— Пропала я, пропала! За то, что человека задавила, — десять лет…
— Не плачь, — сказал ей один пассажир, — без проверки не посадят.
— Погибший сам виноват, — заявил другой.
— Он же на подножке висел.
— И от него водкой несло.
— Ох, уж зта водка.
— Да, кого только не губит!
— И сейчас, видно, ехал за водкой, несчастный. Посмотрите!
У Нигмата из карманов торчали пустые бутылки, заткнутые свёрнутыми в пробку бумажными деньгами.
— Кто-нибудь знает парня? — спросил мужчина.
— Это Нигмат Хантемиров, — еле произнёс Ваня. — Живёт на улице Карла Маркса в сорок первом доме.
— Жил, — поправил его мужчина и, вытащив из трамвая старую рогожу, накрыл ею безжизненное тело Нигмата.
Может, убежать из дома?
Домой Ваня добрался, еле волоча ноги. Он выглядел таким уставшим, будто не спал двое суток.
— Что случилось, Ваня? — спросил Николай, сидевший за столом и что-то вычислявший на бумаге. — Не болеешь ли? На тебе лица нет.
— Болею… дурная болезнь ко мне пристала.
— Давай ложись. Я врача вызову.
— Незачем. Врач не поможет.
Николай встревожился.
— Не бредишь ли? — Он встал из-за стола и, укладывая брата в кровать, снял с его ног запылённые сандалии, расстегнул ворот рубахи. — Смотри, как похудал! И голова горячая. Может, есть хочешь?
— Нет, я сыт.
— А мать и твою долю положила мне в мешок. Приехал на место, гляжу: в мешке дней на десять еды.
— Лес сплавлять — не лёгкое дело!
— Ну, ну, рассказывай… Что случилось?
— Нигмат погиб…
— Какой Нигмат?
— Хантемиров. Тот, что всё время насвистывал. Сын соседа.
— Ну и что?.. Как говорит мать Хариса, пусть и ему будет место в раю.
— Это я убил его.
— Как?! — диким голосом крикнул Николай, ухватив братишку за грудь. — Своего приятеля? Чем? За что?
— Его трамваем задавило.
Николай осунулся и, помолчав немного, переспросил озабоченно:
— Трамваем?
— Да.
— Не столкнул же ты его нечаянно с подножки?
— Нет. Я шёл домой.
— Ну и что?
— Нигмат на подножке висел. Увидел меня и крикнул. Потом головой об столб…
Николай облегчённо вздохнул:
— Если так, то ещё ничего. А я уж не знаю что подумал. Сам виноват он. Если бы не висел на подножке…
— Нет, если бы не увидел меня…
— Перестань. Смерть не бывает без причины… Что же он крикнул?
Ваня запнулся. Как быть? Если он скажет Николаю последние слова Нигмата, брат начнёт копаться. И тогда уж заставит рассказать обо всём.
— Я не расслышал, — сказал он и смутился, почувствовав, что сам вырыл яму на своём пути.
— Отдохни. Сейчас у Пелагеи Андреевны молока возьму. Я ведь на этот раз неплохо заработал.
Ваня встрепенулся, как ужаленный,
— Спасибо, Коля, не ходи!
— Молоко для больного — самое надёжное лекарство. И мать сейчас вернётся — пошла в магазин… Отдыхай пока. Я мигом…
Николай, взяв из посудного шкафа плошку, вышел.
Ваня забеспокоился. Ведь старший брат ещё не знает, что самую дойную козу Пелагеи Андреевны украли на Казанке и зарезали. Если бы узнал, что к этому делу в какой-то мере причастен и его младший брат, не пошёл бы к соседке за молоком, а потащил бы Ваню для допроса в милицию. Говорят, взъярись корова, станет она прытче лошади, так и старший брат, если разгорячится — не остановишь. Ну, будь что будет, решил Ваня. Скоро вернётся мать… Не лучше ли убежать из дома? Пока не поздно. Потом вернуться дней через десять, когда всё уляжется… Или лучше пойти к Николаю Филипповичу. Рассказать ему обо всём и попросить совета. Но как смотреть ему в глаза?
Стыдно перед ним… Погиб Нигмат… Как сказать об, этом Николаю Филипповичу?..
Ваня откинул одеяло и сел, свесив ноги. Потом, придерживаясь руками за железную спинку, попытался подняться, но руки словно приросли к железу — не хотели отпускать его из дома. В голове застучали две мысли: одна — уходить, пока не поздно, другая — подождать немного.
Ваня еле-еле подошёл к сандалиям, поставленным братом у порога. Вот они, стоят наготове, будто сами приглашают: воткни, мол, свои ноги. Он обулся, застегнул сандалии. Но когда, повернувшись к двери, взялся за ручку, сердце его вдруг ёкнуло.
«Да! — вспомнил он. — Забыл кепку!» Пока снимал её с вешалки, увидел отцовскую фотографию на стене. Склонил перед ней голову. Затем, не выдержав, подошёл к неубранной постели, поправил одеяло, подушку и сел на кровать совсем притихший.
— Недоваренный!.. — ругнул он себя шёпотом.
С плошкой молока вернулся Николай. Увидев брата в кепке и в сандалиях, удивился:
— Ты куда?
Ваня промолчал…
— В дорогу собрался?
— Да. Куда глаза глядят.
Николай быстро поставил молоко на стол и сел рядом с Ваней.
— От себя не убежишь, — сказал он тихо.
Ваня, уткнув лицо в грудь брата, заплакал. Николай вдруг почувствовал себя виноватым: всегда он был строгим, требовательным и, пожалуй, никогда ещё не разговаривал с младшим братом откровенно.
— Выпей молока, Ваня…
Тот мотнул головой: не хочу, мол. Но когда брат поднёс ему плошку, он взял её и начал пить.
— Она позвала тебя ночевать, — сообщил Николай. — Одна, говорит, боюсь. Ночью ходят вокруг какие-то подозрительные люди.
Пелагея Андреевна каждый раз, когда мужа не было дома, приглашала Ваню и Хариса. До полуночи старуха рассказывала им разные истории, пока ребята не засыпали. Вот и на этот раз приглашает…
Голова у него закружилась.
— Мне тошно, — сказал он брату.
— Но молоко ведь свежее.
