Но, если я не ошибаюсь, он вручил блондину – Мариусу – деньги для передачи Овидию.
Когда благородные гости собрались уходить, в атрии я увидела Мариуса в полный рост – весьма необычный для римлянина, – совсем по-девчоночьи вскрикнула и разразилась смехом. Он подмигнул мне еще раз.
В то время Мариус коротко стриг волосы – так, как это принято было у римских воинов, – оставляя лишь несколько скромных завитков на лбу. Позже, к моменту, когда его превратили в вампира, волосы успели отрасти – они и сейчас длинные, но при нашей первой встрече у него была типичная скучная военная стрижка. Тем не менее солнечный свет красиво играл в его светлых волосах, и мне показалось, что мужчины более яркого и привлекательного, чем он, я еще не встречала. Он смотрел на меня в высшей степени доброжелательно.
«Почему ты такой высокий?» – спросила я.
Мой отец, конечно, счел мое поведение весьма забавным, а что подумают остальные о висящей у него на руках запыленной дочке, осмелившейся заговорить с почтенными гостями, ему было все равно.
«Сокровище мое, – обратился ко мне Мариус, – я высок, потому что я – варвар!»
Он засмеялся – несколько игриво и в то же время с почтением, как будто перед ним была маленькая дама. Ко мне редко кто так относился.
Неожиданно он растопырил руки и побежал на меня, как медведь. Я мгновенно в него влюбилась!
«Нет, правда! – сказала я. – Ты точно не варвар. Я знаю твоего отца и всех твоих сестер. Они живут ниже на холме. Твоя семья все время разговаривает о тебе за столом, конечно они говорят только хорошее».
«В этом я не сомневаюсь», – ответил он, разражаясь хохотом.
Я видела, что отец начинает нервничать. Только я тогда еще не знала, что десятилетняя девочка может обручиться.
Мариус выпрямился и сказал своим ласковым, очень красивым голосом, искушенным как в публичных выступлениях, так и в речах любви:
«Маленькая красавица, маленькая муза, по матери я веду свое происхождение от кельтов. Мои предки – высокий светловолосый народ, народ Галлии. Говорят, моя мать была у них принцессой. Ты знаешь, кто такие галлы?»
Я ответила, что, конечно же, знаю, и начала пересказывать вступление из записок Юлия Цезаря о завоевании Галлии, страны кельтов:
«Вся Галлия состоит из трех частей… – Мариус был искренне потрясен. Все остальные тоже. Ободренная, я продолжала: – Кельтов отделяет от Аквитании река Гаронна, а от племени белгов – реки Марна и Сена…»
Мой отец, на этот раз несколько смутившись, поскольку его дочь купалась в лучах славы, повысил голос, чтобы уверить всех и каждого, что я радость очей его, что мне позволено делать все, что хочется, и, пожалуйста, не стоит обращать внимание…
Я же, будучи от природы нахальной и любительницей устроить неприятности, сказала:
«Передайте от меня привет великому Овидию! Потому что я тоже хочу, чтобы он вернулся домой».
И выпалила несколько пылких строк из «Науки любви»:
Все, кроме моего отца, расхохотались, а Мариус обезумел от восторга и захлопал в ладоши. Другого поощрения мне и не требовалось, теперь уже я помчалась на него, как медведь, продолжая распевать пламенные стихи Овидия:
Отец схватил меня за предплечье и приказал: «Все, Лидия, хватит!»
А мужчины смеялись все громче, сочувствуя ему, обнимая его и снова смеясь.
Но я не могла не одержать последнюю победу над взрослой компанией.
«Прошу тебя, отец, – сказала я, – дозволь мне закончить мудрыми и патриотичными словами Овидия: „Я поздравляю себя с тем, что появился на свет лишь в наше время, не раньше. Эта эпоха мне по вкусу“».
Это не столько позабавило Мариуса, сколько изумило. Но отец подтянул меня к себе и очень четко произнес:
«Лидия! Сейчас Овидий такого не сказал бы, а ты, будучи такой… ученой и одновременно таким философом, не могла бы ты уверить дражайших друзей твоего отца в том, что ты прекрасно знаешь: Август по веским причинам выслал Овидия из Рима, и он никогда не сможет вернуться домой».
Другими словами, это означало: «Помолчи, достаточно об Овидии».
Но Мариус опустился передо мной на колени, стройный, красивый, с гипнотическими голубыми глазами, поцеловал мне руку и сказал:
«Я передам Овидию твой привет, маленькая Лидия. Но твой отец прав. Всем нам следует соглашаться с цензурой императора. В конце концов, мы же римляне. – А потом он повел себя весьма странно – заговорил со мной как со взрослой: – Август Цезарь, я полагаю, дал Риму намного больше, чем можно было надеяться. И он тоже поэт. Он написал поэму „Аякс“ и сам ее сжег, заявив, что она недостаточно хороша».
Лучший день в моей жизни! Я бы согласилась тотчас сбежать с Мариусом!
Но мне оставалось только танцевать вокруг него, провожая по вестибюлю до ворот. Я помахала ему рукой.
Он задержался.
«До свидания, маленькая Лидия», – чуть задержавшись, сказал он и о чем-то тихо заговорил с моим отцом.
Я услышала лишь слова отца: «Да вы не в своем уме!»
Он повернулся спиной к Мариусу, а тот грустно мне улыбнулся и исчез.
«О чем он говорил? Что случилось? – спросила я отца. – В чем дело?»
«Послушай, Лидия, в твоих книгах тебе когда-нибудь встречалось слово „обручиться“?»
«Да, отец, конечно».
«Так вот, этим бродягам и мечтателям ничто так не нравится, как обручиться с маленькой десятилетней девочкой, потому что она еще не доросла до свадьбы и он получит несколько лет свободы от императорской цензуры. Такое случается сплошь и рядом».
«Нет, нет, отец! – возразила я. – Я его никогда не забуду».
Думаю, я забыла его на следующий же день. Целых пять лет я не видела Мариуса. Я помню это точно, потому что мне исполнилось пятнадцать, пора было выходить замуж, а мне замуж совсем не хотелось. Я год за годом выкручивалась, симулируя болезни, безумие, не поддающиеся контролю припадки. Но время мое истекало. Фактически я имела право выходить замуж с двенадцати лет.
На этот раз все мы стояли у подножия Палатинского холма и наблюдали за ходом самой священной церемонии – Луперкалий – одного из многочисленных праздников, неотделимых от жизни римлян.
Луперкалии для нас имели очень большое значение, хотя их важность никоим образом не связана с христианской концепцией религии. Принимать участие в этом празднике в качестве гражданина и добродетельного римлянина считалось благочестием. Кроме того, это было очень приятно. Так что я стояла недалеко от пещеры Луперкал и с другими молодыми женщинами смотрела, как двух избранных в том году мужчин намазывают кровью, оставшейся от жертвоприношений коз, и облачают в окровавленные шкуры убитых животных. Мне было не очень хорошо видно, но я уже много раз наблюдала за церемонией, а несколько лет назад, когда праздником распоряжались мои братья, я сумела протолкнуться вперед, чтобы ничего не упустить.
В этом случае мне открывался вполне приличный обзор; каждый из двух молодых людей собрал себе компанию и принялся бегать у подножия холма. Я, как предписывалось, вышла вперед. Молодые люди легко ударяли по руке каждую молодую женщину полоской козлиной шкуры – предполагалось, что нас таким образом очищают и даруют нам плодовитость.
Я сделала шаг вперед и получила церемониальный удар, после которого отступила на шаг назад, жалея, что я не мужчина и не могу бегать вокруг холма вместе с остальными. Подобные мысли часто посещали
