Гелий не мог покинуть конклав, но, используя независимую часть своего мозга, он открыл канал и в свою очередь отправил сообщение. Оно было зашифровано и, по всей видимости, прошло незаметно.
«Дафна! Проснись! Выйди из бессмысленного сна, который ты считаешь своей жизнью. Твой муж, словно мотылек на огонь, тянется к правде, которая поглотит его. Открой свою шкатулку с воспоминаниями, вспомни, кто ты, вспомни инструкции. Найди Фаэтона, обмани его, замани, отвлеки, останови его. Спаси его. И спаси нас всех от него».
Некоторое время он испытывал скорбь и печаль, как любой отец, чей сын находится на грани жизни и смерти. Однако потом, вспомнив свою роль во всей этой истории, он почувствовал, как стыд замутил в его сердце все, что казалось предельно ясным.
И все же вслед первому посланию он добавил несколько слов:
«Дафна, умоляю тебя, спаси моего сына от гибели, которую он на себя навлекает».
Повернувшись к Радаманту, Фаэтон хотел задать ему вопрос, но тотчас улыбнулся и не стал спрашивать, потому что теперь он знал, что за костюм был на нем надет. Канал идентификации высылал знания непосредственно в мозг Фаэтона: «Полоний, персонаж пьесы «Гамлет» Уильяма Шекспира, барда из Стрэтфорда на Эйвоне, автора линейных прогрессий реальных симуляций, относится ко Второй Ментальной Структуре, в пьесе речь идет о мести».
К вышеизложенному прилагались краткое содержание пьесы, знание английского языка в нужном объеме, а также заметки и воспоминания людей, служивших при дворе королевы Елизаветы. Этой информации было достаточно, чтобы всякий, взглянув на Радаманта, оценил юмор и подтекст образа.
– Очень забавно, – похвалил Фаэтон. – Полагаю, это значит, что ты собираешься дать мне совет, которому я не последую?
Радамант вручил ему череп.
– Только не убей меня случайно.
– А ты не прячься за портьерами. – Фаэтон глянул на череп. – Увы, бедный Йорик! Я знал его, Горацио; человек бесконечно остроумный, чудеснейший выдумщик…[3] – Он снова поднял взгляд. – Я так и не понял эту пьесу. Почему они не оживили Йорика на основе записей, если так его любили?
– Технология ноуменальных записей была изобретена только в конце Эры Шестой Ментальной Структуры, молодой хозяин.
– Но ведь запись отца Гамлета существовала, это его проекция выходила на крепостные стены?..
Громкий зов труб, доносившийся с озера, прервал их беседу. Организмы на дне вошли в более высокую и уже более величественную стадию роста, ветви пылающих кораллов поднялись над бурлящей поверхностью воды, словно рога морского чудовища.
– Что мы собираемся смотреть, молодой хозяин?
– Что-то, что мне не положено видеть.
– Я могу в любой момент восстановить ваши воспоминания, только скажите, сэр.
– И изгнать меня из моего дома. Нет уж, спасибо. Но если я похожу вдоль границы, не заходя за нее, я смогу хотя бы увидеть ее очертания.
И он сделал еще один шаг в глубь ментальности, в состояние, называемое Предпоследней виртуальностью.
Экопредставление было рассчитано на восприятие существ с цереброваскулярной структурой. Главной задачей этого искусства было создание сложной системы – в данном случае экологии, – которая одновременно была бы не только красива со всех точек зрения в каждом элементе произведения, но и в целом представляла бы собой величественное зрелище. В реальности, как правило, в красоте живой природы – природы голодных хищников и спасающихся жертв – есть что-то трагическое, но она прекрасна, если смотреть на нее как бы вне времени, будто со стороны.
В Предпоследней виртуальности мозг Фаэтона заполнили ощущения, исходящие от странных созданий, растущих на берегу озера. Теперь он видел не озеро, а вселенную. Мириады существ, которыми кишела эта вселенная, заполнили его сознание своими жизнями и своей памятью, все это хлынуло в его разум как обрывки тысяч мелодий, складывающихся в музыку существования «хищник – жертва», сложную, как узор в калейдоскопе, ослепительный настолько, что рассмотреть его невозможно. Он одновременно был и одним из них, и целой колонией этих мельтешащих существ-раковин. Каждое существо в этом сообществе, в свою очередь, облепляли другие раковины. Кроме них там были и существа-уборщики, поглощавшие пустые раковины, а также существа, собиравшие энергию, переработанную уборщиками, они, в свою очередь, перерабатывали ее и возвращали уже в другой форме – чтобы создавать новые раковины.
Госпожа-жизнь, цереброваскулярная, создавшая все эти микросущества, превзошла самое себя. Вариаций было не меньше тысячи – маленькие, просто крошечные существа, и каждое прекрасно своей фантастической красотой. Она изобрела новый способ кодирования генного материала, подобный ДНК, но содержащий восемьдесят одно химическое соединение вместо традиционных четырех аминокислот. Сложнейшая генная информация втискивалась в крошечные клетки размером с вирус, и за счет этого образовывалось множество замысловатых форм жизни, они размножались на отростках коралла с такой скоростью, которая обычно доступна только простейшей протоплазме. Они росли и умирали очень быстро, их атомы соединялись и перестраивались с такой скоростью, что от выделяемого тепла в озере закипела вода.
Первоначальная энергия для запуска реакции была получена от нескольких разбросанных по всему озеру кусочков живого кристалла. Коралловые деревья, выраставшие из этих кусочков, состояли из миллионов и миллиардов живых существ, каждое из которых вносило свою лепту в структуру и питалось за счет нее. Ветви и стволы кораллов казались твердыми, потому что каждый микроорганизм, отрываясь от них, оставлял химическую энергию, которой могли воспользоваться только микроорганизмы того же вида и той же формы, занимавшие идентичное положение в их иерархии, – так крутящееся колесо кажется сплошным диском, то есть иллюзия неподвижности создавалась непрерываемыми усилиями каждой особи в этом водовороте.
Вокруг каждого кораллового дерева была довольно обширная зона отчуждения, которую ни один микроорганизм не смог бы пересечь. Каждое дерево размещалось на своем кристалле жизни, и все его части действовали невероятно слаженно.
