– Пап, когда?
– Не знаю пока, малыш. А что?
– Хочу тебя кое с кем познакомить.
17
– Познакомилась? Не верю!
– Он сказал: на уик-энд, в фамильный замок друзей. Приезжаем. А там она. «Наконец-то, – говорит, – мой сын соизволил привезти вас в родовое поместье. Если бы вы только знали, насколько я, герцогиня Свенсон, рада вас видеть».
Андреа и Алка скрючиваются от смеха.
– Ну а ты?
– Я так обалдела. Стою, головой трясу и блею: «Nice to meet you»[56] .
– Надо полагать, ее сыночку это так просто с рук не сошло.
– Как бы не так! Она за все выходные нас ни на секунду вдвоем не оставила, а спальни у нас вообще были в разных концах замка. Аристократы чертовы! Герцоги! Я думала, он нормальный бизнесмен, а он герцог!
– Так ты что, не знала? – спрашивает Андреа, и они с Алкой снова смеются.
– Нет, – сверкает Зоя глазами. – Откуда? Я только в его собственной квартире в Стокгольме была, а местожительством мамочки не интересовалась. Если бы знала, я бы хоть подготовилась, литературу бы почитала…
Третий приступ на сей раз гомерического хохота не дает ей договорить.
– Какую? – с трудом выдавливает из себя Алла сквозь выступившие слезы.
– Зря смеетесь. Пособия бы почитала по поведению в аристократическом обществе. А то привез: у меня до бровей ресницы подкручены, губы вампирские, в чемодане одни сексуальные шмотки. Мог бы предупредить.
– Предупредил, ты бы не поехала, – говорит Андреа, успокоившись.
– Не поехала бы.
– А еще? Еще что было в замке? – Алке не терпится услышать подробности.
– Прогулки по саду. Там мои георгины любимые. Обед: желтый гороховый суп, кнедлики, пудинг. Скучные разговоры: кому присудят Нобелевскую премию по физике – исследователям квантовой механики или электростатического поля? Еще долго обсуждали какого-то родственника.
– Какого?
– Какого-то Цельсия. Говорили: «Наш Цельсий гораздо лучше Реомюра и Фаренгейта».
Андреа хватается руками за стул, чтобы не свалиться с него в новом припадке неудержимого гогота.
– Ты хоть как-то в разговоре участвовала?
– Конечно. Сказала, что очень уважаю их Цельсия, кинозвезду Дольфа Лундгрена и болею за шведскую сборную по хоккею.
– Удачные смотрины, – иронично подмечает Алка.
– Ага, – соглашается Зоя на полном серьезе и выкладывает из сумки какой-то журнал. – Смотрите, что она мне вручила в аэропорту.
– Она поехала провожать тебя в аэропорт?!
– Я же сказала, ни на минуту не оставляла.
Подруги разглядывают каталог свадебных платьев.
– Там еще записка вложена, – потупив глазки, сообщает Зоя.
Андреа читает вслух английский текст, написанный каллиграфическим почерком:
– Что будешь делать?
Зоя смотрит на подруг, кусает губы, шмыгает носом, открывает каталог на странице с закладкой, показывает пальчиком на чудесное платье.
– Собирать чемоданы.
18
– Чемодан? Вы уезжаете?
Андреа так стремительно вскакивает, воскликнув: «Где мой чемодан?», что приводит ученика в замешательство. Сережа перестает играть и, опустив гитару, наблюдает за метаниями Андреа.
– Никуда я не уезжаю. Просто пришло время познакомить тебя с моим чемоданом. Куда же он запропастился?
Она носится из комнаты в комнату, заглядывает под кровати, открывает шкафы. Наконец находит небольшой клетчатый чемодан в стеллаже на балконе.
– Угораздило же меня тебя туда засунуть! – Андреа любовно поглаживает свое сокровище, расстегивая старую молнию. Открывает чемодан, осторожно достает верхние листы сложенных там бумаг, разглядывает. – Слава богу, не отсырели. Пожелтели слегка, но это не беда, разберешься. Иди сюда!
Сережа склоняется над чемоданом.
– Ноты?
– Ага. – Это те ноты, что Андреа захватила из дома двенадцать лет назад. – Я эту музыку собирала по крупицам лет пять. Здесь записано все: мелодика, тональность, аккорды – все для того, чтобы точно воспроизвести мастеров.
– Откуда-то переписывали? Из Интернета?
Андреа улыбается: «Наивный, разве можно было тогда найти в Паутине расшифровку мелодий Рамона Монтойи или Хавьера Молины?»
– Не переписывала. Какие-то сборники покупала, какие-то составляла сама.
– Сами?
– Да, записывала на слух.
Теперь мальчишка перебирает листы музыкальной азбуки с благоговением. Некоторые мелодии не подписаны.
– Что это?
Андреа вчитывается в ноты:
– Тереса Эспанья из Севильи. Она давала сольные концерты в Мадриде в 20-е годы прошлого века, гастролировала в Америке. Газеты того времени восторгались ею, говорили, что нет никого, кто превосходил бы ее в игре. А сохранилось только несколько записей, где она поет и аккомпанирует себе на гитаре, и ничего на бумаге. Смотри, здесь на другой стороне – слова.
– А это?
– Хосефа Морено. Знаешь, сколько ей было, когда она вышла на сцену? Четырнадцать. Она была очень популярна, но испытала на себе ужас быстротечности славы. В конце жизни вынуждена была зарабатывать себе на хлеб, играя на улицах.
– У вас здесь что, одни женщины?
– Имеешь что-то против? – Андреа вспоминает иронию Дима: «Женщина и гитара…»
– Нет, что вы. Я же слышал, как вы играете.
– Больше ты никого из женщин не слышал?
– Нет. – Сережа опускает голову, у него краснеют уши.
– В твоем возрасте не удивительно и легко исправимо. – Андреа достает из тряпичного кармашка несколько дисков. – Держи: Мария Луиза, Мемфис Минни. Забирай. И эти несколько листов. Выучи за неделю. У тебя уже должно получиться.
19
– Как это получилось? – вкрадчиво спрашивает Наталка.
– Что? Мелодия? – Андреа только что сыграла ей свое второе произведение. Так волновалась, что даже сбилась в двух местах, чего с ней не случалось лет пятнадцать.
