вступил в «искушение», в великое испытание, которое, подобно гигантской волне цунами, должно было обрушиться на Израиль и на весь мир, и, приняв всю его мощь на себя, он избавил от него других. И это Иисус установил Божье Царство, облекся Божьей силой и умер и воскрес, чтобы отразить Божью славу. «Молитва Господня», как мы ее называем, прямо связана с тем, что Иисус делал в Галилее. И затем — в Гефсимании. И она прямо смотрит на то, чего Иисус достиг своей смертью и воскресением.
Таким образом, мы, произнося эту молитву, говорим Отцу: Иисус поймал меня в сеть (этот образ он сам употреблял) Благой вести. Я хочу примкнуть к этому движению за Царство. Меня влечет путь жизни Иисуса, в котором небо соединяется с землей. Я хочу участвовать в программе Иисуса «хлеб — миру» ради самого себя и ради других. Я нуждаюсь в прощении — моего греха, моих долгов, всего, что висит на моей шее, — и я хочу давать это же прощение другим. (Обратите внимание на то, что в середине молитвы мы даем обещание жить определенным образом, что не слишком легко.) И поскольку я живу в реальном мире, где зло все еще обладает властью, мне нужна защита и избавление от него. И через все это я признаю и прославляю Царство, силу и славу Отца.
Эта молитва содержит большинство из вещей, о которых нам нужно молиться. Как и притчи Иисуса, она невелика по объему, но удивительно широка по охвату. Некоторые произносят ее медленно, останавливаясь на каждой фразе, чтобы принести Богу конкретные лежащие на сердце проблемы из соответствующей категории. Другие люди начинают или заканчивают ею свою продолжительную молитву, так что «Отче наш» или создает контекст, или дает резюме для всей молитвы. Некоторые медленно повторяют ее много раз и открывают, что они начинают глубже понимать любовь Бога и чувствовать Его присутствие, что они как бы входят в то место, где небо пересекается с землей и где действует сила Евангелия, дающая хлеб, прощение и избавление. Неважно, как мы ее используем, важно ее использовать. Начните и посмотрите, куда это начинание вас приведет.
Христианская молитва проста, так что слова «Отче наш» может произносить даже ребенок. Но она предполагает выполнение нами многих требований, что мы понимаем по мере углубления в нее. Агония псалмов достигает своей наивысшей точки в Гефсимании, где Иисус со слезами и в кровавом поту ведет мучительный диалог со своим Отцом о завершающем шаге своей жизни и своего призвания. В результате он оказался на кресте, где мог произнести лишь слова отчаяния, первые строки псалма 21 («Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?») — выразив этим воплем, внушенным Богом, свою богооставленность. И когда Иисус призывал нас взять свой крест и последовать за ним, он, несомненно, подразумевал, что и мы будем переживать подобные моменты.
Мы призваны жить в месте пересечения неба и земли — земли, которая еще ожидает своего полного искупления в будущем, — и в месте пересечения Божьего будущего с нашим настоящим. Мы как бы рказались на маленьком острове в зоне, где со скрежетом сталкиваются великие тектонические плиты: небо и земля, будущее и настоящее. Так что нам следует готовиться к землетрясению. Когда Павел произносит свои величайшие слова о Духе и грядущем обновлении всей вселенной, он, посреди этих рассуждений, говорит, что мы не знаем, о чем молиться, но Дух Святой, Дух самого Бога, ходатайствует за нас, как то угодно Богу. Этот небольшой текст (Рим 8:26–27) крайне важен и по своему содержанию, и по тому, где он находится в Послании. Все Божье творение стонет в родовых схватках, ожидая рождения нового мира из своей утробы. И церковь, Божий народ в Мессии, также участвует в этом, так что и мы стонем, ожидая искупления. (За несколько стихов до того Павел говорил об участии в страданиях Мессии. Может быть, он при этом думал о Гефсимании?) Самая характерная черта христианской молитвы заключается именно в том, что мы оказались в месте пересечения двух веков, почувствовали себя творением, мучительно ожидающим нового рождения.
И это удивительное новое обетование, которое решительно отделяет христианскую молитву от любых признаков пантеизма и деизма, а также подобных им учений, заключается в следующем: через Духа
Это объясняет, почему христианская молитва обретает свой смысл только в таком мире, где небо пересекается с землей. И мы можем подробнее рассмотреть картину, набросок которой был представлен ранее, чтобы понять, как молитва в рамках христианского мировоззрения отличается от молитвы в рамках двух важнейших альтернативных вариантов.
Для пантеиста, опирающегося на первый вариант ответа, молитва — это просто созвучие глубинным понятиям в нашем мире и в нас самих. Божественное присутствует везде, в том числе — в нас. Поэтому в такой молитве пантеист не обращается к кому–то еще, обитающему в другом месте, но просто открывает для себя внутреннюю истину, которую можно найти в собственном сердце или в спокойных ритмах природы. Вот что такое пантеистическая молитва. Она (как мне кажется) куда здоровее, чем многие молитвы язычников, когда человек стремится призвать, умиротворить, упросить или подкупить бога морей, бога войны, бога реки или бога брака, чтобы добиться определенного успеха или избежать неприятностей. Молитва пантеиста выглядит куда достойнее. Но это, тем не менее, вовсе не христианская молитва.
Для деиста, опирающегося на второй вариант ответа, молитва — обращение к божеству, находящемуся далеко, отделенному от нас вакуумом. Это величественное существо может нас услышать, а может и не услышать. Оно, быть может, не склонно или даже не в силах сделать для нас или для нашего мира что–то значимое, даже если бы того пожелало. Так что, если последовательно придерживаться второго варианта, можно только попытаться отправить ему сообщение, как моряк, попавший на необитаемый остров, отправляет письмо в бутылке в надежде, что кто–нибудь его найдет и прочтет. В такой молитве может заключаться немало любви и надежды. Но это не христианская молитва.
Разумеется, в иные минуты молитва в рамках иудейской и христианской традиций приобретает великое сходство с молитвой в рамках второго варианта, примеры таких молитв мы можем найти в Псалтири. Однако псалмопевец, ощущающий пустоту там, где должно обитать Присутствие, не может спокойно смириться с этим как с обычным положением вещей. Он начинает на это жаловаться, он подпрыгивает от нетерпения. «Восстань,
Но вся суть христианской истории, которая стала кульминацией истории иудейской, состоит в том, что занавеску отодвинули, дверь открыли с той стороны, и теперь мы, подобно Иакову, смотрим на лестницу между небом и землей, по которой туда–сюда снуют вестники. «Царствие Небесное приблизилось», — говорит Иисус в Евангелии от Матфея: Иисус не предлагает новый способ попасть на небо в будущем, но возвещает, что власть неба, сама
Молящийся христианин стоит на линии разрыва, подобно Иисусу, преклонившему колени в Гефсимании, который стонет в великой муке, пытаясь соединить небо и землю, как человек, пытающийся соединить два конца веревки, которые люди с двух сторон пытаются растащить. Молитва тесно связана с тройной идентичностью Бога, на которую мы изумленно взирали в части 2 этой книги. Неудивительно, что мы так легко бросаем молитву. Неудивительно и то, что нам здесь требуется помощь.
