Когда Шумилов добрался в самый конец Фонтанки, туда, где находилось сие мрачное здание, он примерно представлял как ему следует действовать далее. Калинкинская больница для страдающих венерическими и кожными заболеваниями представляла из себя довольно большое главное здание, построенное в 1832 г. Шарлеманем, и четыре одноэтажных барака за ним. Шумилова интересовало главное здание, на первом этаже которого и находилось регистрационное отделение.
Расплатившись с извозчиком, Алексей зашёл в главный подъезд и, задумчиво глядя себе под ноги, направился мимо больничного сторожа, стоявшего на вахте; затем, точно вспомнив что — то, остановился перед ним и щёлкнув пальцами, спросил:
— Голубчик, скажи — ка, Эдуард Фёдорович меня ждёт? Никуда не уезжал?
— Простите..? — не понял сторож.
— Я спрашиваю, главврач в больнице? Шперк никуда не уезжал?
— Да, главврач у себя… Извините.
— Ничего, — Шумилин сунул ему в карман пять копеек, — Ты главное не спи, неси службу как должнО.
Сторож вытянулся, а Шумилин, всё также задумчиво глядя себе под ноги, двинулся вверх по парадной лестнице. Поднявшись на второй этаж, он благополучно миновал кабинет Шперка и по боковой лестнице спустился вниз, в отделение регистратуры. Там как раз вовсю кипела работа: двое полицейских в полном облачении передавали больничной охране принудительно доставленную на лечение дамочку. Санитары стояли подле, но пока ни во что не вмешивались, поскольку оформление не было закончено. Дамочка же, растрёпанная, с подбитым глазом и притом в стельку пьяная, визжала и ругалась на всех и вся:
— Не трожьте меня, ироды золотопогонные, я сифилитичная, плюну разок — всю жизнь на аптеку работать будете!
— Поговори ещё у меня, курва, — вытащив палаш из ножен, гаркнул на неё один из полицейских, — Сейчас как шваркну по башке, не посмотрю, что баба, вот тогда точно на аптеку работать станешь!
В общем, в регистрационном отделении шла нормальная будничная работа. Шумилов скользнул мимо и, пройдя вдоль ряда пустых окошечек, подошёл к самому дальнему от входа. Там тоже никого не было, и Алексей, дабы привлечь к себе внимание, аккуратно постучал по деревянной перегородке. Видимо, его стук тонул в шуме перебранки, поскольку никто к Шумилову из — за высоченных стеллажей не вышел, и ему пришлось постучать вторично.
Появилась строгая женщина с плотно поджатыми губами и в белом больничном одеянии, недовольно окинула его взглядом:
— Что Вы хотите, молодой человек?
Шумилова давно уже не называли «молодым человеком», видимо, женщина толком его не рассмотрела в маленькое окошечко.
— Извините меня, пожалуйста, мне нужна Ваша помощь. Вопрос очень важен для меня и… моего семейства. Пожалуйста, выслушайте меня, уделите пару минут, — искательно и сбивчиво заговорил Шумилов. Именно так должен был говорить человек, которого он сейчас изображал, — Я сам не из Петербурга, я — из Ростова. В столицу меня привели драматические обстоятельства. Дело в том, что ещё полтора года назад моя старшая сестра сбежала из дома с одним… м — м прощелыгой, сенаторским сынком… Извините, об этом так просто не расскажешь, правда? В общем — то мы её даже не искали, поскольку знали, что побег сей состоялся добровольно. Отец проклял беглянку и… м — м… наверное, был прав. И вот проходит время, и в Ростове появляется дамочка… ну, известного сорта, шантанная певица и рассказывает, что увидела нашу Катеньку… Вы, наверное, догадались… в этой больнице. Сама эта певица родом из Ростова, достаточно хорошо знает нашу семью, так что ошибки тут быть не может.
— Я понимаю Вас, — кивнула женщина; она явно смягчилась, услышав повествование Шумилова, — Вы назовите, пожалуйста, её фамилию и время, когда она здесь была.
— Нет — нет, не так всё просто, Вы меня не дослушали, — запричитал Шумилов, — Катенька сделала вид, будто не узнала эту певичку, даже когда та попыталась с нею заговорить, прикинулась ничего не понимающей, дескать, ошибка вышла. Она назвалась явно вымышленной фамилией «Верейская», поэтому Вам эта фамилия ничего не скажет. Точно также и настоящая фамилия моей семьи — Ярыгины — тоже Вам ничего не скажет, поскольку в столице под этой фамилией Катя не регистрировалась — на сей счёт я уже навёл справки… Вы поймите состояние нашей семьи: мы были в шоке, когда узнали, что Катя лечилась в такой больнице… м — м, уж извините меня, если я задеваю Ваши чувства, поскольку Вы тут работаете… Даже отец простил беглянку! Меня послали в Петербург на розыск сестры, а у меня ни одной зацепки, кроме больницы, понимаете? Я наводил справки в адресном столе — не было в столице ни одной Екатерины Ярыгиной с ростовским паспортом, понимаете? Помогите мне, пожалуйста, я в средствах не ограничем, мне дали все деньги, какие были в доме… Хотите, я Вам заплачу за помощь 20 рублей? Хотите 50? Только не откажите в помощи, я не заню, как её искать и куда обращаться, — клянчил Шумилов плаксивым голосом, как и должен был разговаривать провинциал, соверешенно не ориентирующийся в чужом громадном городе.
— Вы знаете, молодой человек, — вздохнула женщина, — Это, конечно, против всех правил. Ведь здесь люди лечатся от таких болезней… И они, конечно же, рассчитывают на полнейшую конфиденциальность.
— Я всё прекрасно понимаю, я же не соляной столб, но не откажите в помощи, случай — то неординарный. Ну куда я могу обратиться? Ну кто же мне поможет! — Шумилов прекрасно понял, что женщина уже сдалась, просто она ищет дополнительную мотивацию для самооправдания.
— Опишите, пожалуйста, приметы Вашей сестры…
— Рост — 2 аршина, три с половиной вершка (1 м. 57 см.), брюнетка, черноокая, телосложение худощавое, волосы стрижёт, возраст примерно 28 лет. Но Вы же понимаете, если она не по своему настоящему паспорту регистрировалась у Вас, то приметы могут несколько отличаться. В больнице представлялась «Екатериной Верейской», имя — то настоящее и, полагаю, под таким именем она зарегистрирована у Вас.
— Это я понимаю, — кивнула врач, — когда Ваша шантантанная красавица её тут встретила? И, кстати, как зовут артистку?
— Это был апрель этого года, вторая половина. Зовут её Варварина Галина Яковлевна. Она была у Вас недолго — что — то около недели, — Шумилов был уверен, что это именно так, поскольку «Галчёнок», рассказывая о больнице, упомянула о том, что пропустила всего 2 представления. Лечение, стало быть, не продлилось долго.
— Уже хорошо, — кивнула женщина в окошке, — Стало быть, не сифилитичная… Подождите тут.
Шумилов отошёл к противоположной стенке, уселся на скамью, выудил из кошелька 5 «красненьких» и положил в карман. На ожидание он потратил минут 10, не меньше; в регистрационном отделении появились новые люди, вставшие в очередь к окошку у входа, а буйную даму, грозившую плеваться, под руки белые увели вон. Наконец, в окошке появилась та женщина, которую так ждал Шумилин, и поманила его к себе:
— Можно сказать, попадание «в яблочко». В апреле в 8–й палате одновременно с Варвариной Галиной находилась только одна молодая женщина по имени Екатерина. Это была 28–летняя Екатерина Семенова, зарегистрированная у нас как мещанка, проживающая по адресу: дом Швидленда на Разъезжей улице. Она поступила в больницу по направлению частного врача Диатроптова В.Г. для обследования после попытки суицида. На самоубийство её толкало, якобы, функциональное расстройство по женской, так сказать, части. В принципе, никаких венерических или серьёзных кожных болезней при осмотре найдено не было, хотя сама Семёнова признала, что болела прежде гонореей. В больнице провела только 4 дня и, не закончив всех полагающихся процедур, покинула лечебницу. От себя могу добавить, что за ней мужчина приехал и забрал её отсюда. Она очень была рада этому, прямо плакала от радости и руку ему целовала.
— Простите, а откуда Вам это известно? — уточнил Шумилов.
— Паспорт её на время лечения был оставлен тут, у нас. Мы же паспорта удерживаем, чтобы больные не разбежались. У нас — то публика какая! Многих на аркане не затянешь лечиться. Она пришла забирать паспорт и я её наблюдала собственными глазами…
— Ах, ну да, спасибо, что объяснили.
