австралийские тетушки или непокорные океанские волны. Она была уверена, что справится и с каждой в отдельности, и со всеми вместе. Мелодии угаданы, пожилая женщина отправлена восвояси, а удаленный от заливов замок под Канберрой вновь уступил место сиднейским апартаментам, с балкона которых открывался чудесный вид на песчаную кромку пляжей.
— Покатаемся? — предлагал Майк, и Женя охотно ложилась в холодную воду, и гребла, и смотрела вдаль, и ждала своей встречи, своего часа, своей минуты, не жалея и не разочаровываясь в том, что он до сих пор не наступил. Каждая новая неудача лишь добавляла сил и укрепляла веру в то, что когда-нибудь ее день настанет, когда-нибудь вода покорится ей. И если не в Сиднее, то…
— Слетаем в Доминикану? — Майк не изменял своим сногсшибательным предложениям.
— Слетаем.
И они летали, и вставали, и плыли. И в Атлантике, и в Тихом океане, и в Индийском. И Жене казалось, что так будет всегда: у нее — здоровые французские собаки, у него — больные австралийские люди, а вместе у них — целый мир на гладком, как отшлифованный камень, серфе. Земля представлялась ей маленькой, будто глобус в магазине, до тех пор, пока однажды:
— Так ты выйдешь за меня?
— Я… Мне… У меня… Да!
— Я… Мне… У меня…
Миловидная девушка в регистратуре психоневрологического центра обладает ангельским терпением. Она доброжелательно смотрит на Женю широко распахнутыми глазами и вежливо, без малейшего раздражения переспрашивает уже не в первый раз:
— У вас?
— У меня… у меня не совсем стандартная просьба, — наконец решается Женя.
— Какая? — никакого любопытства, лишь подчеркнуто любезный интерес.
Женя заговаривает, и теперь уже ничто не сможет ее остановить. Она излагает быстро, явно стараясь призвать на помощь весь запас красноречия, чтобы заставить девушку выполнить ее просьбу. Искренняя убежденность в своей правоте, добрые слова и шоколадка с орешками возымели нужное действие: визит в центр оказался не напрасным. Уже через пять минут Женя выходит оттуда, сжимая в руках вожделенную бумажку с несколькими адресами и телефонами. И странное чувство владеет ею. Кажется, что держит она в ладони не успех представления, не чудесное будущее дельфинария, не кропотливую работу, а свою собственную судьбу.
20
На судьбу Юля прекратила пенять, как только покинула кабинет префекта, унося с собой толстую папку чертежей, пестрящих печатями и размашистыми, весомыми надписями «Утвердить». Эта кипа листов заключала в себе огромное количество интересной работы и зрелую уверенность в том, что первая ступень на пути к успеху не станет последней. Юля не ошиблась: детские качели и горки, резные скамьи под тенистыми деревьями, ухоженные дворовые территории нашли одобрение и у чиновников, и у рядовых граждан. Последние с удовольствием писали благодарственные письма, первые с не меньшей прытью загружали Юлю новыми проектами (и не только городскими, но и личными). Оформление квартир, дач, офисов — предложения сыпались на Юлю градом. К ней стояли в очереди, ей обрывали телефон, ее разрывали на части, задавая одни и те же вопросы: «Когда будет готово, сдано, утверждено? Сколько еще ждать, терпеть, надеяться?» Всех интересовали Юлины мозги, Юлина хватка, Юлин профессионализм, и никому не нужна была душа. Да у нее и самой на душу эту не оставалось времени. Да и хотела ли она, чтобы оно оставалось? Работа давала девушке ощущение свободы. Свободы не материальной, хотя, конечно, полнейшую безысходность и мысли о неминуемой голодной смерти она помнила достаточно хорошо и радовалась, что в ближайшее время почва под ее ногами должна сохранять устойчивость. Но все же, все же свобода от воспоминаний, которую она наконец получила, доставляла несказанную эйфорию и одновременно внушала острый страх перед своим возможным исчезновением. Поэтому Юля и гнала ежесекундно вперед, и не отказывалась ни от каких новых предложений, и не пыталась остановиться, и не хотела делать передышку, словно боялась, что в момент первого, лишенного уже привычной озабоченности профессиональными вопросами вдоха исчезнувшая было призрачная тень профессора вновь обретет четкие очертания и поманит девушку в уже неоднократно пройденные ею дебри виртуального Массачусетса. До тех пор, пока каждое мгновение было расписано и сил хватало лишь на то, чтобы чмокнуть младенца и рухнуть в кровать, сказав несколько теплых слов маме, приехавшей к Юле и взвалившей на себя все заботы о маленькой Веронике, — до этого момента девушка могла не волноваться о том, что память снова обретет свою власть и завладеет утраченным преимуществом.
Люди, мечтающие об уютных домах с грамотно проведенной канализацией, исправной проводкой и не протекающей крышей, передавали архитектора друг другу, как переходящее знамя, снабжая Юлю наилучшими рекомендациями и изрядными суммами бумажных купюр. Правда, для того, чтобы все это получить, приходилось тратить немало сил и нервов. Получая солидные гонорары, девушка могла себе позволить раздумывать об открытии собственного бюро, и единственным, что удерживало ее от последнего шага, было осознание того, что вместе с расширением деятельности круг проблем, что взвалила она на свои плечи, увеличится многократно. Она понимала, что, с одной стороны, часть работы можно будет переложить на подчиненных, но ответственность за их действия тем не менее предстоит нести самой. Юля не умела и не хотела устраивать головомойки, требовать и скандалить, а потому и отвечать за чужие огрехи не имела никакого желания. Она готова была получить справедливый нагоняй за несвоевременно сданную работу и винить в этом только себя саму, а спрашивать с других не хотела. Потому и оставалась вольным художником. Отсутствие сотрудников и помощников, конечно же, заставляло трудиться не покладая рук, добавляло усталости и плохого настроения, но избавляло от внушительных трат на содержание персонала.
Теперь Юлиных заработков хватало не только на самое необходимое: она могла позволить себе приобретать ребенку фирменную одежду, покупать продукты не на оптовом рынке, а в элитном супермаркете, ездить не на метро, а на автомобиле не самой последней иностранной марки. Но девушка ничего этого не делала. Она копила средства и, наконец, спустя два года после рождения дочери позволила себе набрать телефонный номер, давно раздобытый в управе, и произнести будничным голосом:
— Здравствуйте. Я бы хотела купить вашу квартиру.
— …
— Вы меня не узнали? Это Юля.
— Конечно, узнал, что за глупость, — буркнул он недовольно и тут же, спохватившись, поинтересовался: — Как Ника? Как мама?
— Спасибо. Здоровы.
— Хорошо.
Дежурный вопрос, дежурный ответ. Этими фразами они обменивались раз в месяц, с тех пор как Юля встала на ноги и выразила непреклонное желание вернуть хозяину квартиры долг и оплачивать съемное жилье так, как этого требовал договор. Он звонил, они назначали встречу (всегда на нейтральной территории — к себе он не приглашал, к Юле подниматься отказывался, а она, после нескольких неудачных и довольно унизительных попыток уговорить его, просить перестала), она отдавала конверт, он передавал привет ребенку и пожилой женщине, которых ни разу не видел, коротко спрашивал о работе и уходил, чтобы ровно через тридцать дней повторить ритуал. Юля подозревала, что, возможно, он бы даже предпочел по- прежнему пользоваться услугами агентства для решения финансовых взаимоотношений с жиличкой, но, по-видимому, учитывая все случившееся, посчитал довольно глупым возвращаться к полному отсутствию каких-либо личных контактов. Хотя в ее понимании такое слово, как контакт, ни в коей мере не подходило к этим убогим пятиминутным встречам. Сначала она пыталась его понять, чувствовала некое уязвление от его
