кабины. Я задремала. Сквозь сон слушала доклады штурмана: вернулся экипаж… второй… третий… Все они совершали вынужденную посадку — на дороге, на озере, в поле.
Один экипаж — Клавы Серебряковой и Тоси Павловой — пропал без вести.
Проходили дни, но мы не теряли надежды. Постели девушек не складывали, к их вещам не прикасались. И письма, что поступали на их имя, клали на подушки.
Прошло две недели. Я подолгу смотрела на мандолину, висевшую над кроватью Клавы Серебряковой, и мне мерещилась тихая, печальная музыка. Кто-то из девушек тоскливым голосом запел:
Мне вспомнилось, как однажды в Белоруссии во время перелёта на новый аэродром самолёт Серебряковой обстреляли, и осколок снаряда повредил мандолину. Клава переживала: «Лучше бы меня ранило…»
На столике — шахматная доска с расставленными фигурами. Они тоже ждали.
Когда надежд не осталось, из штаба соседней армии пришла весть: Клава и Тося в госпитале. Полк ликовал, девушки обнимались, плакали, поздравляли друг друга. В тот же день Рая Аронова полетела навестить раненых. Вернулась на другой день, рассказала, что произошло.
Клава Серебрякова опытная лётчица, командир звена, начала воевать, как и я, на Кавказе, на её счету — 550 боевых вылетов. Над Данцигом, в тот памятный вылет, она была ранена. Когда горючего осталось в обрез, пошла на вынужденную посадку. В свете ракеты увидела ровную площадку, и… самолёт налетел на провода, которые в снежной буре не разглядеть.
Обе девушки потеряли сознание, их замело снегом. Когда Тося Павлова очнулась, было светло, рядом у разбитого самолёта копошились ребятишки. Она едва приподняла голову и тихо попросила:
— Дети, помогите.
Ребятишки перепугались, убежали. У Тоси была сломана рука. Превозмогая боль, она подползла к подруге, смахнула снег с её лица. Живая? Мёртвая?..
Дети привели взрослых, местных жителей. Кто они, немцы или поляки, Тося не разобрала. Они уложили девушек на одеяла и доставили в воинскую часть. Подруги пролежали без сознания под снегом двенадцать часов.
— Тосю Павлову скоро выпишут, — сообщила Рая Аронова, — а Серебрякова в очень тяжёлом состоянии.
Позднее Клаву навещали другие девушки, в том числе Хиваз Доспанова.
— Хирурги удивляются, — рассказала она. — Ни одного стона не слышали, только пот выступает на лбу. Приводят раненых, чтобы поглядели на неё. Ставят в пример. Тело неподвижное, в гипсе с головы до ног, а лице весёлое, глаза так и сияют. Я ей говорю: привезла тебе яблоки, ешь, в них много железа, кости будут крепкими, по себе знаю…
Что правда, то правда: Доспанова у нас лучший специалист по переломам.
Я тоже навестила Клаву однажды. Она была в подвешенном состоянии, встретила меня ослепительной улыбкой и в ответ на моё приветствие радостно объявила:
— У меня сегодня зашевелился мизинец…
Серебряковой сделали множество операций, не раз ломали неправильно сросшиеся кости рук и ног, удивляясь её воле, терпению, жизнерадостности. Всё вынесла. Выписавшись из госпиталя осенью 1946 года, заново научилась ходить. Окончила педагогический институт. Но и на этом не успокоилась — защитила диссертацию, вышла замуж, родила двух дочерей. Сейчас она живёт в Башкирии, преподаёт в школе историю. А её бывший штурман Тося Павлова живёт в Тамбове, тоже учительница, у неё трое детей.
За успешное выполнение боевого задания в сложных метеорологических условиях и за проявленные при этом мужество и отвагу Серебрякову и Павлову наградили орденами Красного Знамени.
В марте войска 1-го Белорусского фронта в своей полосе полностью очистили от противника побережье Балтийского моря. Наш фронт тоже выполнил поставленную задачу: 30 марта советские воины освободили Данциг, завершив разгром немецких войск в Восточной Померании.
До Берлина рукой подать, но мы понимали: к последнему, решительному бою надо подготовиться основательно. Фашисты, находясь на краю гибели, стремились любой ценой продлить своё существование, удержать свой последний плацдарм. Поэтому район между Одером, Нейсе и Берлином был основательно укреплён, приспособлен к длительной обороне. Здесь сосредоточено около миллиона солдат и офицеров, более 10 тысяч орудий и миномётов, полторы тысячи танков и штурмовых орудий, 3300 боевых самолётов. Берлин опоясан тремя оборонительными обводами, в самом городе более четырёхсот мощных железобетонных оборонительных сооружений, улицы перегорожены баррикадами. О захвате Берлина мечтали и наши союзники. В своих военных мемуарах Черчилль признаётся, что в марте 1945 года он считал «главной и подлинной целью англо-американских армий» взятие Берлина.
В освобождённых советскими войсками странах назревала революционная ситуация, это очень не нравилось Черчиллю и не только ему. В муках рождалась новая Европа.
Накануне решающего наступления наш полк был награждён орденом Суворова III степени. Мы в это время базировались на аэродроме Бухгольц, расположенном северо-западнее Берлина, и, естественно, рвались в бой.
Берлинская операция началась перед рассветом 16 апреля. В ней участвовало два с половиной миллиона советских воинов, путь к победе им прокладывали более 40 тысяч орудий и миномётов, 6300 танков и самоходных артиллерийских установок, 3255 «катюш», 7500 самолётов.
Наш полк в штурме Берлина не участвовал. Немножко обидно. В эти дни, вернее ночи, мы бомбили порт Свинемюнде.
25 апреля вся берлинская немецкая группировка оказалась в кольце наших войск. Ожесточённые бои не затухали ни днём, ни ночью. Гитлер и его приближённые всё ещё на что-то надеялись. 29 апреля фюрер узнал о бесславном конце Муссолини: итальянские партизаны схватили и расстреляли его, а труп повесили вниз головой для всеобщего обозрения. Возможно, это ускорило конец Гитлера. 30 апреля он отравился цианистым калием. В этот день бойцы Загитов, Лисименко и Минин первыми ворвались на крышу рейхстага и укрепили там Красное знамя корпуса, а поздно вечером разведчики Егоров и Кантария при поддержке автоматчиков водрузили над рейхстагом Знамя Победы. Это был 1410-й день Великой Отечественной войны.
Ночь тысяча шестьдесят вторая
В начале мая мы перелетели на аэродром, расположенный возле деревушки Брунн. Разместились в удобном двухэтажном доме. За окнами — большой парк, озеро. В течение трёх дней не получали никаких заданий. Берлин взят, других подходящих для нашего полка целей командование, видимо, не находило.
Вечером восьмого мая мы поужинали, спели Гимн и легли спать. Среди ночи услышали фанфарные крики дежурной по части — старшего техника эскадрильи Риммы Прудниковой:
— Победа! Подъём! Ура! Победа!..
Я вскочила, крепко обняла и расцеловала девушку.
Все выбежали в парк и начали палить из пистолетов, автоматов, винтовок, ракетниц. После каждого выстрела я шептала, глотая слёзы:
— За Лейлу… За Женю Рудневу… За Галю Докутович… За Таню Макарову… За Веру Велик…
Девушки кричали и прыгали, обнимались и плакали, пели. Ко мне подошла Рачкевич, спросила:
— Отстрелялась?
