молочка холодненького?
Взяв с кожаного кресла для посетителей серый вязаный платок, Айзенвальд сел. Положил платок на заваленный папками стол. Глаза нотариуса метнулись.
– От дал Бог дурня! И без того не разогнусь… Кабы не собачья шерсть… – колобок на старушечий манер обвязал спину платком. – Так чем пану могу помочь?
Интересно, подумал Айзенвальд, где он прячет непримиримую панну Антониду? И ее няньку? А впрочем…
– Вы тут клад ищете?
Глаза нотариуса сверкнули.
– Прячу! – он указал обличающим жестом на пустые шкафы и ящики. – Это дарственные, купчие, завещания. Двести лет истории! А теперь что – на гвалт и поругание?!… А как ко мне придут люди да скажут: 'Мы вам доверились, пан Кугель, так как я им в глаза посмотрю?!' – петушился он, и даже кучеряшки на затылке вздернулись, точно гребень.
– Но отчего вы думаете, что все непременно погибнет?
– Когда тон статей становится особенно ура-патриотическим – пояснил колобок ядовито, – это значит, развязка близко. Впрочем, верно и наоборот. Так что хоть в острог меня садите, а Вильню сдадут.
Айзенвальд хмыкнул. Губернаторский гнев перекрыл для него источники сведений, и вот уже второй месяц отставной генерал, как и большинство виленцев, восстанавливал ход войны, опираясь на сплетни и слухи, скупые намеки в прессе, наградные и расстрельные списки и проходящие через город войска. И иногда эти прогнозы оказывались весьма точными. Вот как сейчас.
– Так давайте к делу, пане, – нотариус огромным клетчатым платком вытер лоб.
– Я пришел составить завещание.
– М-да… – Кугель поводил глазами по потолку, в углах заросшему паутиной, -Так я напишу, а пан подпишет, так? – подтянул к себе чистый лист, обмакнул перо в чернильницу. Недовольный результатом, вытер его и обмакнул снова. И теперь уже с видом пуделя, готового служить, уставился на Айзенвальда.
– Я, Генрих Ксавериан Айзенвальд, находясь в здравом уме и твердой памяти, – стал диктовать генерал, – завещаю все свое имущество движимое и недвижимое… вот опись, – он протянул нотариусу несколько мелко исписанных листков, – своей супруге пани Северине Айзенвальд, в девичестве Маржецкой, – безо всяких дополнительных условий. Можете для точности обозначить их сами, ваш хлеб.
Вежливо улыбнулся. Кугель же заморгал и на этот раз вместо лба вытер горбатый нос.
– Прошу простить, пан сказал, как звать супругу?…
– Северина… Маржецкая.
– О господи! – Кугель всплеснул пухлыми ручками и, не в силах сдержаться, забегал по кабинету, натыкаясь на шкафы и роняя стулья. – О господи! Я не ослышался?
– Не ослышались.
– Да где же это они?!…
Колобок нырнул в погреб, и оттуда раздался шум падающих папок. Нотариус, толкая перед собой изрядный том, до половины вознесся над полом:
– Вот. Слава те, господи, дождались.
Открыл пожелтевшую обложку, рукавом смахнул пыль. Подул и потряс:
– Вот. Тут все. Распоряжение завещателя, описи, купчие, закладные, векселя, и от пана Лежневского пакет. Уж будьте ласкавы супруге передать.
Спихнув папку Генриху, он похлебал водички из кувшина и склонился к завещанию:
– Еще минутку… Пан Айзенвальд…
Посопел, опять вытирая лысину.
– Как я вижу, пан очень богатый человек. Одно перечисление маентков целый лист заняло.
Отставной генерал осторожно кивнул.
– Вы же с супругой в Лейтаве жить не останетесь?
Айзенвальд неопределенно повел плечами.
– Ясиновку вы видели. Замок обветшал, место дикое, да и две смерти наглых, продать – и не купит никто…
Генрих побарабанил пальцами по поручню кресла:
– Пан Кугель, пан Кугель… Вы уж напрямую объясните, к чему ведете.
– А к тому, что не по божески будет панну Антониду наследства лишать, – заспешил, – не знаю уж, как там ваша супруженница, бедна ли… Но… нельзя ли как с ней договориться? Насчет Ясиновки, значит? Конечно, пан Лежневский так решил, воля убиенного и прочее…
Айзенвальд втянул в себя пыльный душный воздух:
– Пан Кугель, поймите. Даже откажи пани Северина панне Легнич имение, его тут же подвергнут секвестру и баниции. Вы законник, не вам объяснять, – сузил глаза. – Только божьим чудом панна Антонида сегодня с жизнью не рассталась. И искать ее будут тщательно, уверяю вас.
Кугель прижал пухлые пальцы ко рту, точно боялся проговориться.
– Так что и Ясиновку, если будет на то воля найяснейшей пани Айзенвальд, и мое все имущество, если пани скончается прежде меня, оставляю я… – он подумал недолгое время, – Навлицкой плебании. Пан Кугель, пишите…
Нотариус печально зашваркал пером по бумаге.
– Оставляю Навлицкой плебании, с условием, что Горбушка Франциск Казимир, ксендз-пробощ, и любой, кто ему придет на смену, обязуется выплачивать панне Легнич Антониде Вацлавовне и мамке ее Бируте ежегодно сумму на руки, достаточную для достойного паненки и означенной мамки проживания от дня вступления завещания в силу и до самой вышеозначенных особ смерти, как бы статус вышепоименнованных ни менялся. Добавьте… Если панна Антонида или панна Бирута выйдут замуж, то сумма не сделается меньше и муж на нее прав иметь не будет. И мне дайте прочесть прежде, чем подпишу.
Пока Кугель писал, Айзенвальд вытащил бумажник, отсчитал из него значительную сумму в марках – куда большую, чем стоили услуги нотариуса:
– Вот вам для начала. За работу, и паненке Легнич остальное.
– Я не…
– Ну да, – уголком рта усмехнулся Айзенвальд. – Тогда панне Бируте передайте, и здоровья пожелание. А к вам у меня будет еще одна просьба.
– Все, что пану угодно!
– Немногое. Прошу вас завтра в шесть утра быть у меня и проводить на вокзал мою супругу. Она больна, Ян один не справится.
Кугель старательно закивал, замахал пухлыми ручками, затряс горбатым носом:
– Не вопрос! Не вопрос! И в полшестого буду!
– Спасибо.
– Да не за что!
Высунув от усердия язык, дописал документ, сделал копию, дал Генриху перечитать и расписаться, подмахнул сам, прихлопнул печать. Один экземпляр протянул завещателю, второй запер в ящик стола. И деликатно, едва не под ручку, проводил гостя до порога.
– Что вам нужно?
Высокий белокурый парень усмехнулся:
– Просто у нас наконец дошли до вас руки.
– А кто вы?
– Резонный вопрос, – незваный гость опустился в кресло, небрежным жестом откинув плащ. Без развязности, легко и изящно. Айзенвальд невольно залюбовался им – несмотря на обстоятельства.
– Выполняйте, генерал. Вы ведь привыкли выполнять приказы.
