Бернсу дали другие сапоги, а рваные повез в своем экипаже лорд Селькерк — отец того самого лорда Дэйра, который был членом общества «Друзья народа». К восьми вечера Бернс и Сайм были приглашены в Сен-Мэри-Айл — замок лорда Селькерка, где собрались друзья его сына и дочерей.
Сайм описывает «очаровательное общество» — у лорда Селькерка были две красавицы дочки, которые отлично пели, и в этот день у него гостил певец и композитор Урбани.
«Урбани спел под музыку много шотландских песен. Обе молодые леди тоже пели. Когда заиграли „Лорд Грегори“, я воспользовался случаем и попросил Бернса
Большой зал. Горят свечи, играет Урбани. Голос Бернса звучит в полной тишине:
«Мы провели поистине счастливый вечер, и нас угостили на славу пищей духовной и телесной — последняя состояла из чудеснейших фруктов и так далее, а о первой можешь судить по составу нашего общества — пятнадцать или шестнадцать человек отменно приятной молодежи, — продолжает Сайм. — На следующий день мы приехали в Дамфриз. Так окончилось наше путешествие. Не буду дольше на нем останавливаться, хотя мог бы привести тебе множество всяких подробностей. Но, вспоминая, как Бозвелл написал о своем путешествии с Джонсоном и как он рассказывает о его... и так далее, и так далее, и так далее, боюсь, что и я навлеку на себя презрение...»
Сайм, безусловно, знал об отношении Бернса к книге Бозвелла, которую они читали вместе. В ней подробно описана поездка знаменитого ученого, доктора Сэмюэля Джонсона по Шотландии, дословно приведены его высказывания по самым разнообразным вопросам.
Теперь мы читаем эту книгу с удовольствием: нас интересуют не консервативные рассуждения Бозвелла и Джонсона, а великолепный стиль, остроумные описания, а главное — картины быта, нарисованные рукой настоящего художника.
Но Бернс, читая эту книгу, был возмущен тем, что Джонсон пренебрежительно отозвался о друге свободы — Джоне Гемпдене, который погиб в бою с королевскими войсками в 1643 году.
О Гемпдене так хорошо было написано в любимой элегии Бернса — «Сельское кладбище»:
Только недавно нашли одну из эпиграмм Бернса. Она так и называется: «На отзыв Джонсона о Гемпдене».
Бернс и Сайм приехали домой повеселевшие, отдохнувшие. Но в Дамфризе их ждало известие о том, что вице-президент общества «Друзья народа» Томас Мьюр, выпущенный из тюрьмы на поруки, возвращаясь из Франции, был в порту снова арестован, закован в цепи и отвезен в Эдинбург дожидаться суда.
Сайм умолял Бернса быть сдержаннее, не навлекать на себя подозрений. Бернс сказал, что он напоминает ему Николя: когда началось «дознание» акцизного управления, Николь тоже прислал ему письмо, где просил «милого безбожника Бобби» наплевать на то, что именно играют дрянные дамфризские музыканты — гимн королю или «Ca ira!». Может быть, Бернс и не рассказал Сайму, что в ответ он написал Николю издевательское письмо. Теперь Николь ему почти не пишет: видно, обиделся!
(В письме Николь назывался «Мудрейшим среди Мудрых, ярчайшим Светилом Осторожности, Полнолунием Скромности и Главнейшим в сонме Наставников!», и Роберт — его «безголовый, пустоголовый, тупоголовый, круглоголовый раб» — был бесконечно обязан «сверхвозвышенной доброте» Николя и тому, что он «с пресветлого пути неукоснительной праведности благосклонно снисходит к жалкому грешнику».
О себе Бернс писал: «Конечно, я скот, я червь, я ничего не понимаю! Из пещеры моего невежества, из тумана моей глупости, из-за зловонных испарений моих политических ересей я взираю на тебя, как жаба из-под решетки зачумленной клоаки взирает на безоблачное сияние полуденного солнца... О, если бы я мог уподобиться тебе своей жизнью! Тогда я просыпался бы без страха и никто не мог бы запугать меня!»
Письмо кончилось смиренной просьбой: «Помяни в молитвах своих и сподоби жалости своей, о Светоч премудрости и Зерцало благонравия,
преданного раба твоего
Но сейчас Бернсу было не до шуток: умом он понимал, что надо молчать, что нельзя возмущаться, защищать свои убеждения, нельзя говорить о свободе — о «сокровище поистине бесценном, ибо за нее не жаль отдать все самое дорогое...».
Но только не жизнь Джин и детей...
Надо молчать.
Но кто запретит воспоминания о былых битвах, о былых подвигах?
О них можно и вспоминать и писать стихи.
По вечерам Бернс часто уходит на окраину города. Он долго гуляет вдоль реки — здесь тихо, желтеют деревья, низкое августовское солнце греет робко и ласково. В такой вечер сложилась одна из самых популярных песен Бернса — «Брюс — шотландцам».
Бернс отослал ее Томсону с письмом:
«Мой дорогой сэр!
Вы знаете, что притязать на музыкальный вкус я могу только благодаря врожденному чутью, необработанному и неотточенному. Поэтому многие музыкальные произведения, особенно те, где большое значение имеет сложный контрапункт — предмет восхищения и услады для вас, знатоков музыки, — мое простое ухо воспринимает только как мелодичный набор звуков, и более ничего. В свое оправдание могу сказать, что я зато понимаю прелесть многих простых напевов, которые ученый музыкант назовет пустыми и бесцветными. Не знаю, относится ли к таковым старинный марш «Гей тутти тайти!», но хорошо знаю, что у меня часто выступали слезы на глазах, когда Фрэзер играл его на гобое. Во многих краях Шотландии сохранилось предание, будто это марш Брюса, с которым он шел в битву при Баннокберне. Вчера, во время вечерней прогулки, эта мысль зажгла во мне такие восторженные думы о Свободе и Независимости, что я сочинил на эту мелодию «Шотландскую оду» — как бы обращение доблестного вождя Шотландии к своим соратникам в то знаменательное утро:
Пусть бог всегда защищает дело Истины и Свободы, как защитил он его в тот день! Аминь! Р. Б.
P. S. Я показывал когда-то эту мелодию Урбани, ему она очень понравилась, и он просил меня сочинить на нее приятные слова. Но я и не мыслил об этом, пока случайное воспоминание о
