тактами. Тонкий музыкальный слух пианистки вычленяет из крика и шума журчащую непрерывным быстрым ручьем перекличку аккордов. Девочка смотрит на сцену – и забывает обо всех планах на участие в игре.
Пальцы примостившейся на краешке стула немолодой гитаристки перебирают, дергают, изводят струны с такой невообразимой скоростью, с которой танцевали по клавишам кисти Рихтера и летал над скрипкой смычок Ойстраха. Гитара, охваченная бешеным ритмом, искрит мечами крестоносцев, мечет мавританские копья, палит ружейным огнем, взрывается орудийными залпами и разноцветными красками фейерверка.
Андреа пытается уловить хаотичные движения мечущихся по грифу пальцев, проследить волшебную схему смены аккордов, разгадать ребус чарующего звучания.
– Смотрите! – Не отрываясь от сцены, боясь не услышать хотя бы такт завораживающей мелодии, тонущей в оглушительном реве разгоряченных алкоголем и предвкушением грядущей битвы мавританских отрядов, она дергает за рукав дона Игнасио.
– Что? – Мужчина поспешно оборачивается и, скользнув равнодушным взглядом по гитаристке, возвращается к взрывам хохота и громким беззлобным ругательствам.
– Да посмотрите же!
– Что такое?
– Послушайте, как играет!
– Э-э-э… Слушай, детка, я в этом ничего не понимаю. Тебе нравится? Слушай. Только не приставай.
Андреа обводит взглядом гудящую толпу, пытается найти еще хотя бы одного благодарного слушателя. Безрезультатно. Музыка окончательно тонет в грохочущем веселье. Гитаристка покидает сцену, и как Андреа ни старается, ее выбиваемые изо всех сил аплодисменты не могут достичь ушей женщины. Незнакомка исчезает прежде, чем девочка успевает опомниться и броситься вдогонку. Через несколько секунд надежда на встречу тает в бесконечном множестве широких взрослых спин и высоких длинных ног, на которые Андреа натыкается, пытаясь пробраться к сцене.
– Кто эта женщина, что сейчас играла? – требовательно спрашивает она у бармена.
– Чилита из соседнего городка. А зачем она тебе?
– У нее изумительная техника.
– Да? Не обращал внимания. Здесь всегда такой шум.
– Обрати, – нахально советует Андреа.
– Ладно, – робеет перед ее настойчивостью бармен. – Приходи послезавтра сюда, послушаем вместе. Кажется, она будет играть после битвы.
Дома, вполуха выслушав нотации бабушки и выговор отца за отсутствие у дядюшки Себа, Андреа взахлеб делится впечатлениями и заручается согласием взрослых пойти с ней праздновать победу в сражении в бар сеньора Ансельмо.
Следующие два дня она проживает механически: равнодушно отстаивает с бабушкой молебен во славу святого Георгия, безучастно наблюдает за не участвующими в войне горожанами, поспешно покидающими поле боя, невидящими глазами наблюдает из окна за битвой и удивляется, отчего Пас закрывает уши руками и жалуется на лопающиеся от бесконечных пороховых залпов барабанные перепонки. Андреа не слышит ничего, кроме постоянно прокручивающегося в сознании гитарного ритма.
Как только на площади в разгар боя появляется сам «святой Георгий» на белом коне, Андреа возвращается в реальность и поражает домашних громкими воплями:
– Пойдемте! Пойдемте скорее! Папа, нас уже, наверное, ждут у Ансельмо.
Теперь они сидят у самой сцены, и у Андреа появляется возможность не только впитать в себя каждый из изумительных звуков, но и разглядеть гитаристку. Поразившей ее воображение женщине уже под пятьдесят, на иссушенных валенсийским солнцем руках – вздувшиеся бугорки вен, подушечки летающих над струнами пальцев огрублены непроходящими мозолями. Волосы, уложенные в аккуратное каре, подернуты заметной сединой, желтоватые узкие скулы пускают на впалые щеки дорожки морщин. Выгоревших ресниц и бровей почти не видно, зато яркие, темные, живые глаза сияют задумчиво и немного печально.
Завершив выступление, Чилита намеревается исчезнуть столь же стремительно, как сделала это позавчера. Уловив растерянный, умоляющий взгляд младшей дочери, дон Санчес преграждает гитаристке путь и галантно приглашает ее за столик.
– Ваша игра произвела неизгладимое впечатление на мою младшую дочь.
– Ты любишь музыку? – Чилита с интересом рассматривает девочку.
– Я играю на пианино.
– Она очень хорошо играет, – встревает Пас и тут же получает пинок под столом.
У Андреа на языке вертится вопрос, который ей не терпится задать уже два дня:
– Почему вы играете здесь?
– А где мне играть?
– На большой сцене, в концертных залах. Вашу музыку с восторгом бы слушали истинные ценители прекрасного, а не куча орущих мужиков, занятых своими разговорами. Ой, извините…
Чилита беззаботно смеется:
– Знаешь, иногда они слушают. Даже не иногда, часто. Но я здесь каждую неделю, а «Мавры и христиане» – только раз в году. И посмотри-ка, даже в эти святые для каждого алькойца дни нашелся человек, которого моя музыка затронула больше войны. По-моему, как раз стоит играть именно здесь.
– Но если бы вы были известной, ваша музыка могла бы затронуть гораздо больше людей!
– Много ты знаешь известных испанских гитаристов?
Андреа начинает перечислять. Когда список достигает двадцати фамилий, а брови дона Санчеса подбираются к самым корням волос, Чилита останавливает девочку.
– Ты не назвала ни одной женщины.
– Я знаю Марию Луизу… Но вы, вы играете не хуже!
– Спасибо. Но, знаешь, между нами есть одно очень существенное различие. Я никогда не мечтала о всемирном признании, просто любила играть на гитаре и люблю до сих пор.
– А о чем вы мечтали?
– Андреа! – Дон Санчес пытается усмирить неуемное детское любопытство.
– О! О самых простых вещах: счастливая семья, муж, дети.
– А разве нельзя мечтать и о том, и о другом?
– Андреа!
– Ничего-ничего. Мечтать можно, совмещать сложно.
– Но ведь можно было попробовать…
– Андреа!!!
– Вот ты и попробуй.
– И ты попробовала? – Наталка приподнимает голову с диванной подушки.
– Попробовала. Пока не получается. Ни того, ни другого.
20
– Мы уже все испробовали. И одно, и другое.
– И третье, – жалобно поддакивает Роза Марату.
– Вы опять спешите. – Врач снимает очки, будто не хочет видеть усталые, обеспокоенные лица посетителей. – Вы говорили то же самое два месяца назад, когда девочка молчала. Но теперь все в порядке.
– Не в порядке!
– Будет в порядке. Главное – терпение и ласка. Не хочет ходить в школу – не заставляйте. Пусть посидит дома. В конце концов ей самой надоест. Это же ребенок.
– Вот именно, ребенок! Ей нужно общение, обычное человеческое общение со сверстниками, а не со свалившимся с неба дяденькой, который все время на работе, и не с бабушкой, которая все время плачет.
– Марат, чего вы от меня хотите?
– Чтобы вы возобновили сеансы.
