экраном, но включать не стал.
— Ну вот, отдыхайте, — Любочка отвела со лба русую прядку. — Вам ужин сюда принести или спуститесь в столовую?
— Спущусь… попозже.
Он запер за горничной двери и прошел в спальню. Сел на аккуратно заправленную постель с гостеприимно откинутым углом одеяла. Поставил на колени сделанный под старину, костяного цвета телефонный аппарат. Поднес трубку к уху и стал накручивать диск. Гудки неслись, словно капельки, падающие на блюдце из подтекающего самоварного краника. Потом в неизмеримой дали что-то щелкнуло, и родной, чуть хрипловатый голос протянул:
— Слушаю…
— Настенька, это я.
Какое-то время Саша молчал, переживая всю глубину счастья слышать ее дыхание и стук крови в ухе, похожий на прибой.
— Как вы там?
— Хорошо.
Она закашлялась, и парень встревожился, словно кто-то холодной лапой провел от шеи ко лбу, встопорщив волосы на затылке.
— Я простудилась слегка. Ирочка делает мне уколы.
— Какие… Я приеду на выходные, слышишь? Бабу Степу позови и иди в постель. Без тапочек стоишь на голом полу, правда?
Настя рассмеялась. Трубка мягко брякнула о старую швейную машинку, на которой стоял телефон. Вдали зазвучали шаркающие шаги, и скрипучий голос сурово произнес:
— Але-о!
— Бабушка Стефания, — Сашка заторопился, — что с Настей опять? Какие уколы?
— Витамины Ирочка колет с третьего этажа, — баба Степа откашлялась. — Ты же знаешь, что травы ей плохо помогают. Так, как ты сам?
— Я приеду на выходные.
— Хорошо. Если ты считаешь, что это нужно — мотаться туда и обратно.
— Мне — нужно.
Старая ведьма рассмеялась.
— Ладно. Тогда и расскажешь… впечатления.
Он понял полунамек, попрощался, передал привет коту Тимофею и положил трубку. И долго сидел, поглаживая костяной бок аппарата, приятно гладкий и прохладный. Пытаясь разобраться в той буре, что вихрилась в голове. Понял, что не справится, и отложил на потом. В который раз за этот день подумал: «Пора в парикмахерскую», — и встал, чтобы иди на ужин.
В небольшой столовой, обшитой деревом «под старину», было тоже уютно, но пусто и почти темно. На круглом столике посередине зала, покрытом крахмальной белой скатертью, горела в подсвечнике витая свеча. Золотой огонь дергался на фитиле, высвечивая то лиану традесканции, то решетку потолка, мягко отблескивал на фарфоре, серебре и хрустале. В тяжелых оконных драпировках светились золотые нити.
— Повариха уже ушла, — запела Любочка. — Но закуски остаются в холодильнике: вдруг кто проголодается. Есть оливки, маринованные лисички, крабовый салат. Что подать?
— На ваше усмотрение, — Сашка отодвинул для себя резной, с высокой спинкой, старинный стул. — А вы ночуете здесь?
— Да, я и дежурная, — Любочка рассмеялась. — Страшновато иногда. Постояльцев здесь немного. В этот раз один вы. А то бывает и вовсе никого.
Он вспомнил мэра:
— Граница.
— Ага-ага, — Любочка выкатила из кухни сервировочный столик с кувшинами и тарелками. — Есть какао и чай. И немного наливочки… за знакомство?
Ни скромности, ни стеснения. Волосы распущены, глаза сверкают, под халатиком ничего, и пуговка на груди под напором тугой плоти того гляди отскочит в глаз.
Где у них следящие камеры, задумался Сашка. Ну что же, сыграем по вашим правилам. Он улыбнулся краешком рта и кивнул. Девушка стала выставлять на стол блюда, соусницы, салатницы и креманки. Подвинула гостю пузатый графинчик с наливкою: разливать — мужское занятие. Дознаватель будто случайно накрыл ладонью девичью ладонь, и вдруг резко дернул к низу, и за плечи втянул девицу под свисающую скатерть.
— На кого работаешь?!
Закрыться Любочка не успела, и Сашка легко вытянул из смятенного разума то, что его интересовало. Скрытень третьего круга, работает на мэра и Дом. Он вздохнул, досадуя на непрофессионализм будущей подчиненной, и резко ткнул указательным пальцем в точку между бровями. Горничная обмякла. Сашка оставил ее спать под столом и принялся за ужин, рассуждая, что телефонный разговор его они подслушали, но из головы ничего существенного вытянуть не сумели. Еще бы, он и сам-то не смог в этом разобраться… Хочу домой. Чтобы Тимофей терся о колени и горячий несладкий чай с мятой и таволгой.
Сашку дернуло вперед и вверх. Он увидел кровать с шишечками в квартире бабы Степы. Настька лежала на животе, упираясь в подушку локтями, ладонями подпирая голову. Над ней стояла Ирочка, в халатике, со шприцем в руках. Струйка лекарства взлетала из иглы.
Видение было отчетливым, но длилось не дольше мгновения.
Сашка встал, ужинать расхотелось. Зато хотелось накостылять себе за слабость. Ведь при потере контроля над телом и разумом рискует не только он сам; пострадать могут те, кто ему дорог. Сашка втянул сладковатый запах стеарина, скривился во внезапном понимании. Задул свечу, завернул в салфетку и покинул столовую.
Поднявшись в номер, не раздеваясь, завалился на постель и ментально обыскал помещение, стараясь не задеть ни одной сторожевой нити. Ничего такого не нашел, кроме скрытых камер и жучков. В наличии которых и не сомневался, соглашаясь переночевать в служебной гостинице. Дознаватель внимательно прочитал «Правила пользования» у двери, навел охранные чары на спальню и подошел к окну. Чуть сдвинул плотную занавеску. За окном плавала в темноте водянистая серая муть, цепляясь за окружающие флигель кусты и деревья. Сашка постарался не соприкоснуться с ней разумом, хотя, на первый взгляд, муть казалась неживой и неопасной. Лишь омерзительной, как жаба, внезапно брошенная на голые колени.
Глава 2
Разбудил Сашку пронзительный разбойный свист. Парень сорвался с постели, прислонившись спиной к простенку, осторожно выглянул. Снаружи никакой мути не было. Было солнечное утро, пронзительно яркое. Кусты акации и сирени внизу съежились в предчувствии жары, скурчили листья. А под ними, у желтой скамеечки, нетерпеливо притоптывала, теребила широкий ремень сумки женщина в ярком летнем платье с вышивкой. Легкая шелковая косынка сползла с головы, густые волосы, схваченные перманентом, полыхали каштановым пожаром. Тетенька взглянула на Сашкино окно, еще раз лихо свистнула и запустила камешком. Стекло дзынькнуло.
Сашка, жалея гостиничное имущество, выглянул и помахал, что сейчас будет. И кинулся умываться и приводить себя в порядок. Натянул джинсы и мятую рубашку, рассуждая, что в гостиничной некогда искать жучки; плеснул в ванной водой в лицо, пригладил мокрыми ладонями всклокоченные волосы и, распахнув окно, мягко спрыгнул на газон.
— Осторожней! — дама ловко нагнулась, несмотря на комплекцию, и выхватила у Сашки из под ног голубую крупную жабу. Прижала к животу.
— Извините, — сказал Сашка.
