палате она пользуется телевизором и видеомагнитофоном, там у нее целый запас коллекционных фильмов. Она ест попкорн, мороженое и шоколад и запивает все это молоком. Она знает, что ты отлично проводишь время в Европе. Пусть все так и остается».
«Но, Роуан, – взмолился я, – она ведь получает мои письма по электронной почте!»
«Нет, Квинн, она отдыхает. Я отобрала у нее компьютер».
Я был взбешен. Просто взбешен. Наконец-то мы собрались домой, но видеть Мону, оказывается, нельзя. Но самая плохая новость – это то, что она больна! Возможно настолько больна, что даже не способна работать на компьютере!
«Роуан, послушайте, она давно в таком состоянии? Она что – скрывала от меня правду?»
В трубке наступило долгое молчание, а затем Роуан со своей характерной прямолинейностью ответила:
«Да, Квинн, я бы сказала, именно это она и делала. Но мне кажется, ты и сам все знал, когда уезжал. Ты знал, что она проходит постоянное лечение. Временами ее состояние становилось стабильным. Но она так ни разу полностью не восстановила утраченные силы».
Я охнул. Не знаю, было ли это слышно на том конце провода.
«Я должен увидеться с ней, когда вернусь», – сказал я.
