прекратите меня стегать.
— Хорошее начало. Добрый дедушка! Продолжай…
— Я никого никогда не травлю, запомните. Это против обычаев нашей корпорации. Вы знаете, что такое «корпорация»?
— Не томи душу, Ломброзо! Меньше текста, больше мысли! — строго скомандовал Шумилов, пошевелив рукой с зажатой в ней нагайкой.
— Я готовлю средство и предоставляю его заказчику. Я объясняю, как с ним обращаться. Как мой заказчик его использует — это уже его дело, я ему не хозяин. Ко мне обратилась дама, она попросила дать средство без специфического вкуса, запаха и цвета, которое не оставит явных следов отравления.
— Остановись! — приказал Шумилов. — Как эта женщина узнала о тебе? Только не ври, ударю!
— Она была дружна с гадалкой Гунашихой, много проводила у неё времени, хорошо платила. Потом стала расспрашивать Гунашиху о том, как лучше «свести» со света человека. Гунашиха направила ко мне, потому что знала, что такие средства у меня есть.
— Верю, продолжай.
— Эта женщина, звали её Александра Максименко, хотела использовать мышьяк из отравы для крыс. Я убедил её этого не делать. Там используется трёхсернистый мышьяк, который оставляет язвы на слизистых оболочках пищевода и желудка. Также отсоветовал применять другие производные мышьяка, а также сурьмы и ртути, поскольку все эти яды легко обнаруживаются из — за выпадения волос жертвы. Волосы отравленных минеральными ядами выдёргиваются вместе с луковицами, в то время, как у обычных покойников такого не происходит.
— Хорошо химию знаешь, да, Мартти?
— Я прослушал два курса в университете в Дерпте. Кроме того, много читал по этому вопросу. — Хёвинен как будто немного успокоился, сел перед ямой, вытянув вниз по склону ноги.
— Понятно. Так что ты ей посоветовал?
— Экстракты некоторых растений чрезвычайно ядовиты и могли бы пригодиться в этом деле. Однако в последние десятилетия врачи — клицинисты уже подступились к изучению отравлений ядами растительного происхождения. Уже описаны специфические посмертные признаки, вызванные скажем, применением экстрактов наперстянки и белладонны, как — то, выраженный паралич сердца и прочие вещи. Поэтому я рекомендовал женщине очень стародавний рецепт: собранные в раскопанных могилах насекомые заливаются водкой в пропорции объёмных долей одна к одной и настаиваются не менее десяти дней. Получается средство, которое традиционно используется для отучивания сильно пьющих людей от водки. Несколько его капель добавляют в бутылку водки и предлагают выпить. Средство впитывается в кровь моментально, у человека даже тошнота не возникает, ему просто делается очень плохо, чрезвычайно плохо. Выпив такую водку один раз, он более уже не пьёт до конца жизни. Это проверено… дарю рецепт.
Шумилов взмахнул нагайкой:
— Ты ещё пошутишь у меня!
— Извините, не надо, не буду больше, — прикрыл голову руками Хёвинен. — В общем, я приготовил для Александры такой экстракт, много приготовил, примерно четверть штофа. Этого хватило бы на то, чтобы излечить от алкогольной привязанности целый батальон. Я объяснил ей, как действовать с полученным от меня средством. Если она нарушила мои предписания и кто — то там погиб, то меня от этого уж увольте — сие не моя вина.
— Сколько тебе было заплачено?
— Четыреста рублей. Александра Максименко сказала, что переписала номера билетов и если я её обману, она заявит в полицию, будто я эти билеты у неё похитил.
— Интересная дама, правда? — Шумилов не сдержал улыбки. — Ну, а ты? Порчу не пообещал наложить?
— Нет. Я ответил, что мои средства работают без обмана.
— Сукин ты сын! — не сдержался Алексей. — Почему же после судебно — химического исследования внутренних органов Николая Максименко был найден мышьяк?
— Не знаю, увольте меня от таких вопросов. Мышьяка там не должно было быть. После того, как вся эта история получила огласку, Александра ещё раз встретилась со мною и точно как вы сейчас, интересовалась происхождением мышьяка. Я ей объяснил, что на её покойного мужа воздействовал вовсе не мышьяк, в том средстве, которое она от меня получила, его не было. Я предложил ей добиваться повторного химического анализа и убедил, что бояться новой экспертизы не надо. Наверняка имела место какая — то ошибка. Насколько я знаю, она добилась повторного анализа, и тот дал неопределённый результат, который в конечном итоге, вывел её из — под всяких подозрений.
На Антонина Максименко в эти минуты тяжело было смотреть. Он немигающим взглядом буравил затылок знахаря и, казалось, готов был немедля наброситься и разорвать его. Хёвинен же, явно напуганный нагайкой в руке Шумилова, на Антонина даже не смотрел.
— Хорошо, Мартти, вставай, поедем! — приказал Шумилов. — Повторишь всё это в полиции. Выступишь свидетелем. Тебе по закону ничем это не грозит.
— Ладно, ладно, — закивал швед. — Только плёткой своей не размахивай, господин хороший. Поеду, сделаю всё, как скажешь…
И эта миролюбивая покорность мгновенно насторожила Шумилова. Что — то здесь было не то, но что именно, Алексей осознать толком так и не успел. Поднявшийся на ноги Хёвинен легко вытянул за ручку торчавшую из ямы лопату и внезапно замахнулся ею на Шумилова. Не испытай Алексей секундой раньше чувства тревоги, тут бы и лечь ему с раскроенным черепом, да только инстинкт самосохранения не позволил этому случиться: Шумилов отпрыгнул от шведа назад, точно кошка от гадюки, и дедовская лопата, разрезав воздух, воткнулась в землю. «А — а — а!» — истошно завопил Антонин Максименко и с лопатой наперевес, точно в штыковую атаку, бросился сзади на Хёвинена. А старик, развернувшись на месте, вздёрнул к груди свою лопату и с расстояния в три сажени броском послал её в грудь Антонину, точно метательное копьё. И точно попал в грудь; Антонин не успел увернуться, да и никто бы на его месте не успел, столь сильным был бросок, столь быстро всё случилось. Штык лопаты воткнулся в левую сторону его груди и точно срубил Антонина с ног. Молодой человек кулём завалился на спину, приняв в грудь всю силу удара тяжёлого, остро заточенного лезвия.
А Шумилов, ещё не успев осознать непоправимую трагичность случившегося, ударил нагайкой шведа по шее, дал кожаному «языку» завернуться наподобие петли, после чего рванул рукоятку на себя. Мартти упал на четвереньки, попытался было встать, но Шумилов не позволил этому случиться: навалился сверху всем весом, придавил противника к земле и свободной левой рукой — правая продолжала сжимать револьвер — принялся тянуть нагайку на себя, превратив её в своеобразную удавку. Можно было бы ударить знахаря по голове рукоятью пистолета, но Шумилову этот человек был нужен живым и здоровым, ведь шведа надлежало сегодня же предъявить полиции! Хёвинен хрипел, рычал, пытался упереться руками в землю, но в руках его недоставало силы и они лишь разъезжались в стороны. Вдруг он странно дёрнулся, вмиг как — то одеревенел и затих. Шумилов же продолжал ещё какое — то время подтягивать «язык» нагайки, считая, что швед его мистифицирует.
Секунд десять Алексей прижимал стихшего противника к земле, потом повернул голову к лежавшему ничком Антонину.
— Держитесь, Антонин, я сейчас подойду, не закрывайте глаз! — крикнул Алексей. — Сейчас я вас перевяжу, держитесь!
Шумилов приподнялся и, упершись коленом в спину поверженного знахаря, завёл его руки назад. В районе локтей он как можно туже замотал руки поверженного противника нагайкой. Оставив Хёвинена кулём лежать в пыли, он бросился к Антонину. Тот был в сознании, водил глазами из стороны в сторону и при приближении Шумилова поднял руку, словно приветствуя его.
— Ты как? — Шумилов присел подле него и приподнял полу пиджака, желая рассмотреть рану.
— Я не ранен, — пробормотал Антонин. — Просто удар по сердцу был очень сильный, прямо дух вышибло. Я полежу пока немного, приду в себя…
— Как же так? — поразился Шумилов. На тонком льняном пиджаке Антонина чётко отпечатался длинный и узкий след острия лопаты, прорезавшего ткань наподобие бритвы. Между тем, на рубашке никаких повреждений не было, как не было и следов крови.
