— Джон, — сказала Глэдис дрожащим голосом.
— Что-нибудь случилось? — Я взял ее за руку и почувствовал, как она напряжена.
— К нам гости. Я отвела их посмотреть наших лошадей.
Я невольно ускорил шаг, и Глэдис поотстала.
— Кто же наши гости?
— Одна из них — Стеллина, та, что я видела у лорда Дорна.
На душе у меня потеплело, но Глэдис не могла справиться с волнением.
— А остальные?
— Их всего двое. Вторую зовут Хиса.
— Хиса!
На мгновение у меня закружилась голова, и я не узнал звук собственного голоса. Вряд ли могла приехать Наттана, но… у островитян свой взгляд на вещи.
— А какое у нее еще имя?
— Стеллина называла ее Неттерой.
— Это не она, Глэдис. Я скажу тебе, как зовут ту девушку…
— Нет, не надо! Не надо! Пойми, даже если бы это была она, я не против. Теперь я отношусь к этому спокойнее. Не говори, пожалуйста. Я не хочу знать.
— Но… — начал было я.
— Я знаю, вид у меня взволнованный, но это не так! Ничего мне не говори. Меня не волнует, кто была твоя любовница. Я все понимаю.
— Ты веришь, что все позади?
— Ах, конечно! Есть вещи, которые человек обязательно должен пережить. Скажи, что это одна из таких вещей, и я никогда больше не стану беспокоить тебя своим любопытством… или ревностью. Я знаю, знаю, что ты любишь меня, и эту землю, и что мы значим для тебя.
— Все позади, — ответил я. — Это была
— Вот и все, что я хотела знать. И пусть для тебя это будет прекрасно.
— Прекрасное и сейчас рядом со мною.
— Не надо нас сравнивать. Мы разные, я уверена.
— Это правда… но это имя, Хиса…
— Замолчи. Теперь я знаю все, что мне нужно.
Она быстро пошла вперед, к конюшне, и я догнал ее уже у самой двери.
— Я не скажу тебе, — произнес я. — Обещаю.
Свет фонаря озарил наши смеющиеся лица.
Войдя, мы увидели Стеллину и Неттеру. Неттера стояла лениво прислонясь к столбу, наблюдая, как Стеллина изящными, но умелыми движениями раскладывает солому, готовя подстилку лошадям. На Стеллине был длинный плащ, серого с красноватым отливом цвета, который так ей шел. Полы плаща развевались в такт ее движениям. Она откинула капюшон со своей маленькой красивой головки и была изящна, как танагрская танцовщица, но сухощавей и проще.
Глэдис и я подошли, смех еще, должно быть, искрился в наших глазах, и обе наши гостьи тоже улыбнулись нам во время приветствия; я без слов чувствовал, что все — и гости, и хозяева — рады видеть друг друга.
К дому мы пошли парами: Глэдис и Стеллина впереди, Неттера подождала, пока я погашу фонарь и запру двери.
Наши гостьи были двоюродными сестрами, и, когда оказывались рядом, их сходство бросалось в глаза. Обе были стройными, хрупкими на вид — изящно сделанными статуэтками; выражение лиц у обеих говорило о невозмутимом внутреннем спокойствии, выработанном за счет собственных усилий (доставшемся не просто); у обеих были самые ясные, лучистые глаза, какие лишь можно представить, только у Неттеры они были затуманены мечтательностью.
Я всегда невольно удивлялся, видя ее в обыденной обстановке и говорящей об обычных, простых вещах.
По ее словам, она была рада навестить нас, хотя вряд ли бы сама додумалась, не пришли ей Стеллина письмо. Переехав к Байнам, она почти никуда не отлучалась, разве что временами заезжала домой, в Нижнюю усадьбу Хисов. Стеллина просила ее съездить вместе в гости к Лангу и Гладисе. Вчера они встретились в Тори. Байн ни за что не отпустил бы ее одну!
В тоне Неттеры иногда проскальзывала досада.
— Почему вы не взяли его с собой? Я был бы рад повидаться с ним.
— Ах, вы забываете о ребенке!
— Как он?
— Хорошо… как и Байн. Мне иногда с трудом верится, что это мой ребенок.
— А ваша музыка, Неттера?
Она ответила не сразу:
— Я сказала, что буду играть для вас, и я сдержу слово.
— Мне бы хотелось снова послушать вас, да и Гладисе тоже.
— Стеллина говорила, будто у Гладисы скоро появится иностранный инструмент — «фортепиано». — Она тщательно выговорила это диковинное для нее слово, но чувствовалось, что ей любопытно. — Его уже привезли?
— Пока нет.
— Можно я еще заеду к вам его послушать?
— Наш дом — ваш дом, Неттера… Но почему бы вам не остаться, пока его привезут?
— А когда это будет?
— Его доставят по реке из Тэна, дней через пятнадцать-двадцать.
Неттера снова замолчала.
— Нет, — сказала она наконец. — Если я останусь надолго, я уже никогда не вернусь. Мне так хотелось бы поездить по стране, поиграть для родных людей или просто для себя, познакомиться с другими музыкантами. Но у меня ребенок и муж, который очень любит меня, и я не могу причинять ему боль.
— Но вы еще приедете?
— Мне хотелось бы послушать «фортепиано».
На том мы и порешили.
— Как ваша сестра, Наттана? — спросил я.
— Ах, Наттана! — произнесла Неттера, мысли которой, похоже, витали где-то далеко. — Она все за работой да за работой. И на лбу между бровей у нее появилась морщинка. Иногда вдруг срывается с места, садится на лошадь и уезжает. Случается, навещает и меня, и мы вместе гуляем. Но скоро она забывает об окружающем и снова начинает думать и говорить только о своей работе. Потом прощается и уезжает.
— Она счастлива? — спросил я.
— Она не скучает по вам, — ответила Неттера, — но…
Я ждал, что она еще что-то скажет, но так и не дождался.
Гостьи наши вписались в жизнь усадьбы самым естественным образом. Глэдис не приходилось специально развлекать их. Они не требовали никакого особого обращения и были всем довольны. Планы на день у каждого были свои. Видя Стеллину каждый день у себя в доме, я словно заново узнавал ее. Она стала родной и близкой, как сестра. В ее присутствии все чувствовали себя необычайно легко, и маленькие радостные происшествия случались сами собой. Ее спокойная, уверенная в себе жизненная сила придав вала сил и бодрости каждому. Она то рисовала вместе с Глэдис, то прогуливалась с нею, со мной или одна, выезжала наших лошадей, читала, помогала Станее, навещала Стейнов и Анселей, и при этом не вела никаких глубокомысленных разговоров. Она была просто одной из нас, хотя редкое обаяние ни на минуту не покидало ее.
Неттера была больше похожа на школьницу на каникулах, наслаждавшуюся свободой от всяких обязанностей. Она ни разу не упомянула ни о своем ребенке, ни о муже, ни о жизни у Байнов. Рисование не
