— Да, таковы трагические удары фатума, — совсем уж театрально произнесла Галочка. «Из какой — нибудь пьесы», — подумал Алексей Иванович, — «Не достаёт только заламывания рук».
— И что же Ваша знакомая? Как она перенесла утрату? — спросил Алексей Иванович у примолкнувшей было рассказчицы.
— О, ужасно, ужасно! Она ходила по палате как самнамбула, она потеряла всякий интерес к жизни! У меня тоже тогда был… сложный период…
— У нашего Галчёнка приключился нервный срыв, — воспользовалась замешательством подруги Марго, — Артисты так ранимы! При наших эмоциональных нагрузках это совсем неудивительно! Мы, актрисы, просто сгораем в горниле страстей! Мы как сосуды, наполненные…
— А как выглядела ваша подруга? Она, наверное, красавица? — подначил Алексей Иванович. По опыту он знал, сколь нестерпима для женщины, жаждущей нравиться, похвала в адрес другой женщины.
— И вовсе нет, она хоть и стройна и миниатюрна, как я, но у нее нет моих роскошных каштановых волос («Скорее рыжих», — отметил про себя Шумилов) и моей алебастровой кожи.(' Уже ли эти карикатурные белила она называет алебастровой кожей?» — мысленно съехидничал Алексей). Поглядите — ка, её даже загар не берет! — актриса горделиво задрала рукав халата, обнажив костлявую руку до локтя. — А она такая… смуглая, чернявая, на еврейку похожа. Или армянку. И волосы черные, и глаза.
— Скажите, Галина Яковлевна, а вы общались с ней после больницы?
— Да, она приезжала потом ко мне несколько раз, в мае. А летом у нас в театре отпуск, и мы все разъезжаемся по разным ангажементам, иногда в летнюю антрепризу пригласят… Одним словом, с июня я с ней не виделась. Да оно, может, и к лучшему. Знаете, говорят, бывает дурной глаз? Как посмотрит такой глаз на человека или на предмет, и обязательно с ними что — нибудь эдакое нехорошее приключится. Дурной глаз должен быть обязательно черным. Так вот, мне кажется, у этой Екатерины Верейской как раз такой, — Галочка даже трагически понизила голос и перешла на громкий шепот, казалось, она старалась напугать саму себя.
— Да неужто?! — встряла Марго, — Выпьем ещё, наливайте скорее, герой осады Плевны!
— А вот ты прикинь, Маргоша! Помнишь, был у меня халат красного атласа, с павлином? Его эта самая Катерина расхваливала и примеряла на себя. И что же ты думаешь!?
— Что?! — выпучив глаза и, опрокидывая в бездонную глотку очередной фужер мадеры, выдохнула толстотелая дама.
— Разорвался! — победно, всплеснув руками, воскликнула Галочка. — прямо на другой же день!
— Какая сволочь, — покачала головой Марго, — Есть такие бабёнки — это точно.
— Другой пример: сережки золотые, с бирюзой, — продолжала список потерь Галина, — Исчезли! Она их тоже примеряла и всё языком цокала — дескать, хороши. Сама знаю, что хороши. Но с тех пор я их не могу отыскать. Даже мебель отодвигала.
— А, может, это твоя подруга их …того… утягала? — в своей бесцеремонной манере брякнула Марго.
— Да я уж сама подумывала… Но ведь вообще — то это грех — думать на человека без доказательств. А вдруг она ни при чем?
Шумилов слушал этот словесный поток, не перебивая. Он диву давался, как это у дамочек язык не устаёт постоянно молоть столько всякой чепухи. Правда, ему самому эта способность женского организма сейчас оказалось на руку. Но в конце концов он понял, что пора бы уже закругляться, поскольку по мере опустошения бутылки содержательная часть диалога становилась величиной исчезающе малой. Шумилов несколько раз пытался навести разговор на место жительства загадочной Екатерины из больницы, но в конце — концов понял, что узнать её адрес не представляется возможным: Галина сама его не знала. Но вот про больницу она ему, конечно, всё выложила. Оказалось, что шантанная актриса укрепляла своё здоровье в Калинкинской больнице для страдающих венерическими и кожными заболеваниями, расположенной в доме N 166 по набережной реки Фонтанки. Упившаяся мадерой Галина даже постаралась в лицах изобразить все преимущества и недостатки лечения как у молодого, так и у пожилого доктора, но получился сей экспромт у неё довольно мрачным.
Однако, когда Шумилов собрался было уходить, дамы категорически отказались его отпустить. Ему пришлось выслушать длиннющие куплеты из их новой программы, премьера которой оказаалсь намечена на будущую неделю, и дать почти клятвенное заверение непременно посетить сие действо, а после спектакля зайти к ним в гримерную «на бокал шампанского и даже больше». Вырвавшись, наконец, на воздух, Алексей Иванович в полной мере оценил и тишину переулка, и свежесть ветерка, и саму возможность оказаться, наконец, наедине со своими мыслями.
«Итак, что же мы имеем в сухом остатке?» — в который уже раз спрашивал сам себя Алексей Шумилов. Получалось нечто совсем уж невообразимое. Некая дама, лечившаяся от постыдной болезни, знакомится с другой дамой, лечившейся вместе с нею и, по всей видимости, при первом же удобном случае обворовывает её. Ладно, история не нова. Но в затем, совершая по городу необъяснимые разъезды, эта неизвестная дама придаёт себе черты внешности своей обворованной подруги… да, ведь следует допустить, что рыжие волосы на самом деле являлись париком! Ведь Враварина прямо сказала, что «Верейская» была брюнеткой, похожей то ли на еврейку, то ли на армянку. Стало быть, рыжие волосы были таким же элементом маскировки, как и шляпка, то снимаемая, то одеваемая. И смена извозчиков — это ведь тоже элемент маскировки, запутывания следа. Не подлежит сомнению, что разыскиваемая дамочка целенаправленно предпринимала усилия к тому, чтобы максимально затруднить установление своей личности. Она пошла на то, чтобы в книге регистрации дантиста Фогеля записаться под фамилией совершенно постороннего человека, а это уже само по себе образовывает состав уголовного преступления! Очевидно, что загадочная женщина шла на это преступление с единственной целью — замаскировать другое преступление, более тяжёлое. Теперь Шумилов был уверен, что загадочная «Екатерина Верейская» является лицом, появившимся в деле Мироновича вовсе не случайно. Пока было непонятно, как именно приложить её к убийству Сарры Беккер, но вряд ли было простым совпадением то обстоятельство, что погибшая девочка встретила эту женщину за два часа до своей смерти.
Шумилов размышлял о том, что можно было бы, конечно, попытаться отыскать «Екатерину Верейскую» через адресный стол, но кто мог поручиться, что на сей раз эта фамилия окажется подлинной? Один раз эта дамочка уже назвалась «Галиной Варвариной»… Кроме того, дамочки познакомились в таком месте, о посещении которого даже и упоминать не следовало в пристойном обществе. Смешно думать, будто они представлялись друг другу настоящими именами; скорее всего, «Екатерина Верейская» — это всего лишь псевдоним для внутрибольничного употребления.
Но при этом в регистратуре она непременно должна была быть зарегистрирована под своим настоящим именем. Калинкинская больница была местом серьёзным и работала под плотным контролем Врачебно — полицейского комитета. В ней было 12 женских отделений, причём часть из них являлись настоящими тюрьмами, поскольку там содержались принудительно доставленные на лечение. В больнице существовал жёсткий контроль за пациентами: так просто туда не придёшь и оттуда не выйдешь, паспорт обязателен. Если паспорта нет, то лечить, конечно, возьмут, но привлекут полицию и личность всё равно установят. Другими словами, загадочная «Екатерина Варваринская» там должна была назвать своё настоящее имя, вопрос для Шумилова состоял лишь в том, как вытащить эту информацию из регистратуры, минуя официальные каналы?
Главным врачом Калинкинской был Эдуард Фёдорович Шперк, довольно известный врач, не достигший ещё и пятидесяти лет. Шумилов познакомился с ним ещё во время своей работы в прокуратуре. После изгнания из этого ведомства, доставившего Шумилову, впрочем, более славы, нежели позора, отношения их ничуть не испортились, а скорее даже наоборот. Шперк, много лет проработавший в Амурском крае, не понаслышке знал что такое чиновничья косность, а потому, видимо, симпатизировал Шумилову. Но при всём том Алексей Иванович знал: бессмысленно просить Шперка предоставить доступ в больничный архив, для него врачебная тайна была священной. Если Шперк и позволит заглянуть в регистрационные документы больных, то только с санкции судебного следователя, которую, Шумилов, разумеется, никогда бы получить не смог.
Итак?
